Газета «Русский инвалид», №234 от 24 октября 1861 года
Фельетон «МОСКВА И ПЕТЕРБУРГ», подписанный псевдонимом «Старый знакомый», который, скорее всего, принадлежит писателю, основателю газеты
«Московский листок» - Николаю Ивановичу Пастухову.
ФЕЛЬЕТОН.
МОСКВА И ПЕТЕРБУРГ.
Многие писали на эту тему; между прочим, три знаменитейшие русские писатели. Что же нового еще можно сказать об этом? Впрочем, виноват, новости есть: в Петербурге несколько новых улиц осветилось газом, да в Москве завелся переносный газ. Но как бы то ни было, мне кажется, что можно еще кое-что сказать о внешнем виде обоих городов. Может быть, кой-что найдется и любопытное.
Начнем с дебаркадера. В Москве, после первого звонка, все уже уселись в вагоны и разве какой-нибудь петербуржец стоит у решетки и разговаривает со знакомым; в Петербурге все ждут, по меньшей мере, второго звонка. В Москве все суетятся, в Петербурге садятся с уверенностию. При въезде в Москву вас все сейчас же поражает оригинальностью, все, начиная с извозчиков. С вас тут же, без зазрения совести запросят за конец полтора целковых и повезут за сорок копеек. В Петербурге запрашивают умереннее. В Петербурге даже заводятся кареты от гостиниц, правда, с довольно дорогой платой, по полтиннику с человека.
Москвич по душевному расположению не любит Петербурга, не любит его от всего сердца. Петербуржец по принципу ругает Москву. Москвич в Петербурге печально качает головою; все неприветливо, сурово, холодно глядит на него; все люди - безбожные эгоисты; то ли дело, думает он, у нас в белокаменной, у нас все по душе; люди все сердечные, есть с кем душу отвести. Петербуржец сердится в Москве на каждом шагу; ему неловко; точно человек в бальном костюме попал на слишком размашистую оргию, где все уж через чур на распашку; он страдает от отсутствия даже тех немногих удобств, с которыми он сроднился в Петербурге. Москвич страдает в Питере - тоской по родине; у Петербуржца в Москве разливается желчь.
Петербург хвалится своим европеизмом, Москва - русским. Петербург, собственно, не немецкий город; это иностранный город, переложенный на русские нравы; именно иностранный, как есть история Евреев, переведенная с иностранного г. Модестовым. Он аккуратен, как немец; слегка развратен, как француз; только от англичан он вряд ли чем позаимствовался.
Петербург осторожен на словах; зато он не хвастает, не обещает ничего; он холоден и к его сердцу никак не проберешься, да и вряд ли у него есть сердце; Москва, вероятно потому, что кто-то ее прозвал сердцем России - рада похвалиться своею теплотою. Но тот, кто отведал этой теплоты, в другой раз не захочет не только попробовать, взглянуть даже, - так она вкусна. Попросите Москвича о каком-нибудь действительно важном деле - и, Боже мой! чего он вам не наскажет: сочувствия целая груда, желания оказать помощь, еще больше. Но идите дальше, попросите доказать свое сочувствие фактом, Москвич начнет отлынивать: то ему некогда, то подумать, да рассмотреть надо. А рассматривает Москвич не торопясь; в экстренном деле не больше двух-трех, или, по меньшей мере, пяти месяцев; этак с февраля до октября; вам не терпится, вы пристаете с ножом к горлу - тут Москвич вывернется, найдет благовидный предлог, от которого так и несет английскою, законностью, но не настоящею английскою, а законностью Русского Вестника; а эта законность относится к настоящей английской также, как аглицкие изделия московского гостиного двора к настоящим английским. Словом, московское благодушие хорошо, если выразится в сытном обеде, а то и того не дождешься. А ведь как запоет, что твой чиж, чечетка, или другая мелкая, безголосная пташка, соловьем засвищет, настоящим соловьем. Это мало, если в Москве вы отделаетесь тем, что после проволочек вам откажут, - нет, на вас взведут пошлейшую сплетню, небылицу такую, что и во сне не привидится. Отделают вас на все руки: не мытьем, так катаньем. Уж, по-моему, Петербуржец лучше, этот по крайней мере прямо откажется, водить не станет.
