Ровно 200 лет назад, 19 ноября (1 декабря) 1825 года, поступило сообщение из Таганрога о кончине императора Александра I Благословенного. Таганрогский часовой, правда, уверял, что за час до этого Император прошёл мимо него и растворился в тумане, но ему никто не поверил. Обстоятельства произошедшего были столь туманны, что не только привели к смуте в Петербурге и попыткам фальсификации документов задним числом, но и доныне рождают споры: скончался ли действительно Александр Павлович в Таганроге или же начал своё 39-летнее странствование под именем Фёдора Кузьмича. Отсутствие тела Императора в его гробнице в Петропавловском соборе и недавняя инициатива Церкви о проведении генетической экспертизы мощей святого тобольского старца Феодора могли бы указать на путь разрешения одной из ключевых загадок русской истории. Однако для вынесения суждения об Александре I как правителе достаточно окинуть взглядом и его царствование.
«Он взял Париж, он основал Лицей», – эта пушкинская строка подмечает две важные стороны деятельности Благословенного Императора: как военные победы и превращение России в самую могущественную державу мира, так и бурное развитие системы образования в России. Россыпь отдельных школ свёл в единую структуру университетов, учебных округов, гимназий, училищ, а также духовных академий и семинарий именно Александр I, и именно его ориентация на гуманитарное знание придала окраску целому поколению, выучившемуся в то время (от Пушкина и Тютчева до Хомякова и Гоголя). А ведь ещё было и бурное промышленное развитие, и массовое строительство каналов (никогда более вплоть до сталинского времени не повторённое), и появление в России первых пароходов, и открытие русскими моряками Антарктиды и ряда островов Полинезии, и начало программы строительства шоссейных дорог, и (к концу правления) оздоровление финансов и переход к протекционизму.
При этом доля крепостных крестьян среди рабочих за царствование Незабвенного снизилась с 59% до 45%, общая численность рабочих выросла в 2,5 раза. Это было следствием твёрдого курса самодержца на облегчение и постепенную отмену крепостного права. За несколько сотен лет впервые именно при Александре I общий процент крепостных в населении стал сокращаться (и впоследствии неуклонно сокращался и далее: от 60% в 1801 г. до 50% в 1825 г. и 40% в 1861 г.). Это достигалось рядом актов: полным прекращением раздачи государственных крестьян в частные руки; запретом публикации объявлений о продаже людей; введением с 1803 г. опции добровольного отпуска крестьян на волю; отменой крепостного права (к сожалению, без земли) в трёх прибалтийских губерниях; освобождением из крепостничества грузинского духовенства; отменой с 1819 г. целого сословия посессионных крестьян (принадлежавших ранее заводам). Там, где Император узнавал о случаях притеснений крестьян помещиками, он лично спешил восстановить справедливость. Но и крестьяне так любили Государя, что сами бросались под копыта его коня, желая испытать на себе прикосновение сакрального властелина. И неспроста, ведь его сердце всегда было с угнетёнными: недаром, посетив выставку шедевров искусства Чёрной Африки, он очень высоко оценил таланты и способности африканцев, предсказав великое будущее этому континенту (вопрос о русских поселениях на котором, к слову, при нём всерьёз рассматривался).
Было бы нелепо отрицать, что в юности Александра воспитывали в духе европейского Просвещения, с примесью либерально-республиканских доктрин. На него не раз серьёзно давили, чтобы он на престоле действовал в их духе. Давили в разные годы Лагарп и Чарторыйский, Новосильцев и Вяземский, Сперанский и декабристские круги. Иногда Император поддавался их давлению, как это было в случае с дарованием поместной земли в частную собственность помещикам (что впоследствии станет мощнейшим двигателем вовлечения крестьянства в аграрную революцию), с введением «неотъемлемых» дворянских свобод, с неоправданной щедростью в отношении шведского дворянства Финляндии, с сознательным американофильством Государя (отказавшегося принять в русское подданство Гавайские острова после первой русско-американской войны) и проч. Однако справедливость требует признать, что гораздо чаще он не поддавался, и после каждой попытки доктринёрских либеральных преобразований сам же прекращал их и разворачивался лицом к консерваторам. Именно при Александре I в России сформировалось автономное консервативно-патриотическое общественное мнение, которое столь сильно давило на него в пользу реставрации патриархальных порядков, решительной войны с Бонапартом и проч., что Государь не раз был вынужден призывать выдающихся консерваторов к управлению. Само слово «консерватор» впервые в мире было изобретено именно в России в 1813 г., и это было неслучайно, как неслучайным было и колоссальное влияние в Петербурге сардинского после графа Жозефа де Местра – отца традиционализма и одного из собеседников Государя.
