Засераться, захламляться и вонять — Так решила Вера Пална жизнь занять. Затаскала из помойки всё домой: Стул без ножки, тазик ржавый и худой. В коридоре — горы старого тряпья, На диване — чья-то мокрая лаптя. Пахнет плесенью, унынием и тленом, А соседи бьются головой об стену. Вместо кошки — мухи вьются у окна, Вместо щей — в кастрюле плесени волна. Но зато она свободна и горда: «В минимализме нету счастья, господа!» Им в подъезд уже без маски не войти, Ведь миазмы Веры встали на пути. А она сидит, как Плюшкин средь добра, И бормочет: «Это нужная гора!»
Засераться, захламляться и вонять —
Так решила Вера Пална жизнь занять.
Затаскала из помойки всё домой:
Стул без ножки, тазик ржавый и худой.
В коридоре — горы старого тряпья,
На диване — чья-то мокрая лаптя.
Пахнет плесенью, унынием и тленом,
А соседи бьются головой об стену.
Вместо кошки — мухи вьются у окна,
Вместо щей — в кастрюле плесени волна.
Но зато она свободна и горда:
«В минимализме нету счастья, господа!»
Им в подъезд уже без маски не войти,
Ведь миазмы Веры встали на пути.
А она сидит, как Плюшкин средь добра,
И бормочет: «Это нужная гора!»