Я сказал, что Петербург слегка развратен, по-французски, - но за то он и не скрывает своего разврата. В этом случае, он весь на лицо: он приглашает вас вечером на Невский, к г. Тайвани, или г. Излеру, - смотри там, как я канкан отплясываю с мамзелями. Москва снаружи благочестивая, словно Кабаниха; «благолепие, матушка, благолепие», - «а что внутри делается», как говорит Кулигин в Грозе, то лучше промолчать «срама ради». В Москве надо пожить, или запастись Верлигием из купеческих сынков, чтоб проникнуть в ад разврата. В Инвалиде, в одной из корреспонденций, как-то была описана гостиница Италия; в таких-то, с виду приличных, приютах притаилось московское безобразие.
Петербург по субботам идет во французский театр, или, если есть, в оперу; Москва зажигает лампады и отправляется кутить втихомолку; с виду все спокойно и благочестиво, - а Москве больше ничего и не надо; надо вид сохранить, чтоб морали не было.
Я боюсь быть регористом, но еще страшнее быть потворщиком. Я понимаю, что сильные натуры иногда бросаются в разврат, - но таким натурам все нипочем, жизнь действительно копейка. Таких натур мало. Мне противны, как петербургский благоприличный разврат, так и московский загул. Знаете ли вы, читатель, что такое загул? Это питье без просыпу, от 1-го января впредь до бесконечности; в Москве это обычное явление, московскому купеческому сынку ничего и не остается, кроме кутежа - дома тятенька тиранствует - общественная деятельность, - но позвольте спросить у вас, высокообразованный читатель, в чем заключается ваша общественная деятельность?
Петербург несколько социабельнее Москвы, но только несколько. Петербуржец, если разговорится, то разговорится о производствах или о какой-нибудь прочитанной статейке, которая ему почему-то показалась либеральною; Москвич, - но о чем разговориться ему? читает он мало, производства его еще меньше занимают; он говорит о своих, то есть его лично касающихся делах.
В Москве положительно знают меньше о Москве, чем в Петербурге; в Московских Ведомостях все новости ограничиваются официальным извещением о молебствии или иллюминации; в петербургских газетах положительно больше сведений о Москве. Да и вообще, в Москве газет не любят. Отдельными номерами они продаются только на станции железной дороги; есть в Москве кабинеты для чтения: зайдете в один, нет ли вчерашних (в Москве нельзя спросить сегодняшних) газет? - Приходите завтра, читать отданы; в другой - ах, еще на почту не посылали, совсем забыли! а не угодно ли старых? Попробуйте заговорить с коренным москвичом о политике, - и не удивляйтесь, что он не знает имени Деака; это со мной случилось, да добро бы я разговаривал с человеком, которому трава не расти; нет, человек образованный. – Что ж, говорит, делать? где прикажете читать? Конечно, отговорка смешная, но зато чисто московская. А ведь, кажется, в трех или четырех московских журналах есть политическое обозрение!
Известен рассказ об одном весьма почтенном московском ученом, который в 1848 году пренаивно спросил: кто это Герги? вот этот господин, что вышел сейчас?
Петербургу часто становили в укор, что он неестественный пункт, что не будь Петра, и его бы не было, Москву же чуть ли не сравнивают с Римом: что Рим для Италии, то дескать, она матушка, для нас. А между тем Москва взяла только стариною.
Все таки для внутренних губерний Москва много значит; всем известно, что главнейшие торговые сделки, по внутренней торговле, заключаются там. За то и торгует Москва на славу! Она и в этом отношении добилась чести попасть в пословицу.
Но дурна ли, хороша Москва, - а москвичи от нее без ума; эта любовь напоминает более купеческое сожительство с дражайшими половинами; известно, что в таком случае любовь ограничивается житьем вместе: как же, столько лет дескать живем, едим и спим вместе. Петербуржец любит свой город с умеренностию, как вообще он все делает с умеренностию; он любит его, как законную жену, но не больше. В Москве любовь эта простирается до того, что московский почтамт (смотри Северн. Пчелу) рассылает Московские Ведомости аккуратнее, чем петербургские газеты. Москвич не утерпит, чтоб чем-нибудь не похвастать, причем петербуржец посмотрит на него со снисходительной улыбкой; вот - мол у нас есть магазин, так магазин: такого я думаю не только нет в Петербурге, да и в Париже навряд. Петербург пригляделся к магазинам. Любит еще москвич похвалиться своим гостиным двором: гораздо больше, чем в Питере. Нашли, чем хвастаться; зато, если вам понадобится купить писчей бумаги, то нигде ее не достанете, кроме гостиного, извольте тащиться туда. А запросят немного, всего только в шестеро; да, на счет покупок в Москве ухо надо держать востро: там слишком уважается знание; если вы не знаете наверно цены, то вас обдерут, как липку. Нельзя сказать, чтоб в Петербурге надували, но там надуют в лавках довольно умеренно, а если и надуют сильно, то так вежливо, что вы и не заметите, что вас надули. В Москве жить навряд ли много дешевле против Петербурга; квартиры, правда, гораздо дешевле, - но зато неудобны до невозможности. Там, кажется, строят дома только для того, чтобы построить, а не для того чтобы в них можно было жить; между тем, как Петербург обстраивается; заметили ли вы, что нынешней осенью особенно много квартир отдавалось в старых домах? В Петербурге, в настоящее время, не редкость дом с хорошо устроенной и освещенной лестницей и другими удобствами, - в Москве все это считается непростительною роскошью. Если в Петербурге мало сделано для общественной гигиены, то в Москве и не думают об этом; там есть переулки, вроде Столешникова, которые известны своим специфическим запахом; - а между тем в Москве и климат лучше, и бульваров много. Вообще, в Петербурге есть некоторые, удобства: хоть плохие, да ходят по городу кареты, в окрестности - легкие пароходы и дилижансы; в Москве и в помине ничего этого нет. Там все предполагается, и уже сколько лет, основать общество городских экипажей, - но проектам этим, кажется, не скоро еще суждено осуществиться.
