Нет. Не спится. Даже молитву Маре не могу толком закончить. На сегодня надо прекращать. Сейчас выйду на балкон, свежим воздухом подышу. Он в это время и впрямь свежий — нет ещё такого количества машин. Вот и задумайтесь: хорошо, что машины в наше время почти у каждого члена семьи, или плохо?
Конечно, плохо. Мало того, что смрад от них, так ещё и здоровье своё сами губим.
В моё время не так много обращений с болями в коленях и тазобедренных суставах. Есть, конечно, обращаются. Тем более, медицина в девяностых так себе. Но! Толстых людей очень мало, и очень мало страдающих разрушением суставов. А всё почему?
Глава 17 / Начало
А потому, что суставчики наши требуют, есть, а мы упорно сидим! Сидим дома, сидим на работе, и с работы домой мы сидим! Нет движения — нет питания суставам. Они голодают, болят, требуя еды. Кровь должна принести к суставам как можно больше кислорода. А откуда взяться в ногах кислороду, если мы совершенно не двигаемся? Суставы болят, требуя движения, мы не ходим, потому что суставы болят. Замкнутый круг получается.
Хлопнула подъездная дверь. Вышел сосед Юрик. В поездку, наверное. Помощником машиниста он работает. Вообще, в нашем городе в кого ни ткни — попадёшь или в машиниста тепловоза-электровоза, или в водителя. Познакомился я с ним намного раньше, чем он стал моим соседом.
Сон-траву я на том склоне собирал. Стояла ранняя весна. В ложбинках ещё прятались кружевные островки снега, а по южным пригоркам уже раскрывали свои пушистые чашечки первые цветы.
Они были похожи на крошечные, бархатистые колокольчики, отлитые из самого чистого серебра и опалового света. Каждый цветок, будто дремля, клонил свою мохнатую головку к прохладной земле, храня в себе сон уходящей зимы и обещание тёплых снов грядущим летним ночам. Воздух, звенящий и чистый, был полон их тонким, едва уловимым горьковатым ароматом.
Денёк выдался на удивление тёплым. В затишке даже куртку снять хотелось — так припекало весеннее солнышко. Недалеко, в заброшенном карьере, собралась компания ребят. Сидят, выпивают, никого не трогают. Обратил я на них внимание потому, что возле одного парня всё время крутилась душа. И когда он подносил рюмку ко рту, что-то ему втолковывала. Иногда парень душе подчинялся, ставил рюмку недопитой. Иногда отмахивался и выпивал полностью.
Как это часто бывает в таких компаниях, потянуло ребят на подвиги. Карьер был заброшен давно. По-видимому, где-то открылся родник, и яма карьера была заполнена чистейшей голубой водой. Летом сюда приходили местные купаться. И я с сыном Михаила и дочкой приходил сюда отдыхать.
Чаша карьера была заполнена водой невероятной, кристальной чистоты. Цвет её был не просто голубым, а глубоким, почти синим у крутых скалистых берегов, а на отмелях вода переливалась в лучах солнца нежным аквамарином. Поверхность, гладкая как шлифованное стекло, была холодна и неподвижна, словно огромное спящее зеркало, в котором отражались проплывающие облака. Вода здесь и впрямь была удивительно мягкой, обволакивающей тело, как шёлк. Я как-то раз нырнул, пытаясь нащупать дно, но подо мной расстилалась лишь бездонная, таинственная синева, уходящая в непроглядную тьму. Глубина карьера так и осталась его загадкой, скрытой под этой обманчиво-спокойной гладью.
Парни, разгорячённые весенним солнцем и водкой, решили пойти искупаться, подначивая друг друга. Брали, что называется, на слабо. Да не просто так зайти в воду, а прыгнуть со скалы. И летом такая забава опасна для организма, а уж ранней весной прыгать со скалы в ледяную воду — надо быть совсем безумцем.
Один такой безумец нашёлся. С громким криком прыгнул в воду, вынырнул и постарался как можно быстрее добраться до берега.
— Ну, чего! Слабо?! — колотясь от холода, кричал парень. — Класс! Водичка! Юрка! Давай! Ну!
Юрий стоял уже на самом краю скалы, а напротив него висел призрак и что-то пытался ему втолковать. Юрий внимательно слушал призрака, а парни подначивали его, чтобы прыгал. Наконец, Юрий мотнул головой и отошёл от края.
— Слабак! А ещё в грудь себя стучал! Ты так всегда! Сначала подначишь, а потом в кусты!
