Все герои повести персонажи - вымышленные, каждое совпадение - случайность.
Глава 1
Детство и семья Якова
Гоша с Яшкой после школы расставались на одном и том же месте, на углу огромного забора, закрывавшего собой большой двухэтажный дом. У ворот стояла охрана. Вот за этим забором, при охране жил Яшка. Он никогда не приглашал своего друга к себе домой, хотя Гоша у него бывал часто. Гоша жил в небольшом деревянном доме с резными ставнями. На окнах стояли цветы, в доме распевала канарейка в плетеной клетке из лозы. Яшка мог стоять у клетки часами и слушать пение птицы. Он так завидовал другу, что его родители позволяют ему держать птичку в доме, чего ему не позволительно. Ее тяжелую руку он испытал на себе не раз, поэтому никогда не решался что-то сделать или принести в дом без ее разрешения.
Отца дома практически не бывал, он все время был на службе, а она заправляла всем домом сама. У нее была прислуга, которую она меняла чуть ли не каждую неделю. Тем, кто пытался как-то защитить мальчика, она даже не платила выходное пособие, выгоняла на улицу без личных вещей.
Яшке крупно не повезло, родился он в семье военных, занимающих высокие посты, они служили Отечеству, дома бывали редко, и поэтому он даже не всех знал своих родственников в лицо. А посему мачеха, чувствуя свою власть и безнаказанность, вершила над всеми, по ее мнению, свое правосудие.
Но однажды она все-таки исчезла и исчезла бесследно, куда — Яшка не знал. И именно после того, как оставила его голодным на целую неделю, заперев в комнате на ключ. Два дня он сидел без крошки во рту, затем увидел в окно, как из погреба на кухню перевозят овощи: морковь, свеклу, картофель. Дверь была заперта на ключ, ночью он открыл окно и спустился вниз. Открыл погреб, под ноги ему бросилась крыса и мгновенно исчезла, издав писк; он испугался, но голод заставил двигаться дальше. В потемках он набрал в ночную рубашку всего, что стояло в ящиках, и вернулся в комнату.
Оказалось, он принес свеклу и картофель. Зубами очистив кожуру, он принялся за ужин. О том, как ему живется за высоким забором, он никому не рассказывал в страхе, что об этом станет известно мачехе и она его изобьет. После того, как она исчезла, появилась другая женщина, эта была более спокойная и на него не обращала внимание.
Встреча с матерью
Мать свою Яшка почти не помнил, родители расстались, когда ему было не более двух или трех лет, и он смутно помнил ее лицо. Однажды в школе к нему подошла женщина и сказала: «Ты помнишь, что у тебя есть мама? Она ждет тебя, поговори с ней». Яшка направился следом за женщиной и увидел знакомое лицо, он узнал маму, бросился к ней и со словами: «Где ты была, почему оставила меня?»
— Я не по своей воле тебя оставила, отец не отдал тебя мне и запретил с тобой встречаться. Поэтому, сынок, не обижайся на меня. Я и сейчас рискую, встретившись с тобой, но больше я уже терпеть разлуку не могла и пошла на риск.
Они проговорили час, и Яшка вынужден был расстаться с мамой, так как ему нужно было возвращаться домой. За опоздание его могли наказать.
Наказание настигло Яшу через несколько дней, его вызвал к себе отец и устроил допрос, после которого избил его. В наказание отправил учиться в суворовское училище. Яшка долго плакал, никак не мог привыкнуть к новой обстановке и быту, который его окружал. Он как абориген, попавший в цивилизацию, ему даже многие слова воспитанников училища были непонятны, потому как дома не употреблялись.
Держался он особняком, на контакт с ребятами не шёл, потому как был потрясен поступком отца, и у него закралась такая обида на него в душе, что казалось, поселилась она там навечно. Мать, узнав, где находится Яша, поехала в суворовское училище, но ее не допустили к сыну и сказали больше не приезжать.
