"М убийца" - классика мирового кино, первый звуковой фильм знаменитого немецкого режиссера Фрица Ланга, к тому времени прославившегося в немом кино экспрессионистскими, неоромантическими и эпическими работами («Усталая смерть», «Доктор Мабузе, игрок», «Нибелунги», «Метрополис»).
На первый взгляд, это обычная уголовная история в пограничье между драмой, детективом и триллером, обыгрывающая потрясшее всю Германию дело «дюссельдорфского вампира». Подобного рода лент в кино, великое множество, и, кажется, не о чем было бы говорить (разве что помянуть режиссера в качестве одного из открывателей киножанра), если бы не великое профессиональное мастерство автора и не великий его фильма гуманистический подтекст. Но по порядку.
Молодой ясноглазый человек пикнического склада, меломан и добряк с виду, красиво насвистывая дивную «Песню горного короля» из «Пера Гюнта» Эдварда Грига, покупает детишкам сладости или игрушки и уводит их с собой, чтобы зарезать. Это видит зритель, но не полиция и не жители города. Правда, насвистываемую мелодию слышит единственный свидетель последнего убийства, слепой нищий. По этой-то мелочи маньяка в конце концов и найдут. Но кто и как будет искать, как, найдя, будут ловить и судить - в том и заключается истинное содержание классической картины.
Героев, собственно, двое: убийца и все остальные, город. Город как действующее лицо. Он не то чтобы охвачен паникой, он (в лице властей) охвачен бессилием (не забудем, что это немецкий город в период послевоенного и послереволюционного развала страны). Убийца, что называется, «достал» всех: матерей, дрожащих за ребятишек, начальствующих буржуа, теряющих престиж, полицейских чиновников, трясущихся за мундиры и кресла и потому устраивающих облавы за облавами на обитателей местного «двора Чудес». «Дно» вынуждено взять дело в свои руки, оно и находит садиста, оно и клеймит его, воровски ловко начертав мелом на спине убийцы букву «М», а затем загоняя несчастного (именно несчастного, о чем скажу ниже) в угол и приволакивая на свой недолгий суд.
Быстрому и простому приговору, однако, свершиться не судьба, поскольку в последний момент вмешивается-таки полиция. Каков будет законный суд, нам остается только догадываться, сопоставляя воссозданное на экране с временем, в которое шедевр создавался.
Шедевр же - потому, что в общепринятом смысле злодеев в жанровом фильме нет. Не злодей даже и убийца. Он - больной человек, он сам - жертва. Не злодеи и беспрестанно курящие социальные импотенты - начальники. Читай: буржуа не могут быть руководителями, во всяком случае, не в период рухнувшей экономики.
А кто может? О том и речь, вернее, на то и намек. Может тот, кого не дай нам Бог! Может - диктатор... А год, как помним, 1931, а страна - проигравшая себя в гордыне войны и революции Германия. Помните, как в романах Ремарка герои получали зарплату по два раза в день, чтобы успеть между скачками инфляции пообедать и поужинать?
«Убийцы - среди нас» - так хотел назвать свой фильм Фриц Ланг. За это желание Геббельс и положил на несколько месяцев ленту «на полку», но потом все же разрешил к прокату: внешне-то история не более чем криминальная, а мы, мол, нацисты, первым делом наведем в стране порядок, при нас криминала не будет: всему, что из рядов высовывается - Аристотелям ли, Геростратам ли - высунувшиеся органы пообрубаем.
Уголовники же, маньяки, психи из рядов несомненно высовываются, хоть и стараются в этих самых рядах стушеваться. Ну а ряды составляем мы с вами, господа. И убийцы, маньяки, психи - тоже мы сами, молодые, плотные, ясноглазые, светловолосые, мило улыбающиеся и насвистывающие классические мелодии. Так что же с нами делать: убить или пощадить?
Не место обсуждать здесь проблему возмездия за преступления, проблему смертной казни, уместно напомнить: «М» Фрица Ланга - едва ли не первый в мировом кинематографе фильм, задачу сформулировавший и, как это и должно быть в искусстве, не решивший.
Шедевр и классика этот фильм еще и потому, что преступник здесь - единственная личность, «един противу всех» - массы, как сказали бы критики-соцреалисты, но не оттого что лучше или хуже прочих - города, даже не оттого, что - другой, а потому что всем мешает жить, как привыкли. Создает явные неудобства, ибо ведь он таков, как есть: ни Богу свечка, ни черту кочерга. А мир-то наш, хоть тоталитарный, хоть самый что ни на есть демократический, - он же мир как раз для всех, то есть для не высовывающихся, не тревожащих понапрасну ни себя, ни соседей. Так, не-герой, антигерой силою социальных трагикомических обстоятельств, божьим даром художника становится героем, эдаким Балдой с веревкой у чертячьего омута...
Киноведы пишут, что фильм «породил целую линию в мировом кино - критику фашизма изнутри самого фашистского мифа» (Андрей Шемякин // Первый век кино). Наверное, это на самом деле так. Но даже если отстраниться от Германии и нацизма, не обращать внимания на исторические и историко-психологические реалии, картина все равно останется полифонической - столько в ней намечено, показано, задано: вопросов вечных и проблем неразрешимых. Да еще ведь и как это сделано-то, коли даже актера Петера Лорре созданный им образ убийцы преследовал всю жизнь!..
Впрочем, о художественном мастерстве Фрица Ланга исчерпывающе сказано в книге Клода Бейли «Кино: фильмы, ставшие событиями», цитатой из которой и закончим:
Решительное требование неприкосновенности для человеческой свободы, каким бы чудовищным ни казался ее владелец, "М" - является также основополагающим оизведением и в творчестве самого Ланга, абсолютным модулем режиссуры, которая рассматривается как приведение всех составляющих элементов картины к единому знаменателю стиля. Мельчайшая деталь нагружена смыслом, планы состыковываются согласно нерушимому порядку, как кирпичи, как силовые линии магнитного поля. Смерть девочки, полицейское расследование, охота на преступника, его жалкие признания, всё словно рассматривается под лупой и рассекается скальпелем (К. Бейли. Кино: фильмы, ставшие событиями. СПб., 1998. С. 110).
Так не про нас ли, сегодняшних, не про нас ли всегдашних это старое, 95-летней давности кино?..
© Виктор Распопин
Иллюстративный материал из общедоступных сетевых ресурсов,
не содержащих указаний на ограничение для их заимствования.