Подборка "Духоведение Рудольфа Штайнера".
Дорнах, май 1921г. Лекция 2. Выдержки. Часть 1.
Нами были найдены четыре основных цвета, имеющие характер образов: белое, черное, зеленое и цвет цветка персика. Для того, чтобы возник образный характер цвета, нечто сущностное определенным образом должно быть уловлено, задержано чем-то другим. Мы видели, что, например, живое задерживается мертвым, и тогда в мертвом возникает образ живого – зеленое. Сегодня я также буду исходить из полученного результата, при этом проводя различие между тем, что некоторым образом является воспринимающим, и тем, что является дающим, – между тем, в чем производится образ, и побудителем этого образа.
Даю вам следующее разделение: я различаю отбрасывающее тень и светящее, – вы поймете это выражение, объединив всё, что мы проделали вчера. Если отбрасывающее тень – это мертвое, а светящее – это живое, как в растениях, то тогда образуется зеленое. Когда отбрасывающее тень – это живое, а светящее – это душевное, то в качестве образа возникает цвет цветка персика. Когда тень отбрасывается душевным, а светящее – это дух, то как образ возникает белое.
Сущности других цветов мы будем искать, подходя к предмету опять же не через абстрактные понятия, а через ощущения, и вы увидите – мы придем к определенному пониманию других цветов, если проведем перед взором следующее. Представьте себе спокойный белый цвет. В это спокойное белое впустим с двух противоположных сторон разные цвета. Дадим в него излучаться с одной стороны желтому, а с другой стороны – синему.
Этот процесс нужно провести перед душой со всей точностью: спокойное белое, в него мы даем излучаться с одной стороны желтому, с другой – синему, и получаем зеленый, который был уже найден нами с другой точки зрения. Однако таким же способом, как нами было получено зеленое, мы, двигаясь в живом цветостановлении, не сможем найти цвет цветка персика. Его мы должны искать иначе. Сделать это можно несколько иным способом.
Представим полосы черного и белого цвета волнами движущимися друг в друге. Теперь дайте лучам красного просветить, пронизать эти волны черного и белого, непрерывно проникающие друг в друга.
Если подобрать правильные оттенки, то в проникающих друг в друга волнах черного и белого, просвечиваемых красным, можно получить цвет цветка персика. Иинкарнат, этот цветовой оттенок, как говорилось вчера, вообще бывает нелегко изобразить в живописи. Он присутствует у человека, здоровым образом проникнутого душой в своем организме. Видите ли, в сущности, чтобы изобразить инкарнат, нам пришлось произвести некий процесс. Этот процесс и происходит в человеческом организме; здесь никогда нет покоя, здесь всё в движении, именно благодаря этому и возникает цвет, о котором мы теперь говорим. Действительный инкарнат может быть достигнут лишь приближенно и добиться его возможно, если иметь непрерывное возникновение и исчезновение волн черного и белого, которые лучились, светили бы через красное.
Теперь мы сможем продвинуться в сущности цветов далее, если поразмыслим еще и о другом. О цветах, найденных нами вчера, можно сказать следующее: зеленое, по своей сущности, позволяет придавать себе определенные границы. Зеленое позволяет себя в определенной мере ограничивать, – мы не найдем антипатичным, если окрасить поверхность зеленым и дать ему границы. Но представьте-ка, что будет, если сделать это с цветом цветка персика. Цвет персикового цветка, имеющий границы, – такое, в определенной мере, несоединимо с художественным ощущением! Цвет цветка персика, собственно, позволяет наносить себя только как настроение, забыв о всяких границах. Это можно пережить, если имеешь ощущение цвета.
Представьте себе, к примеру, комнату с игральными столами, покрытыми зеленым.
