Мин Юнги.
Шум был оглушающим. Не физически, хотя и это тоже — гул тысяч голосов, щелчки сотен камер, пронзительные крики. Нет, главный шум был внутри. Он жил у него в голове постоянным гулом — нескончаемый поток мыслей, расписаний, репетиций, интервью, напоминаний о том, кем он должен быть. Мин Юнги, идол, айдол, железный пёс ханы, гениальный продюсер. Иногда за этими титулами он сам не мог разглядеть просто Юнги.
Концерт в Сеуле, домашняя сцена, должна была быть триумфом. И она им и была. С точки зрения зрителя, ARMY, видевших его мощные движения, сконцентрированное выражение лица, идеально отточенные биты. Он был великолепен. Он был машиной. Но внутри что-то щёлкнуло. Как перегоревшая лампочка. В самый разгар песни, когда зал дрожал от энергии, он вдруг… не услышал музыки. Он видел, как двигаются его губы, чувствовал, как напрягаются мышцы, но связь между действием и смыслом разорвалась. Он смотрел на море светящихся бингбонгов и не видел ничего, кроме ослепительной пустоты.
Вечер закончился, поклоны, улыбки, слёзы счастья от членов группы. Он проделал всё это на автопилоте. А потом, в тишине своего гримёра, гул внутри стал таким громким, что он едва мог дышать.
Он не сказал никому ни слова. Просто взял ключи от своей самой неприметной машины, надел чёрную кепку и чёрную маску, став тенью, и уехал из гаража под прикрытием ночи. Он не знал, куда едет. Он просто вёл машину, пока огни Сеула не остались позади, уступив дорогу тёмным силуэтам гор и редким одиноким фонарям.
Он остановился на пустынной обочине у подножия невысокой горы. Воздух здесь был холодным и чистым, пахло хвоей и влажной землёй. Той самой землёй, по которой он бегал мальчишкой в Тэгу. Он вышел из машины, заломив спину от усталости. Тишина была оглушительной. Она давила на уши, привыкшие к постоянному шуму. Но постепенно, с каждым вздохом, внутренний гул начал стихать.
Он пошёл по узкой тропинке, ведущей в гору. Никакой цели, просто движение. Ноги сами несли его вперёд. Луна, почти полная, освещала путь, отбрасывая причудливые тени от старых сосен. Он шёл, и в голове проносились обрывки воспоминаний. Не Мин Юнги-идола, а того мальчишки, который часами мог слушать хип-хоп в своей комнате, рисуя граффити в тетрадях. Того парня, который злился на весь мир и находил утешение только в ритме и рифме.
«Где ты?» — прошептал он в тишину, и его собственный голос показался ему чужим.
Он не обращался ни к кому конкретно. Возможно, к тому самому мальчику из Тэгу. Возможно, к той части себя, которую он закопал под грузом ответственности и славы. Той части, которая могла чувствовать простые вещи: радость от вкусной еды, злость из-за дождя, грусть от просмотра глупого фильма. Теперь же все его эмоции проходили через десятки фильтров — для компании, для фанатов, для прессы.
Он дошёл до небольшой смотровой площадки. Внизу, в долине, тускло светился маленький городок. Не Сеул, не мировая столица, а просто место, где люди живут. Где они спят в эту ночь, не подозревая, что Мин Юнги, чьё лицо было на всех билбордах, стоит здесь, на горе, и чувствует себя абсолютно потерянным.
Он сел на холодный валун, снял кепку и провёл рукой по влажным от пота волосам. Ветер шелестел листьями, где-то вдалеке кричала сова. Это были настоящие звуки. Не сгенерированные, не пропущенные через микшерный пульт. Жизнь.
Он закрыл глаза и попытался представить себя не на сцене, а здесь. Просто как человек. Без имени, без прошлого, без будущего. Просто существо, дышащее холодным ночным воздухом. Это оказалось невероятно сложно. Его личность была настолько плотно сшита со славой, что разделить их казалось невозможным.
«Где ты?» — снова спросил он, и на этот раз в голосе прозвучала отчаяние.
И тогда, в тишине, ему вдруг пришло в голову: а что, если он никуда и не пропадал? Что если он не потерян, а просто спрятан? Под слоями усталости, под маской взрослости, под тяжестью короны, которую он сам себе надел и которую ему помогли надеть.
Он вспомнил студию. Запах старого дерева и пыли, зелёный свет мониторов, клавиатуру под пальцами. Ту самую студию, где он пропадал ночами, создавая музыку, которая потом заставляла кричать стадионы. Вспомнил тот азарт, когда складывается идеальный бит, то чувство, когда из ничего рождается нечто, что было только внутри тебя. Это был он. Настоящий. Не на сцене, не в танце, а в тишине студии, в диалоге с самим собой.
Может быть, он не должен искать того мальчика из Тэгу. Тот мальчик вырос. Он стал другим. И это нормально. Проблема была не в том, что он изменился, а в том, что он перестал себя слышать за рёвом мира.
Он достал из кармана телефон. Экран был усыпан уведомлениями — обеспокоенные сообщения от членов группы, от менеджера. Он не стал их читать. Вместо этого он открыл диктофон и поднёс его к губам. Он не сказал ни слова. Просто записал тишину. Пение сверчка, лёгкий шелест ветра, свой собственный, ровный вздох.
Потом он встал. Спина болела, ноги затекли, но в голове наконец-то было тихо. Не пусто, а именно тихо. Как в студии перед началом работы.
Он не нашёл ответа. Он не вернулся тем же человеком, который уехал. Но он понял кое-что важное. Он понял, что вопрос «Где ты?» — это не крик о помощи в пустоту, а напоминание самому себе. Напоминание возвращаться. Не в прошлое, а к себе. К тому, что важно. К музыке. К тишине, из которой она рождается.
Он сел в машину и повернул ключ зажигания. Впереди был долгий путь обратно. В Сеул. К шуму, к свету, к ответственности. Но теперь он вёз с собой немного этой горной тишины. И он знал, что первым делом, как только представится возможность, он пойдёт в студию. Не чтобы работать. Не чтобы создавать следующий хит. А чтобы просто посидеть. И послушать. Себя.
Он тронулся с места, и в зеркале заднего вида тёмная громада горы медленно уплывала в ночь. Он больше не спрашивал «Где ты?». Теперь он знал, куда ему нужно вернуться.
С любовью, Кэтрин Ин...
#юнги #bts #yoongi