Юрий не слушал товарищей, отмахнулся, схватил свою одежду и побежал в лес. Я двинулся следом. Уж очень меня общение призрака с ним заинтересовало.
Наткнулся я на него у подножия горы. Он сидел за камнем и рыдал.
— Ты всё правильно сделал, — подошёл я к нему. — Среди них нет твоего друга.
— Тебе чего?! — быстро вытирая слёзы и пытаясь встать, буркнул он. Но то ли выпитое мешало, то ли ноги затекли, но подняться он не смог.
— Кто тот мальчик, с которым ты разговариваешь?
— Откуда... С чего ты взял? Ни с кем я не разговариваю! — нахмурил он брови.
— Я вижу. Вот с ним. Ты кто и почему с ним? — обратился я к призраку.
— Сашка. Брат его. Но он обо мне ничего не знает. Не рассказывали ему родители. Стыдно им за меня. Мать с отцом и на кладбище ходят тайком — не только от Юрки, но и друг от друга, — Сашка как-то нехорошо усмехнулся.
— А ты почему не ушёл? Время-то много, как понимаю, прошло. Перерождение должно быть, — напомнил я духу.
— Теперь, думаю, ты поможешь. Думаю, Юрка наконец понял, что это не его компания. Не туда он двинул, не по тому пути. Родители-то от него меня скрывают, потому что стыдно им. Учителя. Оба. А сын — вор. Ага. Так, по мелочи. То киоск грабанём, то бабку какую. Веселуха. В ночь гибели я мотоцикл угнал. Вот в поворот не вписался. Я набедокурил, участковый взял меня за руку, привёл к родителям. Постыдил их: мол, такие люди уважаемые, а сына воспитать не можете. Отец красный от стыда. Мать плачет. А я, болван, гордый — мне ничего. Участковый ушёл. Родители молча в своей комнате закроются, не разговаривают со мной. Да пофиг, мне же лучше — не ноют. Они пытались поначалу морали читать, да кто бы их слушал? Сейчас-то уж знаю, что дурень! И себе, и им жизнь сломал. За Юркой вот приглядывал. Как мог. Экзамен у него через месяц. Работать пойдёт, пить некогда будет. Я надеюсь, — добавил Сашка.
— Не буду, — вступил в разговор Юрий. — Я его с детства вижу. С самого рождения. У бабушки спрашивал, у родителей. Они только улыбались и ничего не говорили. — Юрий уже успокоился. Говорил совершенно трезвым голосом. — Пацаны эту странность за мной заметили. Ну, мол, что я сам с собой разговариваю. И дразнить меня стали. А мне друзей хотелось. А они — на смех. Ай! Да что говорить... — Юрий махнул рукой. — И эти вот. Есть деньги — я друг, нет денег — пошёл лесом. И никому не интересно, что у меня на душе!
— Я тебе больше скажу, — усмехнулся я. — Никогда и никому это не будет интересно, кроме твоих родителей.
— Опять мораль, — сморщился Юрий.
— Да дурень ты! — вмешался Сашка. — Дело тебе ведьмак говорит!
— Слова к жизни не пришьёшь, — отмахнулся он. — Мне что делать?
— Поговорить с матерью и отцом. Пусть тебе всё о брате расскажут. И ты им расскажи.
— Я уже пытался, — перебил меня Юрий.
— А ты не пытайся, а расскажи, — наставительно сказал я.
— Ведьмак, отпусти ты меня. Устал я уже, — взмолился Сашка.
— Как отпусти? Я один останусь? — запротестовал Юрий.
— А ты, мальчик, уже большой. Сам. Всё сам, — Сашка подлетел к Юрию, попытался обнять его, как смог, погладил по голове и подлетел ко мне. — Я готов. Прощай, брат. Помни, ты сам строишь свою жизнь. И кроме тебя, она никому не интересна.
Сашку я отпустил. А Юрка закончил обучение. Женился. Вот, квартиру купил. Матери с отцом помогает. Сейчас учителя нищенствуют. Он как может, тянет всю семью. И он явно счастлив.
Светает уже. Так и не уснул. Старость, что ли, наступает? Ладно. Ночью опять Мару попытаюсь призвать. Может, получится. А сегодня в автобусный парк схожу. Какие-то непонятки у них там творятся. Автобус на днях пропал. Вернее, водитель. Автобус нашли. А вот водитель бесследно исчез.