Поскольку карточная игра – это ограниченная педантичная деятельность, нечто исконно обывательское, то такую обстановку можно себе помыслить. Но, думаю, впору было бы бежать восвояси, пригласи вас кто-нибудь сыграть партию за столом с лиловым покрытием. И напротив, в какой-нибудь лиловой комнате, то есть целиком оклеенной лиловыми обоями, очень хорошо вести разговоры, скажем, о мистических вещах, как в лучшем, так и худшем смысле этого слова. Цвета в этом отношении, хотя, правда, не антиморальны, но имморальны. Итак, мы замечаем, что нечто выявляется уже из самой природы цвета, что цвет имеет некий внутренний характер, в силу которого зеленое дает себя ограничивать, а лиловое, цвет цветка персика (инкарнат) хочет расплыться в неопределенность.
Попытаемся с этой точки зрения охватить и другие цвета. Возьмем желтый. Охватим всю внутреннюю сущность желтого, нанесенного на поверхность. Вот посмотрите, если нанести на поверхность желтое, имеющее границы, это, собственно, нечто отвратительное, этого, в сущности говоря, нельзя вытерпеть, если имеешь художественное чувство. Душа не выносит ограниченной желтой поверхности.
Желтое должно лучиться, в середине быть полностью насыщенным и лучиться, оно должно распространяться и, распространяясь, становиться менее насыщенным, становиться слабее. Это, я сказал бы, тайна желтого. Ограничивать желтое – означало бы, собственно, надсмеяться над его сущностью. В ограниченном желтом всегда видно человека, придавшего ему границы. И когда желтое ограничено, нам является не его собственное существо, ибо желтое не хочет быть ограниченным, желтое хочет куда-либо лучиться.
Возьмем теперь синий цвет. Представьте себе поверхность, равномерно покрытую синим. Такую равномерно синюю поверхность можно помыслить, однако в ней есть нечто, что выводит нас из человеческого, призывает нечто сверхземное. Синий как таковой, по своему собственному характеру, не допускает равномерной поверхности. Тут должен прийти некий бог – когда синее наносится действительно равномерно. Синий цвет, по своей внутренней сущности, требует прямой противоположности желтого. А именно, он хочет излучаться от края вовнутрь. Синее находится в своей исконной стихии тогда, когда по краям мы делаем его насыщеннее, а внутри менее насыщенным.
Этим он отличается от желтого. Желтое хочет быть наинасыщенным в середине, а далее – убывать. Синий – запруживается у своих границ и течет в себя самого, чтобы сгуститься вокруг светлого синего. Тогда он являет себя в своей исконной природе.
При встрече с цветами у души всегда появляются ощущения, настроения. Что вы переживаете, если красному дать по-настоящему воздействовать на душу сообразно его существу? У вас появляется такое состояние, что вы скажете себе: этот красный действует на меня как спокойное красное зарево. Не так это у инкарната. Он хочет изойти из себя, хочет распространяться вдаль. Таково тонкое различие между красным и инкарнатом. Инкарнат стремится из себя, хочет всё утоньшаться и утоньшаться, до рассеяния. Красное остается на месте, но действует целиком как плоскость; оно не хочет ни лучиться, ни уходить в оболочку; ни излучаться, ни запруживаться, оно остается здесь; остается в своей спокойной красноте; не хочет рассеиваться – оно утверждает себя.
Цвета желтый, красный и синий я называю «свечением», «сиянием», цветами-свечением, цветами-сиянием. В них сущности высвечивают; они выказывают свою поверхность вовне, они являют себя в сиянии, это внешняя сторона сущностного. Зеленое, инкарнат, черное, белое, это всегда – отбрасываемые образы, всегда нечто теневое, это, в сущности говоря, в самом широком смысле, цвета-тени. Тень духа в душевном – это белое. Тень мертвого в духе – это черное. Тень живого в мертвом – это зеленое. Тень душевного в живом – это инкарнат. Тень или образ – это вещи родственные. Так что в одном случае мы имеем образы или тени, а в другом то, что является модификациями светящего. Таково существо цвета, и таковы различия в мире цветов...
Продолжение . . . Предыдущая стр.