В названии правильнее было бы написать "фашистского журналиста", но к началу Второй мировой Курцио Малапарте (а речь именно о нём) уже не был тем ослеплённым чернорубашечным дурачком начала 20-х, как он сам себя не без юмора величал — "фашистом первого часа". После выхода в 1931-м скандальной "Техники государственного переворота", в которой он с едва скрытым восхищением к левым сравнил разнообразные мировые путчи и революции, поставив дуче ниже большевиков, а Гитлеру и вовсе отказав в "революционности" (более того, он смело сравнил в книге фюрера с капризной и мстительной женщиной, а также предсказал расправу над штурмовиками в 1934-м), отношения с Муссолини закончились. А вскоре Малапарте и вовсе арестуют и впаяют 5 лет ссылки, после чего отправят на далёкий остров. Зять дуче граф Чиано по старой дружбе поможет ему освободиться раньше времени, а в 1941-м Курцио от греха отправят военкором миланской газеты Corriere della Sera ("Вечерний вестник") при немецком вермахте. Благодаря такому повороту строптивый итальянский журналист станет свидетелем самых судьбоносных европейских событий, в том числе и 22 июня 1941 года...
Полгода "проболтается" Малапарте на самом острие войны, пройдя с немцами через Югославию и половину СССР. Будучи в чистом виде авантюристом по складу характера (эдаким итальянским Юлианом Семёновым), он будет лезть в самое пекло и максимально честно передавать читателям ожесточение и ужасы советско-германской войны, правда, больше между строк. Это ожидаемо не понравилось как итальянскому, так и нацистскому руководству, ведь писал он не победные панегирики, как того требовалось по закону подцензурного жанра. Более того, нередко Малапарте едва ли не прямо восхищался особенностями советских реалий! (Похвалил даже... колхозы, привившие отсталым крестьянам культуру механизированного труда). В 1946-м известный итальянский коммунист Тольятти при встрече с журналистом даже скажет, что благодаря его хитрым фронтовым заметкам уже летом 1941-го стало понятно, что Германия войну проиграла.
Как бы то ни было, своими отвязными материалами Курцио быстро привлёк нездоровое внимание к собственной персоне. Осенью 1941-го Геббельс лично походатайствует об отзыве Малапарте с Восточного фронта. Его снова арестуют и отправят в Польшу. Правда, быстро освободят, но с тотальным запретом появляться на Восточном фронте.
Оставшись без работы в разгар великой войны, Малапарте пустился в странствие по фашистской Европе (Хорватия, оккупированные Польша и Норвегия, Швеция), после чего надолго осел в Финляндии. Нарушив запрет, с финской передовой он до осени 1943-го будет наблюдать за блокадой Ленинграда, причём его журналистские материалы той поры не оставляют сомнений – финны в ней активно участвовали!
В северном секторе Восточного фронта журналиста и настигнут известия о падении Муссолини, после чего Малапарте сразу же засобирается домой. По возвращению в Италию он переберётся в занятый англо-американцами Неаполь, где уже в 1944-м опубликует одну из самых странных, страшных и сюрреалистичных европейских книг о Второй мировой под названием "Капут". В предисловии он так объяснит выбор названия:
Главный персонаж романа — это Капут, веселый и жуткий монстр. Ничем нельзя выразить лучше, чем этим жестким таинственным немецким словом Капут — которое буквально означает "сломанное, конченное, разлетевшиеся на куски, обреченное на руины", смысл того, чем являемся мы, чем является сегодня Европа — кучей мусора...
Тогда же выяснится, что с самых первых дней вторжения в СССР, а затем и своих странствий по фашистской Европе, во время которых Млапарте встречался со многими видными деятелями блока Оси (начиная от Ганса Франка и Гиммлера, заканчивая Антонеску и Анте Павеличем), он тайно вёл дневниковые записи, которые и легли в основу этой книги. В ней он максимально беспощаден и оголённо честен.
Например, лично мне врезались его диалоги со шведским принцем Евгением в 1942-м. Когда тот спросил итальянца, а не пропаганда ли, что немцы лютуют в России, Малапарте ответил так:
Да, это правда, – ответил я, – они убивают беззащитных, вешают евреев на деревьях по деревенским площадям, сжигают живых людей в их домах, как крыс, расстреливают крестьян и рабочих во дворах колхозов и заводов. Я видел, как они смеются, едят и спят в тени качающихся на деревьях повешенных...