Я уже сказал, что почти вся торговля в Москве засела в гостином дворе, тоже надо сказать и о рынках. Порядочную провизию там можно купить только, или в Охотном ряду, или на Смоленском рынке, есть, правда, и другие, но на них, как напр. у Сухаревой башни, никак не купишь в пост мяса: народ все живет благочестивый. В Петербурге купцы собираются на бирже, в Москве около биржи, на улице, или по ближним трактирам.
Поесть и попить любят в Москве; там не любят гастрономических тонкостей, а более придерживаются методы Собакевича, на счет целого барана.
Кузнецкий мост москвичи любят величать своим Невским проспектом, - но что это за улица; тротуары шириною в аршин, горки на каждом шагу, мостовая отвратительная. Разница между мостовой на Невском и на Кузнецком та, что на Невском, по выражению какого-то англичанина, зимой торцы под снегом, а летом починяются; на Кузнецком мостовая, кажется, никогда не починяется. Да и вообще в Москве об этом не заботятся; положим, что у Петербурга есть отговорки: почва болотистая и т. п., а в Москве можно бы устроить мостовую получше и с меньшими издержками, чем в Петербурге. Зимой, говорят, Москва уподобляется замершему заливу: ухабы, рытвины.
Общий вид Москвы, пожалуй, лучше, чем Петербурга; в Питере уж все как-то слишком казенно; дома похожи друг на друга, как люди. В Петербург широкие улицы и маленькие дворы; в Москве узенькие и кривые улицы и огромные дворы. Грязи в Москве положительно больше, чем в Петербурге; освещена Москва так плохо, что из рук вон: фонари друг от друга чуть не на версту, хотя и горят отвратительно, большею частию все масляные.
Впрочем, зачем в Москве и освещение? В девять часов улицы пусты; в десять только и слышен, что лай собак; в одиннадцать все заперто, даже трактиры. Москва опочивает, правда она и встает пораньше, тоже из любви делать все по христиански. В Петербурге на Невском рестораны открыты почти всю ночь, до двух, до трех часов. Петербург все пьет кофе, Москва - чай. В Петербурге заводятся пивные на иностранную ногу, с легкой закуской и даже с газетами (хоть полицейскими); в московских пивных газет нет, зато можно послать за водкой.
С Петербургом обходятся все вежливо; если обругают, то не иначе, как Вавилоном, или вторым Парижем; Москву какой-то фельетонист предложил назвать «селом кабачаровым». В Москве по Садовой действительно сады, в Петербурге, только один - Юсупов, да и в том ни кто не гуляет.
Извозчики в Москве дешевле (я не беру в соображение таксу). Там все крытые линейки или гитары: первые довольно дороги, но дешевле гораздо петербургских карет, гитары, или по-московски, калиберы, никуда не годятся. В Петербурге лихачи на эгоистках; в Москве на калиберах. Карет в Москве вообще меньше, чем в Петербурге; в Москве ценится выступка лошади, в Петербурге скорость бега; зато в Москве поменьше давят людей, на что, вероятно, сердятся поэты Развлечения: им завидно, что этот сюжет доставляет такой неистощимый материал для возбуждения вдохновения некоторых стихотворцев Искры.
В Москве свой особенный язык; Пушкин и говорил, что говорить по-русски надо учиться у московских просвирен, - но знал ли он их? Сколько можно судить по нынешнему, то и тогда любили пощеголять мудреными словцами. Раскройте Островского, и чего вы не найдете: и асаже, и лабет, и множество других, без всякого смысла.
