В день рождения новопреставленного В. П. Хавроничева, 27 ноября, его двоюродная сестра Мария Николаевна Панкратова делится очень личными семейными воспоминаниями:
Меня зовут Мария Николаевна Панкратова – я сестра Виктора Павловича Хавроничева. Друг друга мы всю жизнь считали двоюродными, хотя по факту все намного сложнее (конечно, в обычной жизни мы друг друга называли Витя и Манюня, но для сохранения официального почерка будет уместно использовать имя Виктор в рассказе).
Мама Виктора Валентина Константиновна в три года осталась сиротой и её взяла на воспитание моя бабушка Мария. Надо сказать, что семья бабушки – а их было три сестры и брат – были родными. Когда одна из сестер, Дарья, умерла, другая (моя бабушка Мария) взяла на воспитание её ребенка (маму Виктора) и позднее сама вышла замуж. Так родилась моя мама. Мама моложе старшей сестры на семнадцать лет, и они долго даже и не знали, что не родные, потому по факту двоюродные сёстры считали себя родными. Когда моя бабушка умерла, маме было 23 года и Валентина Константиновна для неё стала опорой и заменяла, как могла, маму. Потом мама Виктора закончила Ленинградскую лесотехническую академию и вышла замуж – перед самой войной у неё родились сын (старший брат Виктора) и чуть позже дочь (его сестра). Валентина Константиновна работала на Ленинградском северном авиационном заводе. Но в те времена о том, что на заводе собирают самолёты, знать нельзя было, работа была засекреченной. В связи с военными событиями завод эвакуировали в Новосибирск. Так случилось, что после войны семья распалась и Валентина Константиновна вышла замуж за Витиного отца, для которого этот брак был первым. Позже, Павел Константинович Хавроничев в 1954 году стал главным технологом завода вплоть до 1974 года, при этом он не был коммунистом! 27 ноября 1949 года в семье родился их общий сын Виктор – Виктор Павлович Хавроничев. Но до конца жизни Павел Константинович Хавроничев растил троих детей, супруги очень любили друг друга и до сих пор я помню их нежность друг ко другу. А через три с половиной года родилась я.
В это время у Виктора обнаружили заболевание (началось внутрикостное гниение бедра) и он мальчиком пережил сложнейшую операцию, после которой весь год был в гипсе. Чуть позже в их квартире появилась ванна с дровяной колонкой – для послевоенного Ленинграда это было особым явлением. Мы с мамой по воскресеньям ездили к ним мыться, а мой папа предпочитал баню, и я думаю, что это был предлог побыть сестрам вместе. Мы приезжали к ним на весь день, уезжая только ночью на такси, когда я уже фактически спала. Мы стали родными теперь и для меня.
Я очень помню силу воли Виктора, когда он начал тренировать свою ногу после снятия гипса: штанги, гантели и тому подобное. О сложности со своей ногой он больше никогда и не вспоминал. Виктор закончил музыкальную школу (тогда наш круг учил своих всех детей овладевать какими-то музыкальными инструментами), у нас у всех было пианино. Самым музыкальным из всех нас был старший брат Олег. Мы с Витей ходили вместе в филармонию, в театры, музеи, не так часто, но это было. С ним было очень интересно, он много знал и интересно рассказывал. Потом он так же, как и родители, закончил Лесотехническую академию (механический факультет), Во время учебы устроился в строй отряд.
Тогда не было быстро доступной информации и интернета. Виктор серьезно изучал фарфор. Чтобы попасть в картинную галерею, он устроился проводником в поезд по маршруту Ленинград-Севастополь. Он посещал музей Ф. И. Шаляпина, чтобы слушать концерты с подлинными записями голоса певца. Посещал лекции в университете у преподавателя философии, которые ему были интересны. Мелочей для Виктора не было: он видел такие вещи, которые не каждый и увидит. Он мог рассказать о встреченной на улице девушке: «Ты знаешь, она была типа гогеновских женщин: на ней было надето то и то, фигура такая, а тип и т. д.». Потом увлёкся стариной и купил небольшой старинный шкаф, сам его чистил шкуркой, затем фетром. Потом в этом шкафу поселились старинные чашки, сверху фарфоровая ваза с букетом. Надо сказать, что Виктор умел составлять и букеты, знал значения цветов и оттенков: его композиции были просто изумительны.
Постепенно Виктор заговорил о вере… Когда он принял решение и пошёл поступать в Ленинградскую Духовную Академию и Семинарию, это была настоящая трагедия для его отца. Напомним, что родители работали на закрытом секретном предприятии, это советские времена и могла попросту пострадать вся семья. Но прошло время и всё изменилось.
Это то, что со своей стороны я могу рассказать о Викторе, его семье и его становлении. Дальше мы всегда встречались, наши семьи были очень близкими. Надо сказать, что Виктор не был женат и не имел детей, как и его старшая (сводная) сестра. Он сам, и его старшая сестра – крестные моей дочери, которую зовут так, как и их маму. Только старший брат Виктора Олег был женат, имел дочь и теперь внучка брата, которая моложе нас на сорок лет – прямая наследница Виктора, которой передаю фото и «предания старины глубокой», так как она последняя ниточка, связывающая меня с семьей Виктора. Теперь мы и составляем родословную, есть ещё родственники, но их уже совсем мало. Спасибо Академии за внимание, за любовь: всё это очень приятно и хочется читать, что пишут о Викторе Павловиче.
Еще важно упомянуть об отношении Виктора к книгам. Когда я узнала, что Сан Саныч – Александр Александрович Бовкало – работает в библиотеке Академии, то поняла, что их связывала не только дружба, но и книги. У Виктора до последнего была светлая голова и даже в последние свои дни уже он мне читал наизусть эпитафию на смерть скворца В. А. Моцарта, 1787 г. (считается, что именно эта птица напевала композитору тему III части Концерта для фортепиано с оркестром № 17, соль мажор).
Стихотворение Моцарта на смерть скворца (в переводе А. Розинкина):
Здесь мирно спит скворец,
Шальной певец.
В свои младые годы,
Познав невзгоды,
В расцвете, полон сил,
Он вдруг почил.
Друг! У могилы сей
Слезу пролей.
Он верным другом был,
Хоть и шалил.
Скворец певцом был славным
И благонравным,
Но пробил смертный час,
И он угас.
Теперь он в лучшем мире,
И я на лире
Хвалу ему пою,
А он, в Раю,
Мне шлет привет прощальный
За то, что я, печальный,
Здесь в меру сил своих
Слагаю этот стих.
Читал он стих наизусть. Он находил и каждый раз, где можно вставить, цитировать что-то из «Буратино», всегда уместно, остро и точно. В последний мой визит к нему, Виктор с увлечением рассказывал мне о грамматике греческого языка… Это мне-то – что я о греческом языке знаю? Но ведь было понятно…