Далее он поведал враз осунувшемуся принцу о положении советских военнопленных (обратите внимание, что всё это опубликовано в 1944 году, года Германия ещё вовсю сражалась):
Так, почти бессознательно я стал рассказывать, как под бесстрастными взглядами немецких солдат и офицеров русские военнопленные, доведенные голодом до животного состояния, поедали трупы своих лагерных товарищей. Это было в Смоленске. Мне было стыдно и гадко за мои слова, я хотел просить прощения у принца Евгения за эту жестокость, но он молчал, склонив голову и закутавшись в серое пальто. Неожиданно он поднял голову и пошевелил губами, как бы силясь что-то сказать, но промолчал, я прочел в его глазах скорбный упрек.
В его глазах и лице я хотел увидеть ту же холодную жестокость, которая была на лице обергруппенфюрера Дитриха, когда я рассказывал ему о советских пленных, поедавших трупы своих товарищей в смоленском концлагере. Дитрих тогда рассмеялся. Я встретил обергруппенфюрера Дитриха, кровавого Дитриха, начальника личной охраны Гитлера на вилле посольства Италии на берегу озера Ванзее под Берлином. Мое внимание сразу привлекло его бледное лицо, холодные глаза, огромные уши и маленький, рыбий рот. Дитрих тогда рассмеялся:
«Haben sie ihnen geschmekt? Они ели с удовольствием?»
И смеясь, оскалил свой маленький рот с розовым нёбом, показав острые и частые рыбьи зубы...
Следом итальянец поведал принцу об увиденном под Ленинградом:
Маска глубокого страдания была на его лице. Он видел, что мне нелегко, смотрел участливо и молча сострадал мне. Я чувствовал, что, если он заговорит, скажет хоть слово, коснется моей руки, я заплачу. Но принц Евгений смотрел молча, а жестокие слова жгли мне губы; так, я вдруг осознал, что уже рассказываю о поездке на Ленинградский фронт.
Я ехал в машине через глухой лес под Ораниенбаумом вместе с немецким офицером, это был лейтенант Шульц из Штутгарта, из долины реки Неккар, «долины поэтов», как он ее называл...
Теперь лес был еще мрачнее, нашу дорогу пересекала другая колея, и вдруг в тумане, прямо перед нами на самом перекрестке дорог я увидел неподвижную фигуру солдата, стоявшую по пояс в глубоком снегу, правой рукой фигура указывала нам дорогу. Когда мы проезжали мимо, Шульц поднес руку к козырьку, как бы приветствуя и благодаря. Потом сказал:
– Вот еще один, кто охотно отправился бы на Кавказ, – и рассмеялся, откинувшись на спинку сиденья.
Через другой отрезок пути на другом перекрестке другой солдат стоял у дороги, тоже по пояс в снегу, протянутой правой рукой он указывал нам путь.
– Они же умрут от холода, черти несчастные, – сказал я.
Шульц повернулся и посмотрел на меня:
– Не беспокойтесь, умереть от холода им не грозит, – и рассмеялся.
Я спросил, почему он так в этом уверен.
– Пожалуй, они привычны к холоду, – ответил Щульц и, продолжая заливаться, похлопал меня по плечу. Приказал остановить машину и, все еще смеясь, повернулся ко мне: – Не хотите взглянуть поближе?
Сможете узнать, не холодно ли ему.
Мы вышли из машины и подошли к солдату, тот стоял недвижимо, рукой указывая путь. Это был мертвый солдат с выпученными глазами и приоткрытым ртом. Мертвый русский солдат.
– Это наша дорожная полиция, – сказал Шульц. – Мы называем их молчаливыми полицейскими.
– Он не говорит, вы уверены?
– Уверен ли я? Ach so! А вы спросите у него.
– Лучше не делать этого, я думаю, он мне ответит, – сказал я.
– О, это было бы забавно! – воскликнул со смехом Шульц.
– Да, очень забавно, не правда ли?
Затем я спросил, стараясь быть безразличным:
– Вы привозите их сюда живыми или мертвыми?
– Конечно, живыми! – ответил Шульц.
– А потом они умирают от холода, – сказал я.
– Nein, nein, они умирают не от холода! Посмотрите-ка сюда.
И Шульц указал на сгусток крови, кусочек красного льда на виске мертвого русского.
– О, понятно! Очень забавно.