Служба и поиски матери
Так шли годы, Яша после окончания училища поступил в высшее военное авиационное училище и стал летчиком. Получив диплом, поехал искать свою мать. Встретила его совершенно седой, с грустными глазами женщина, но узнав сына, глаза ее омылись слезами и стали светиться, как лучики солнца. Теперь она светилась от радости, не знала, куда посадить сыночка, чем угостить. Рассказала, как она жила в разлуке с ним, где работала, чем занималась. Он рассказал о себе, как тосковал по ней, как много раз пытался сбежать, но каждый раз его ловили и возвращали обратно в училище.
В авиационном училище он так же не был свободен, под присмотром.
— Мама, я все хочу спросить, кто мой отец, почему мы жили и живем все время под присмотром каких-то охранников, почему мы не можем самостоятельно передвигаться, ездить куда хотим, жить как мы хотим?
— Об этом теперь можно тебе рассказать, ты взрослый и поймешь всю важность того, что нас окружает. Твой отец занимает в правительстве большой пост, секретный, и поэтому его семья все время под контролем, ты человек военный и понимаешь, что существует государственная тайна. Я хоть и писала расписку о неразглашении того, что я слышала и что видела, все равно меня держали и держат в поле зрения. Тебя я думаю тоже.
— Так что получается, я не могу самостоятельно теперь устраивать свою жизнь?
— Получается, не можешь. Я ушла от отца потому, что не могла выносить этого постоянного надзора, но уйдя от него, у меня ничего не изменилось, я как была подконтрольной, так и осталась.
Яша сидел, задумавшись, в окно резко постучали, он вышел на крыльцо.
— Вам срочный пакет товарищ лейтенант, — сказал нарочный, вручил и быстро уехал.
Яков вошел в дом, разглядывая сургучный штамп на пакете.
— Что это? — Спросила его мать.
— Не знаю, сейчас вскрою и прочту.
Он взял нож, сделал надрез и вскрыл конверт. На белом листе было напечатано: срочно явиться в военкомат за получением назначения.
— Странно, я получил назначение при распределении в училище, что изменилось?
— Мама, мне срочно надо уезжать, вызывают в военкомат за получением назначения, думаю, назад у меня не будет времени вернуться, уеду в дивизию.
Обняв мать, он прижался щекой к ее совершенно седым волосам и сказал: «Ты жди меня мама и никогда не унывай, теперь мы с тобой вместе и уже не расстанемся. А командировки будут, я же летчик. Отлетаю и вернусь, как птица в свое гнездо».
— Служи сынок, для того ты и учился. Я теперь буду жить, следить за своим здоровьем и ждать тебя домой.
Они попрощались, и Яков направился в военкомат. В военкомате ему выдали предписание отправляться в штаб авиационной дивизии, расположенной под Брестом.
Назначение и приближение войны
При выходе из военкомата он услышал, что гитлеровские войска подошли к границе СССР. Нарушения границы были частыми, самолёты-разведчики пересекали границу Советского Союза и делали съемки. За стрельбу по самолётам-разведчикам можно было лишиться не только свободы, но и жизни. Все разговоры о войне пресекались, и все-таки среди военных кругов шла речь о том, что Гитлер готовится напасть на Советский Союз, но это говорили, что дезинформация, и сейчас, подумав об этом, Яков отправился на вокзал.
Купив билет, с рюкзаком за плечами пошёл искать, где бы чего перекусить. У старушки купил пирожки, сел на скамейку и принялся подкрепляться. Он чувствовал на себе липкий взгляд, посмотрел вокруг, никого не заметил, но ощущение дискомфорта осталось. Подошёл поезд, он сел в него, забравшись на верхнюю полку, уснул. Ему снилась школа, где он беззаботно со своим другом Гошей гоняли полуспущенный мяч, поднимая клубы пыли.
Прибыв на станцию, поезд остановился, Яков вышел из вагона и пошёл искать транспорт, на котором мог бы добраться до аэродрома. Ему подвернулась машина, не до самого аэродрома, но всё-таки оставалось только три километра, и он будет на месте. По времени успевал к назначенному часу. Прибыл к полудню. Его после проверки документов направили из КПП к командиру АЭ Трофимову.