Москва, вообще, сохранила много губернского; даже на Московских Ведомостях это отразилось; в Москве не редкость, что извозчик знает, как зовут губернского предводителя, в Петербурге - большая редкость. Вообще в Петербурге человек чувствует себя несколько свободнее, чем в Москве. Не даром же сказал один писатель: я ненавижу Петербург, но ни где бы кроме его не мог жить в России. Как не осторожен и не молчалив Петербург, он все-таки либеральнее Москвы.
В Москве человек родится без всяких прирожденных понятий или лучше сказать без всяких; в Москве, правда, есть много условного, но до того дикого, старинно-дикого, что только руки разведешь; зато, с другой стороны, в Москве много протестантов, по выражению г.-бова, в роде Липочки. В Петербурге больше привыкли к европейским формам; здесь больше вежливости; в Москве больше уменья молчать, в Петербурге - говорить стереотипные фразы. Один клеветник уверял даже, что мозг петербуржца, вопреки мнению материалистов, не tabula rasa, а что на нем уже отпечатаны стереотипные фразы о театре, опере и т. п. Даже в сплетнях различаются эти два города. Москва, если соврет, то такое, что уши вянут; у Петербурга фантазия сдержанная, облагороженная. Да и предметы для сплетен различные; Москва преимущественно ограничивается «планидами с хвостами, на которые ученые в митроскоп смотрят», да рассказами о разбойниках с когтями; Петербург сплетничает о литературе, об общественных деятелях разного рода, об ученых молодых людях. Москва ничего не знает, что делается на свете и притворяется, что все знает; Петербург все знает, но смотрит так невинно, словно ничего не знает. Москва славится русским театром; Петербург - французским.
Киреевский как-то сказал, что в Москве ничего не делают, а в Петербурге делают ничего; выражение, повторенное Белинским. Как ни смешно покажется с первого взгляда, а мне кажется, что тут преимущество на стороне Петербурга. В самом деле, в Петербурге как будто есть усилие что-нибудь сделать; есть какая-нибудь отговорка, что ему мешают обстоятельства что ли, а то он натворил-бы чудес.
В Петербурге совсем нет исторической почвы, оттого в нем так легко изменить название улицы, моста. В Петербурге на каждом углу написано какая улица, дома перенумерованы; в Москве это считается роскошью и даже на многих домах не прибито дощечки: чей он. Я уверен, что стоит только по Невскому прибить дощечки и написать: Московская улица напр. и лет через пять все его так будут звать. В Москве уж никак не изменить названия; оно слишком засело, да и никто не посмотрит на дощечку. Оригинальность этих названий известна всем. В Москве даже у каждой будки есть свое название. Петербург гонится за новизной, боится отстать от моды; Москва и рада-бы гоняться за модой, да никак не может узнать в чем она состоит. В Петербурге давно уже понят pince-nez; в Москве все еще одноглазки. В Петербурге привыкли к длинным волосам; в Москве на длинноволосого смотрят, как на дикого. В Петербурге все магазины; в Москве выдумано для этого особенное слово. Мы скажем, торговля чаем, а в Москве слово торговля равнозначительно слову лавка; там на каждом шагу вывеска: торговля чаев, шелков, и т. д. Еще особенность Москвы: там мало харчевен, они называются кофейнями, но кофею там никто не пьет. Это вследствие каких-то особенных монополий в пользу харчевен. Петербург сбился в кучу, Москва разъехалась в ширину. В Москве сохранилась еще любовь к соловьям; в Москве есть даже травля медведей. Этим несчастным медведям вырывают зубы и когти, и за тем уже травят их собаками.
Был у меня один знакомый, восхищавшийся патриархальностью Москвы. Особенно ему понравилось то, что раз, когда он рано поутру вышел из дому, то встретил бабу, пожелавшую ему доброго утра. Но он же рассказывал следующий анекдот о той же патриархальности. Приехал он из Петербурга в первый раз: первое дело, извозчик с него содрал втрое дороже и поехал шагом. Когда он попросил ехать поскорее, то извозчик сказал, что он не нанимался ехать скоро. Мой знакомый не сконфузился и, приехав в гостиницу, объявил, что деньги вышлет через два часа, потому что не условливался платить тотчас по приезде. Невольно мне вспоминается другой извозчик, который не знал как бы лучше похвалить Москву и объявил, что у них все просто; по простоте делается.
Но что же лучше, спросит читатель; чтоб быть беспристрастным скажем. Оба лучше.
Старый знакомый.
