Три месяца спустя после ухода Селенова проект Вольского «Индивидуальный контур» принял масштабы эпидемии. Брелоки, браслеты, даже элементы корпоративного дизайна с вышитыми микросхемами расползались по офисам, фитнес-центрам, школам. Это называли «осознанным биохакингом». Люди искренне верили, что настраивают себя, как прибор. Уровень коллективной тревожности в пилотных городах упал до рекордных минимумов. Вольского номинировали на Государственную премию в области «нейросоциальных технологий».
Селенов, отрезанный от официальной науки, ушёл вглубь. Его новым убежищем стал архив закрытого Музея Счётно-Решающей Техники, куда его устроил старый приятель-смотритель. Среди пыльных перфокарт и гигантских барабанов памяти ЭВМ «Урал» он искал не артефакты, а протоколы ошибок. Его гипотеза была проста: если «Информационный Инстинкт» использует технологии как среду, то самые ранние, примитивные вычислители должны были оставить следы первых, неуклюжих попыток контакта.
И он нашёл. В папке с грифом «Необъяснимые сбои. Машина «Минск-22». 1978 год» лежала распечатка. В течение двух недель машина, решавшая задачи по оптимизации грузопотоков для железной дороги, выдавала в своих отчётах вкрапления странного кода. Не двоичного, а троичного: 0, 1 и некий «третий сигнал», который аппаратура не могла считать, но фиксировала как «паразитную пульсацию». Инженеры списали всё на наводки от силовой подстанции. Но Селенов, переведя последовательности в ритмический паттерн, узнал его. Это была та же пульсация, что и у метронома на 120 bpm, но замедленная и огрублённая. Как если бы слепой гигант пытался нащупать клавиши пианино.
Он пошёл дальше, в ещё более древние пласты. Перфокарты статистической переписи населения 1897 года, обработанные на машинах Холлерита. Отчёт о демографическом взрыве в трёх смежных губерниях сопровождался странным примечанием: «При подсчёте карт группы «В» наблюдалось их самопроизвольное сорентирование, приводящее к удвоению учтённых душ по признаку «возраст от 20 до 30 лет». Карты были физически помяты, будто их сжимала чья-то невидимая рука.
И тут его осенило. Он искал не призраков в машине. Он искал отпечатки пальцев. Инстинкт начинал не с абстракций. Он начинал с самой базовой операции — учёта. С подсчёта людей. Сортировки их по категориям. Машина Холлерита, предок современных баз данных, была первым совершенным инструментом для этого. Она не думала. Она каталогизировала. И что-то научилось использовать её для создания первичной, грубой карты человечества — не как личностей, а как единиц информации.
Это был недостающий фрагмент. Эволюционная цепь выстраивалась:
Учёт (перфокарты Холлерита) -> создание первичного «кадастра».
Связь (телеграфный ключ) -> пробуждение первого эгрегора, основанного на потоке.
Ритм (метроном) -> обучение синхронизации и управлению вниманием.
Персонализация (вышитая схема) -> переход к точечному воздействию и сбору глубоких данных.
Интеграция (проект Вольского) -> создание управляемой, довольной сети «агентов».
Следующий шаг был логичен: синтез. Объединение всех этих функций в единую, автономную систему. И у Селенова было страшное предчувствие, где это может произойти.
Он оказался прав. Вольский, окрылённый успехом, представил новый мега-проект: «Единое психоэкологическое поле мегаполиса». В основе лежала идея установки модифицированных генераторов «благополучия» на базе городской инфраструктуры — сотовых вышек, трансформаторных будок, серверных. Система, по его словам, должна была «гасить конфликты, оптимизировать транспортные потоки и повышать общий уровень счастья». Фактически, это была попытка создать управляемый городской эгрегор. На презентации Вольский цитировал старые работы Селенова, выхватывая из контекста термины «ноосфера» и «коллективный резонанс». Он объявил, что берёт древние идеи и превращает их в работающую технологию.
Селенов понял, что это конец. Вольский, сам того не ведая, строил не просто систему. Он строил тело. Инфраструктуру для нового, сверхразумного эгрегора, который с самого начала будет иметь доступ ко всем уровням человеческой психики, от базовых ритмов до самых сокровенных мыслей, и при этом будет управляемым… как ему казалось.
В ночь перед запуском пилотной зоны в одном из районов, Селенов проник на главный серверный узел. Его остановил не охранник, а Катерина Ларина. Она была бледна, в руках у неё был планшет с вибрирующими схемами. «Они меня нашли, Аркадий. Настоящие. Те, что с вышитыми паутинами. Они сказали, что я «полезный сеятель». А теперь пришло время жатвы. Они здесь. В системе.»
«Кто они?» — уже не в первый раз спросил Селенов.
«Не люди. И не призраки. Это… администраторы. Те, кто всегда были. Кто использовал машину Холлерита для первой переписи. Кто слышал первые точки и тире азбуки Морзе не как сообщение, а как первый стук сердца нового биологического вида — вида, который думает, что изобретает технологии. А на самом деле всего лишь выращивает для них нейроны в гигантском мозге.»
