Как-то поздним зимним вечером Вера возвращалась домой, когда к ней подошли два грозного вида мужчины

Как-то поздним зимним вечером Вера возвращалась домой, когда к ней подошли два грозного вида мужчины. Один достал нож.

- Раздевайся!

- Как раздевайся? - удивленно спросила пианистка, - Месье, это моя первая приличная одежда после лагеря!

- Где сидела? Кто был на зоне начальником?

Вера ответила. Разговорились. Нашли общих знакомых. Мужчины проводили ее до самого дома. Расстались друзьями.

- Смело ходи по городу в любое время! Тебя здесь, сестренка, никто пальцем не тронет.

А когда через несколько лет перед первым ее концертом в Уральской консерватории ведущая заглянет в гримерку, чтобы проверить, прилично ли выглядит Лотар-Шевченко, и, удивленно-одобрительно оценив то самое черное в пол платье, удалится — Вера Августовна скажет, улыбаясь: «Она думает, что я из Нижнего Тагила. Она забыла, что я из Парижа».

Весь Советский Союз узнал о трагической судьбе пианистки редкого дарования, когда в 1965 году вышел очерк Симона Соловейчика в «Комсомольской правде». Он неожиданно нашел ее в Барнауле. Спецкор увидел афишу, что солистка Алтайской филармонии дает концерт редчайшей сложности: Сезар Франк, Морис Равель и 24 прелюдии Клода Дебюсси. Какому пианисту это под силу? Он ведь не знал, что судьба приведет его к пианистке, которая когда-то покоряла Европу и Америку…

«Нас оказалось в зале 53 человека. Я посчитал. А зал большой, на 500 мест. … Потом вышла пианистка. Высокая немолодая женщина. Коротко подстриженные рыжие волосы, решительные движения, какие бывают у опытных женщин-врачей. Она посмотрела в пустой зал с добродушной грустью, даже чуть виновато, потом так же смущенно сменила качавшийся стул и стала играть. Три раза в жизни испытал я фантастическое ощущение, будто впервые слышу фортепьянную музыку, а все, что было до того, - не музыка. Пианистка не отдавалась музыке. Она была над нею, выше нее...»

В середине семидесятых Вера Лотар-Шевченко по приглашению академика Лаврентьева переехала в Академгородок под Новосибирском и стала солисткой Новосибирской государственной филармонии. 16 лет, проведенные в Академгородке, стали по-настоящему счастливыми: она вновь выступала на сцене, давала концерты в Москве, Ленинграде, Одессе, Свердловске. К ней вернулось признание, публика принимала ее восхищенно.

Дверь квартиры Веры Августовны в Новосибирске на ул. Терешковой, 4, почти всегда была полуоткрыта: студенты, учащиеся знаменитой Физматшколы Академгородка слушали ее игру, сидя на лестнице. Она знала об этом уникальном концертном зале на лестнице…

Она резко отличалась от всех окружающих. Мимо нее невозможно было пройти, не заметив. Она шла, казалось бы, не глядя, не видя ничего и никого, неуверенной и неверной походкой, как ходят слепые. Было в ее облике что-то такое, что вызывало некоторую оторопь, У нее был отрешенный и несколько растерянный вид, как будто ее занесло сюда случайно с какой-то другой планеты, и она никак не может освоиться в новой для нее обстановке. Впрочем, так оно и было. И хотя она прожила в России более сорока лет, но так и не усвоила ни языка, ни местных правил. Видно было, что живет она в своем собственном особом внутреннем мире. Настолько богатом и интересном, что не нуждается во внешнем и выходит в него, как инопланетянка из материнского корабля, только в случае жизненной необходимости. Это не значит, что она жила замкнуто. Нет. Вокруг нее всегда было много людей. Но не она, а с нею искали контакты.

У Веры Августовны были сложные отношения с бытом. На это было много причин. Но главная, конечно, что она жила в мире музыки, музыкой, которая была ее стихией. Все же остальное, всю практическую сторону жизни она воспринимала, как нечто вспомогательное. Питалась она как попало. Иногда ходила в столовую Дома Ученых. В еде она была неприхотливой. На вопрос, ела ли она, часто можно было услышать: «- О, я сегодня прекрасно пообедала: съела целую банку рыбных консервов». Готовила Вера редко. Чаще всего, варила курицу. Но иногда, поставив курицу на огонь, садилась к инструменту и… забывала обо всем на свете. Через какое-то время соседи звонили в дверь: «Вера Августовна, вы горите!».