Особенно системный характер консервативный курс Александра I имел в период великой войны 1812–1814 гг. и в последние полтора года царствования (весна 1824 – осень 1825 гг.), когда тон всей стране задавала так называемая православная оппозиция (митрополит Михаил, адмирал Шишков, генерал Аракчеев, историк Карамзин, архимандрит Фотий, управленцы-идеологи Магницкий и Рунич… Без такой плеяды победа над всей Европой, объединённой парижской тиранией, была бы невозможна (тем, кто скажет, будто ситуация смягчал союз с Британией, напомним, что с 1806 до 1812 гг. она находилась в состоянии войны с Россией, а в конце 1812 г., будучи уже нашим номинальным союзником, британцы отправили своих инструкторов к иранцам на войну против России в Азербайджане – иллюзий по поводу поведения Лондона у Александра Павловича не было). Но в итоге Александр вошёл в историю как победитель, не только спасший Россию и Европу от бонапартистской тирании, но и присоединивший к России Бессарабию и Финляндию, Грузию и Азербайджан.
Чувствуя свою невольную вину в гибели отца – Императора Павла, Александр с годами становился всё более и более похожим на него: своей тягой к жёстким самодержавным мерам, к военной муштре, к христианской мистике. Отечественную войну 1812 г. Император пережил как личное божественное откровение и искал утешения и указания на страницах Библии. Это привело его вскоре в круг европейских мистиков и оккультистов разных конфессий, сделало его открытым к различным русским толкам и сектам. С 1817 по 1824 гг. духовной жизнью России руководило «сугубое» министерство духовных дел и народного просвещения, пытавшееся перестроить всё образование в стране по масонско-протестантско-экуменической модели, что вызвало яростное сопротивление православных и католиков и привело к торжеству строго православного курса после 1824 г. Плодом этих лет духовной борьбы и обновления стала богатая религиозная литература, которая ещё сыграет свою роль в небывалом вторичном взлёте русской культуры сто лет спустя, на рубеже XIX–XX вв.
Оборотной стороной этих достижений было распространение атеистического революционного вольнодумства в учебных заведениях вплоть до их реформирования Магницким и Руничем с 1821 г. Недаром после восстания декабристов Пушкин напишет следующему Императору покаянную записку, в которой заклеймит позором то воспитание, которому он сам подвергался в Царскосельском Лицее. Именно из такой среды либеральной фронды аристократов, ориентирующихся на зарубежные образцы (французские, испанские, латиноамериканские), известные по книгам, вышли те сотни военных и гражданских активистов, которые ради своих иллюзий устроят декабрьское восстание на рубеже 1825–1826 гг. Однако в масштабах всей Империи деятельность этих заговорщиков представляется не слишком масштабной, и не Благословенного Императора можно судить за это. Чем дальше, тем больше он шёл по стопам своего отца, стремясь к приобретению сакральной и духовной власти не меньше, чем неограниченной светской. К концу его правления все конституционные проекты были окончательно свёрнуты. В 1825 г. Император готовился к вступлению в войну с Османами в защиту греков, что ознаменовало бы существенный разворот от экуменизма Священного Союза к православному и национальному курсу. Этому не суждено было сбыться. Как и многие Романовы (изначально жреческий род), Александр Павлович носил в своём благочестивом сердце неудержимую тягу к священству. В смерти ли (если она и вправду настигла его в Таганроге, перед приездом в который он простудился в Крыму), в Уходе в Лес ли – но она в итоге возобладала. Государь покинул трон на вершине могущества России. Уже при жизни прозванный Царём-Ангелом (этот титул в пропаганде противопоставлялся образам Петра Iи Екатерины II как «олимпийских богов» и Павла I как «рыцаря»), он сохранил его и после смерти: Николай I велел воздвигнуть «в память нашего Ангела» Александрийскую колонну на Дворцовой площади, крылатая фигура на которой до сих пор символически изображает Благословенного – и Незабвенного (как написала на его бюсте Зинаида Волконская) Государя.
Сфинкс, не разгаданный до гроба,
О нём и ныне спорят вновь, –
писал об Александре I оппозиционно-либеральный тогда (и консервативно-традиционалистский в конце жизни) князь Пётр Вяземский. Это термин не случаен. Государь прямо отождествлял себя со сфинксом и установил древнеегипетские статуи сфинксов на набережной Невы. Узнавая о наличии духовных пар (в России ли, среди европейских монархов ли), он неизменно предлагал включить себя третьим в их состав, чтобы стать вершиной мистической духовной пирамиды, «умирающим сфинксом». Поистине, в этом великом строителе русских каналов было что-то фараоническое, такая духовная мерка, которая онтологически отделяла его от остальных. При воспоминании кончины солнечного Государя-Сфинкса Александра Павловича, приходят на ум слова, начертанные на стенах пирамид за тысячи лет до него: «Летит летящий. Он улетает от вас, люди, ибо он не принадлежит земле, он принадлежит небу… Он поднялся на небо и соединился с солнцем, и божественная плоть [его] смешалась с породившим ее... Твои крылья растут, как у сокола, ты широкогрудый, как ястреб, на которого взирают вечером, после того как он пересек небо... Ты обретаешь свое место на небе между звездами, ибо ты единственная звезда, носитель Ху [Ориона], ты взираешь вниз на Осириса, повелевающего блаженными... Ты должен сесть на трон Ра, чтобы давать богам приказы, так как ты — Ра». Вероятно, приблизительно так станут воспринимать почившего Монарха последующие поколения.