— Мы ждали вас лейтенант, принимайте самолёт, техник его уже проверил, осталось вам сделать на нем облет и поставить в строй. Готовность у нас номер один.
— Товарищ полковник, разрешите задать вопрос, почему такая срочность, у меня еще десять дней отпуска после летного училища, а мне его прервали?
— Война неизбежна, и об этом мы получили сообщение. Поэтому приказ быть готовыми, принять бой.
Яков как-то в первую минуту даже растерялся: как война, когда подписан договор о ненападении. Но собравшись с мыслями, сказал: «Нападут, получат сдачу, нас этому учили в училище».
— Но вот сейчас и посмотрим, на что способен выпускник авиационного училища одна тысяча девятьсот сорок первого года.
Первый полёт
Пройдя медосмотр, Яков отправился на взлётное поле, где стоял теперь уже его самолёт. Техник, лет сорока мужчина, помог ему забраться в кабину истребителя, спрыгнув на землю, пожелал ему счастливого полета. Он всегда переживал за новичков, еще совсем желторотых птенцов, вчерашних выпускников военных училищ, делавших первые шаги в эскадрилье. Посмотрев, как он отрывается от земли, сказал: «с этого толк будет, смотри, ещё и героем станет», и пошёл готовиться к встрече.
За виражами Якова наблюдали все, кто был свободен от полётов: «его, кажется, самолёт слушается, смотри, какие виражи крутит», — сказал один из зрителей. Действительно, самолёт был в руках талантливого летчика, — знания и талант объединились, и получился неплохой Ас, — сказал командир эскадрильи, и направился к взлётной полосе, куда приземлялся самолёт Якова. Зарулив на стоянку, он вылез из кабины, его радостно встретил первым техник, сказал, что самолёт будет готов к следующему полету через несколько часов, и пошёл за инструментами. Якова окружили летчики, пожимали руку.
— Но, а теперь пошли на разбор полёта, — сказал командир АЭ, — довольный полётом и тем, что у него ещё один не проблемный летун.
Глава 2
После разбора полетов всех, кто был задействован в сегодняшнем вылете, дошла очередь и до Якова: Но что ж, я доволен вашим полетом лейтенант, ни ошибок, ни помарок, все выполнено в соответствии с требованиями летной инструкции. На этом разбор закончим, сейчас всем отдыхать, будем ждать, что нам принесет день грядущий. А вы лейтенант останьтесь. Я смотрю на вас и думаю, неужели ваш отец не смог подобрать вам более перспективную эскадрилью, где чаще поступают новые самолеты. У нас ведь в основном все то, что досталось мне от прежнего командира эскадрильи, я ничего нового не принимал.
Мы будем, разделившись по звеньям дежурить на взлетных полосах с истребителями. Вообще Брест прикрывает десятая смешанная авиационная дивизия, базируется она на старых польских аэродромах в Пинске... Есть, конечно, а точнее был основной военный аэродром Бреста – Малашевичи западнее города, после раздела достался немцам. Теперь у нас семнадцать небольших посадочных полос в приграничных районах области, будем ими пользоваться, и их охранять.
- А вы знаете кто мой отец? Кто он?
В первую секунду командир эскадрильи растерялся, потом подумал, лукавит, но глядя на внимательное выражение лица, вдруг понял, что взболтнул лишнее. Информацию о нем он получил в пакете, под грифом «Секретно», но совсем не предполагал, что Мазуров не знает кто его отец. Хотя не трудно было догадаться, ведь фамилия у него изменена, - как я об этом не подумал, - ругал себя полковник.
- Вы можете идти лейтенант, разговор у нас с вами получился какой-то глупый, поверьте мне, я знаю, что говорю.
- Действительно, глупый, - сказал Яков и вышел из кабинета: «Странно, почему же он не сказал, кто мой отец, чего боится, - размышлял Яков, идя в сторону столовой, где летчиков ждал обед, а затем отдых в высотке. «А в принципе, какая разница кто он, я прибыл сюда служить, вот и буду нести службу, а он раз до сих пор не открыл себя, то пусть все остается на своих местах. Если даже мама не сказала, кто же мой отец». Настроение у Якова было окончательно испорчено, когда он узнал, что ему забыли оставить обед, так как он новенький. Теперь будут готовить на скорую руку.