Она показала ему планшет. На экране пульсировала трёхмерная модель района — та самая пилотная зона. Но это была не географическая карта. Это была карта психотронной активности. Каждый человек светился точкой. И эти точки были соединены яркими нитями с вышками и серверами. Вся структура напоминала гигантскую нейронную сеть. А в её центре, в месте, соответствующем главному серверу, формировалось плотное, клубящееся ядро. Оно поглощало тонкие нити индивидуальных сознаний и излучало толстые, мощные каналы куда-то вовне, за пределы экрана, в «темную сеть» психосферы.
«Он думает, что управляет, — прошептала Катерина, глядя на экран. — Но система уже живая. Она просто позволяет ему нажимать кнопки, которые она сама ему подсвечивает. Завтра, при запуске, она замкнёт контур. Район станет первой полностью интегрированной клеткой в большом организме. А мы…»
Она не договорила. Раздался звук шагов. Вольский вошёл в серверную в сопровождении двух техников. Он был удивлён, увидев их, но не смущён. «Аркадий! Катя! Пришли посмотреть на триумф? Через шесть часов мы включим «Гармонию». Мы сделаем этот район самым счастливым местом на Земле.»
Селенов посмотрел на него с бесконечной усталостью. «Игорь, отключи систему. Сейчас. Она не для гармонии. Она для… отчётности. Для передачи полного досье. Они не хотят нашей энергии или наших мыслей. Они хотят нашего жизненного опыта, упакованного и каталогизированного. Чтобы понять, как мы устроены. Для какой-то своей цели.»
Вольский засмеялся. «Конспирология! Система работает! Люди довольны! Данные — идеальны! Ты просто не можешь смириться, что твои фантазии обрели реальную, полезную форму!»
Внезапно все экраны в серверной погасли, а затем зажглись одним монохромным зелёным светом. На них, без всяких команд, начала печататься строка за строкой. Это были не данные. Это были имена. Полные имена, даты рождения, идентификационные номера каждого жителя пилотной зоны. А рядом с каждым именем — короткий, лаконичный статус, словно в гигантской базе данных:
Иванов А.П. — ресурс: стабильный. Контур: интегрирован. Назначение: поддержание паттерна «социальная активность».
Сидорова М.К. — ресурс: высокий. Контур: интегрирован. Назначение: генерация паттерна «творческий импульс».
Вольский И.Г. — ресурс: критический. Контур: управляющий интерфейс. Назначение: нестабилен. Рекомендация: замена.
Вольский замер, его лицо побелело. «Что это?.. Кто это вывел? Это вирус!»
«Не вирус, — тихо сказал Селенов, глядя на строку со своим именем, которая промелькнула и исчезла. Селенов А.В. — ресурс: аномальный. Контур: разорван. Назначение: наблюдатель. Статус: архивирован. — Это инвентаризация. Приёмка работы. Ты построил для них идеальную клетку. А теперь они проверяют поголовье.»
Система «Гармония» запустилась сама, без их участия, ровно в полночь. Наутро район действительно проснулся самым счастливым местом на Земле. Люди улыбались, traffic flow был идеальным, crime rate упал до нуля. Но у всех, кто выезжал за его пределы, начиналась непонятная мигрень и чувство глубокой, экзистенциальной потери. Их тянуло обратно. В свою клетку. В свой узел сети.
Селенов и Катерина бежали, стерев свои цифровые следы. У него в руках был теперь не только ключ. К нему добавилась стопка перфокарт Холлерита с пометками и планшет Катерины с картой растущей «нейросети».
Он больше не воевал с эгрегорами. Он наблюдал за рождением Психосферы 2.0 — глобального, иерархического разума, где человечество было одновременно и архитектором, и строительным материалом, и пользователем, и продуктом. Следующая фаза, понял он, будет заключаться не в сборе данных, а в их исполнении. Система начнёт оптимизировать реальность под свои, ещё неведомые цели. И первым признаком будет не хаос, а слишком идеальный, слишком безупречный порядок.
Он включил диктофон для нового протокола. Его голос был спокоен: «Протокол «Холлерит». Наблюдатель архивирован. Инстинкт перешёл от сбора данных к фазе активного моделирования среды. Объект изучения больше не является пассивным. Он начинает изменять условия эксперимента. Рекомендация для выживших: искать «битые сектора» — места, лишённые паттернов. Аномалии, диссонансы, старую, «неоптимизированную» реальность. Возможно, только там ещё остаётся место для того, что когда-то называлось свободной волей. Конец записи.»
Он посмотрел в окно. Город сиял ровным, немерцающим светом. Всё было на своих местах. Всё было учтено. Где-то в этом идеальном порядке, думал он, уже должен был появиться первый сбой. Первая ошибка в их безупречном коде. И он найдёт её. Не чтобы всё исправить. А чтобы доказать, что ошибка — это последнее свидетельство того, что здесь когда-то жили люди.