Найти в Дзене

🖋 Севастополь глазами Марка Твена.

30 ноября - 190 лет со дня рождения писателя, журналиста и общественного деятеля. Начинающий писатель Сэмюэль Лэнгхорн Клеменс, известный под псевдонимом Марк Твен, в составе американской делегации посетил в 1867 году Крым, побывав в Севастополе, Ялте и Ливадии. Впечатления писателя от посещения Севастополя остались в его повести «Простаки за границей» , путевых набросках и черновиках 1869 года. Писатель так рассказывает об увиденном и пережитом в эти дни: «Наверное, ни один из городов России, да и не только в России, не был так сильно разрушен артиллерийским огнем, как Севастополь. И, однако, мы должны быть довольны тем, что побывали в нём, ибо ещё ни в одной стране не принимали с таким радушием». Но пожалуй, самые трогающие и искренние строки писателя, посвящённые Севастополю: «Помпея сохранилась куда лучше Севастополя. В какую сторону ни глянь, всюду развалины, одни только развалины! Разрушенные дома, обвалившиеся стены, груды обломков и полное разор

30 ноября - 190 лет со дня рождения писателя, журналиста и общественного деятеля.

Начинающий писатель Сэмюэль Лэнгхорн Клеменс, известный под псевдонимом Марк Твен, в составе американской делегации посетил в 1867 году Крым, побывав в Севастополе, Ялте и Ливадии.

Впечатления писателя от посещения Севастополя остались в его повести «Простаки за границей» , путевых набросках и черновиках 1869 года.

-2

Писатель так рассказывает об увиденном и пережитом в эти дни: «Наверное, ни один из городов России, да и не только в России, не был так сильно разрушен артиллерийским огнем, как Севастополь. И, однако, мы должны быть довольны тем, что побывали в нём, ибо ещё ни в одной стране не принимали с таким радушием».

Но пожалуй, самые трогающие и искренние строки писателя, посвящённые Севастополю:

«Помпея сохранилась куда лучше Севастополя. В какую сторону ни глянь, всюду развалины, одни только развалины! Разрушенные дома, обвалившиеся стены, груды обломков и полное разорение.

Будто чудовищное землетрясение всей своей мощью обрушилось на этот клочок суши. Долгих полтора года война бушевала здесь и оставила город в таких развалинах, печальнее которых не видано под солнцем. Ни один дом не остался невредимым, ни в одном нельзя жить.

Трудно представить себе более ужасное, более полное разрушение. Дома здесь были сооружены на совесть, сложены из камня, но пушечные ядра били по ним снова и снова, срывали крыши, разрубали стены сверху донизу, и теперь на полмили здесь тянутся одни разбитые печные трубы. Даже угадать невозможно, как выглядели эти дома. У самых больших зданий снесены углы, колонны расколоты пополам, карнизы разбиты вдребезги, в стенах зияют дыры. Иные из них такие круглые и аккуратные, словно их просверлили дрелью. Другие пробиты не насквозь, и в стене остался такой ровный, гладкий и чёткий след, словно его нарочно шлифовали. Тут и там ядра застряли в стенах, и ржавые слезы сочатся из-под них, оставляя на камне тёмную дорожку».

Писатель ходил по городу один и очень сожалел, что не знает русского языка. Посетил центр города, после чего побывал на бывших севастопольских укреплениях: 3-м бастионе, Малаховом кургане Николаевской батарее, в которой жили в дни обороны американские доктора-добровольцы. Увиденное произвело на него сильное впечатление. На память он взял с собой несколько неразорвавшихся ядер, которые хранил до конца жизни.