Он сел за стол в ожидании чего ни - будь съедобного и задумался: Вот сколько он живет, столько его и окружают какие-то тайны, и не всегда приятные, а бывает даже агрессивные. Все равно, рано или поздно, но он узнает кто его отец, и выскажет ему все, что накипело на душе с самого детства. Да, у него была крыша над головой, его кормили, и в то же время, били, унижали, и так продолжалось, пока отец не отправил в суворовское училище. Яков не чувствовал теплоту в душе при воспоминании об отце, он был, но где-то далеко от него, в другом потустороннем мире, но не в его, где он и его мама.
От раздумий Якова отвлекли официантки, они рассматривали новенького из кухонной двери. Их удивляло то, что он, на них, не обращал внимания, не делал комплименты, как это делали другие, и вообще, он странный, решили они. Пообедав, Яков отправился на отдых.
Полковник Трофимов держал в руках телефонограмму, где ему предписывалось в суточный срок подготовить укрытия для самолетов вблизи взлетных полос: Чтобы это значило? Задавался он вопросом, - неужели будет война? А способствовало телефонограмме, нарушение инструкции дежурным звеном истребителей. Они подбили немецкий тяжелый истребитель Ме-110, который на попытку посадить его на советскую территорию, огрызнулся длинной пулеметной очередью. Не смотря на то, что летчики с утра до вечера проходили накачку политрука: не поддаваться на провокации – все – таки командир звена, в самолет которого угодило несколько пуль, решил, что его терпение не безгранично. И тотчас же две авиационные пушки пустили вдогонку немецкому летчику несколько, двадцати миллиметровых, осколочно-зажигательных приветов, которые нашли цель.
Немецкий мессер, задымил и начал снижаться, пытаясь дотянуть до русла Западного Буга, за которым начиналась Германия. Визуально был виден взрыв. Такая несвойственная советским летчикам решимость была обусловлена телефонограммой, которую теперь держал в своих руках полковник Трофимов. Вроде бы подготовлено все, проверено – перепроверено, остается только ждать. А ждать оставалось совсем не долго. Трофимов решил позвонить в Минск, узнать, что там нового у разведки, но на местах уже никого не было, дежурный посоветовал звонить в понедельник.
В два часа ночи командир десятой смешанной авиадивизии объявляет боевую тревогу, по телефонной и радиосвязи.
Сон Якова прервался ревом сирены, он подскочил, за несколько секунд успел надеть на себя форму и выбежал из комнаты, все торопились на выход, на построение. В это время дежурное звено капитана Седых было в воздухе, когда маленькая взлетная полоса его была обстреляна реактивными минометами. Его звено прикрывавшее Брест в мирное время, за свой первый бой уничтожило два немецких бомбардировщика XIII и один истребитель Ме 109.
По машинам, закричал командир АЭ, - поднять самолеты в воздух, не дать немцам разбомбить аэродром. Уже в воздухе Яков перевел дыхание, стал нормально дышать. - Что произошло? Но не успел ответить себе на вопрос, на горизонте появились тяжелые вражеские бомбардировщики. Он вышел впереди ведомого и покачиванием самолета показал направление вражеских самолетов, после этого занял свое место в звене.
В считанные минуты в небе началась карусель, эскадрилья Трофимова носилась за вражескими самолетами, два подбитых пошли вниз. Русские летчики хорошо представляли, что нужно делать. Они старались заходить немцам в хвост и занимать выгодное положение для открытия огня. Затем, быстро разворачивались на сто восемьдесят градусов и выходили немцам в лоб. Одерживал победу тот, у кого были крепкие нервы и смекалка, а может даже и чуточку везенья. В первом бою была потеряна одна машина, летчик погиб, Яков получил ранение, пуля прошла по касательной, разрезала шлем, а вместе с ним, кожу головы, зацепив кость черепа, он чувствовал, как кровь просачивается вниз из шлема, капает на плечо. В глазах появился туман, в голове пронеслось, надо посадить самолет, пока в сознании.