– Очень забавно, не правда ли? – сказал Шульц и, смеясь, добавил: – Нужно и русских пленных как-то использовать.
На столь чудовищном фоне весьма любопытны книжные расуждения Малапарте о корнях немецкого величия. Эти мысли пришли в голову журналисту во время посещения Гиммлера и эсэсовцев в норвежской бане. Это произошло случайно: Малапарте гостил в норвежском штабе известного в Германии генерала Диттля и тот взял его с собой к Гиммлеру. Журналист так описал впервые увиденного им рейхсфюрера СС в бане:
...Это был Гиммлер. Он стоял перед нами, большие пальцы на плоских ступнях странно приподняты, короткие руки плетьми висели вдоль тела. Маленькие капли пота стекали с кончиком пальцев. Вокруг его дряблых грудей росли две небольшие волосяные короны, два ореола светло-русого руна; пот капал с его сосков, как молоко...
Глядя на эту эсэсовскую гоп-компанию в неглиже, как метко пишет Малапарте — с мрачными жёсткими германскими лицами, но при этом — с дряблой бледно-розовой кожей, издававшей кисловатый ракообразный запах — внезапно пришло глубинное осознание того секрета, благодаря которому немцам удавалось внушать ужас и трепет покорённым народам. И это были отнюдь не только примитивные террор и репрессии:
...Голые немцы замечательно беззащитны. У них отнята тайна. Они больше не пугают. Секрет их силы не в их коже, не в их костях, не в их крови; он только в их форме. Форма — вот их подлинная кожа. Если бы народы Европы увидели эту вялую, беззащитную и мёртвую наготу, спрятанную под серым, военно-полевым сукном, германская армия не испугала бы даже самый слабый и беззащитный народ. Любой подросток принял бы вызов целого немецкого батальона. Увидеть их голыми — это разом постичь тайный смысл их национальной жизни, их национальной истории. Они стояли голыми перед нами, как робкие и стыдливые трупы...
Согласитесь, любопытное наблюдение, к слову, от полунемца. Ведь настоящая фамилия Курцио по отцу Зукерт, а Малапарте — творческий псевдоним, игра слов и перефраз от Бонапарте (по-итальянски "буоне парте" — большая доля, а "мала" — малая или худая доля).
Вообще, в "Капуте" можно найти много любопытного и запредельного. Не книга, а один сплошной ужасающий сюр и бурлеск! В предыдущих материалах я неоднократно затрагивал фрагменты из книги, в которых Малапарте рассказывал, например, об увиденном в плетённой корзине на столе хорватского "поглавника" Анте Павелича (ЗДЕСЬ). Или о том, как на его глазах немцы поступили в СССР с хорошо читавшими вслух газеты советскими военнопленными (ЗДЕСЬ). Но если вы всё же прочтёте книгу целиком, будет ещё лучше. Уверяю, этот опыт останется с вами навсегда.
К слову, не менее интересна и вторая книга Малапарте под названием "Шкура". В ней итальянский журналист также ярко описал реалии и будни оккупированного американцами Неаполя, которому "выпала честь" быть освобождённым первым. Всё бы ничего, но оказавшись "на свободе", итальянцы, к удивлению Малапарте, пустились во все тяжкие. На фоне голода, разрухи и национального упадка Неаполь быстро превратился в порочный Вавилон, где, например, за жвачку или плитку шоколада легко продавались не только женщины всех возрастов, но и дети 8-10 лет, где отцы доказывали непорочность продаваемых дочерей (прошу прощения) пальцем, а союзники-победители без стеснений обращались с лежащим у их ног городом, как с той девочкой лёгкого поведения...
Напоследок, признаюсь, что написал данный текст совсем не о том, о чём намеревался. Первоначально статья должна была быть о том, почему, по мнению Малапарте, немцы с треском проиграли в СССР. Но упомянув о наиболее ценимой книге о Второй мировой (из западных), сбился на цитаты и незаметно для себя удлинил материал до полноценного размера.
В общем, тему не закрываю и в следующей статье (уже пишу) мы разберём интересное мнение Малапарте о глубинных причинах поражения Третьего рейха большевикам. Там мне уже не придётся глубоко окунаться в его биографию и жутковатые книги (для присоединившихся просто оставлю ссылку на данный материал) и мы с вами сразу же перейдём к сути.
До скорого и хорошего дня!