Они приехали в Ленинград

Они приехали в Ленинград. Семью из пяти человек поселили в крохотную комнатку в общежитии коридорного типа. Одна кухня и один туалет на весь этаж. Работы не было. Жить было не на что. Вере пришлось распродавать свои парижские наряды. Помогли друзья и слава виртуозной пианистки, дошедшая и до Советской России. Веру взяли в Ленинградскую филармонию. Она вновь села за концертный рояль. Не «Стейнвей», конечно, но все же! Появилась надежда. Но не надолго.

В начале 1941 года Владимира Шевченко по доносу арестовали. Он был осужден как французский шпион и отправлен для отбывания срока в Златоуст. Без права переписки. Вера тогда еще не знала что это значит, и со всем своим безудержным темпераментом бросилась защищать мужа. Она ходила по инстанциям и страстно доказывала, что Владимир преданный своей родине патриот, и если месье этого не понимают, то они законченные подлецы и круглые идиоты. Сегодня трудно себе представить на каком языке Вера все это говорила, так как, прожив в России более половины своей жизни, она так и не выучила русский язык достаточно хорошо. Вера свободно владела шестью европейскими языками, но русский ей так и не дался.

Не приходится удивляться, что «месье» не простили ей оскорблений. Перед самой войной французскую пианистку тоже посадили. Статья 58-10 «Контрреволюционная деятельность». Восемь лет лагерей плюс пять лет поражения в правах. То, что ее муж Владимир Шевченко уже расстрелян она узнала значительно позже. А о том, что двое из троих её детей не переживут ленинградскую блокаду, ей станет известно только после войны. Выживет старший.

Свои тринадцать лет Вера Лотар-Шевченко отбыла от звонка до звонка. Она трудилась на каторжных работах лесоповалов в Сахалинлаге и Севураллаге. Первые два года ей казалось, что она умрет. Но потом решила: раз выжила, значит, надо жить дальше, следуя завету Бетховена, которому поклонялась: «Умри или будь!». На деревянных нарах она вырезала фортепианную клавиатуру и по ночам «играла» на этом инструменте, разминая пальцы, чтобы они совсем не задеревенели. Не «Стейнвей», конечно…

Вера Августовна не любила рассказывать о лагерях. Но если, все-таки, вспоминала — только хорошее. Пять лагерей сменила. А все рассказы ее были о том, какие там замечательные люди. И ее там очень любили. Товарищи по несчастью помогали и едой и одеждой. Её спасали как могли. Даже лагерная охрана — перевели на какое-то время с лесоповала на кухню. На мытье посуды. «Это было счастьем, — вспоминала Вера, — руки в теплой воде!» К ней невозможно было плохо относиться — она была беззащитна и вся в музыке.

Пальцы у Веры Августовны до конца её дней были красные, корявые, узловатые, изуродованные артритом. И еще — неправильно сросшиеся после того, как их на допросах переломал «не спеша, смакуя каждый удар рукоятью пистолета» старший следователь НКВД капитан Алтухов. Эту фамилию она помнила потом всю жизнь и никогда не простила.

Все правильно. Надо не только уметь прощать, но и уметь не прощать.

* * *

Директор нижнетагильской музыкальной школы Мария Николаевна Машкова была первым человеком, кто пригрел и приютил Веру Лотар после лагерей. Она многим рисковала, взяв на работу иллюстратором и поселив прямо в школе еще не отбывшую срок политзаключенную. Вера, освоившись, стала по совместительству концертмейстером в городском музыкальном театре. А режиссером в этом театре тогда был Владимир Мотыль, который в будущем поставит «Белое солнце пустыни», «Звезду пленительного счастья» и другие картины. Владимир Яковлевич позже признается, что именно с Веры Лотар-Шевченко во многом списал образ француженки Полины Анненковой-Гебль, жены декабриста Анненкова.

На свою первую зарплату Вера Августовна возьмет напрокат кабинетный рояль. Не «Стейнвей», конечно, но все же…

На вторую - сошьет себе черное концертное платье в пол. Явно для филармонической сцены. Она верила.

На третью (ох уж эти парижанки!) - купит видавшую виды каракулевую шубку. Но как она ее носила! Так носят только настоящий горностай!