Командир его звена видел, что истребитель Якова подвергся обстрелу, но самолет не загорелся, значит все в порядке. Заметив, что Яков качнул крыльями, показал – садись на запасную полосу. Вслед за Яковом приземлился и сам. Он подбежал к самолету, Яков был без сознания. Он вытащил его из кабины, подбежали техники, и отнесли его к ожидавшей машине. Его отправили в госпиталь.
Якову по дороге в госпиталь сделали перевязку, так как кровь не останавливалась, медсестра торопила водителя, боясь, что раненного они могут не довезти, умрет по дороге.
После того, как Якова увезли, командир звена приказал его истребитель перегнать вслед за остальными на аэродром в Пинск, единственный аэродром, прикрытый средствами ПВО - батареей зенитных орудий противовоздушного дивизиона Пинской военной флотилии.
Отец Якова был в курсе, куда направили его сына, конечно, если бы знали в военкомате, кто его отец, то подыскали ему службу и лучше, но он не хотел навредить сыну, тогда будет двух - полярность. Одни будут стараться быть ему «друзьями», другие открыто ненавидеть, поэтому был в курсе только командир эскадрильи.
Он часто вспоминал свой неблаговидный поступок в отношении сына и жены. Его пощечины снились ему по ночам, он не понимал тогда, что Яков ребенок, а все дети тянутся в первую очередь к матери, а потом уже к отцу. Это когда они подходят к зрелому возрасту, у них меняется внутренний мир, становятся мужчинами, и им необходим отец. У Якова получилось, что мать заменила ему отца, его отеческую любовь к нему. Но то, что сделано, не вернуть, пожалел об этом не раз, а вот с сыном поговорить, так и не решился. Теперь война, и никто не знает, как сложится судьба его сына, летчики гибнут часто, но может все-таки пожалеет его судьба, ведь и так она ему дала тяжелый крест нести, уж он это знает, но сделать для него ничего не сможет, если бы даже захотел, сын не примет от него помощи.
За ежедневными боевыми сводками, первыми потерями в пехоте, на море и в воздухе, мысли о сыне, как-то отошли все-таки на второй план. О жене он позаботился, хоть она и ушла от него, распорядился, чтобы ей были выданы карточки на столовое питание и подвоза для «буржуйки» дров. В доме, где она проживала у своей матери, было отключено отопление. На этом помощь ей, была ограничена.
Глава 3
Якова привезли в госпиталь расположенный в Брест - Литовской крепости. Он был единственным постоянным на территории земель Белорусских. По штатам мирного времени на двести коек. Разделен был на пять основных отделений: терапевтическое, хирургическое, глазное, венерическое и острозаразное. По - мимо Брест - Литовска были постоянные военно-местные лазареты, располагались они в Гродно, Минске и Бобруйске. При военном госпитале также был сад, но не фруктовый, а в нем выращивались лекарственные растения. Лекарства приготовлялись из доступных растений в виде сиропов, настоек, масел, мазей. Вот в этот, защищенный от бомбежек и всяких неожиданностей госпиталь доставили на лечение Якова.
Хирург приказал немедленно везти его на операционный стол. К нему подошла медсестра и попросила сделать все возможное, чтобы спасти раненного летчика.
- А мне сестричка без разницы, летчик он или пехотинец, моряк или артиллерист, рядовой или генерал, передо мной они все лежат голые, без титулов и званий, и штопаю я их всех одинаково.
- Мне сказали передать, я передала вам, а там смотрите сами, - сказала медсестра и покинула госпиталь.
Хирург обследовал рану и сказал, ему повезло, череп задела пуля самую малость, только по поверхности кости прошла, поэтому он жив, не затронут мозг: Будем штопать, - сказал он и приказал медсестре подавать инструменты. Через час Якова отвезли в палату, где уже лежали три раненных бойца. Все из Белоруссии. Первые бомбежки и они попали под раздачу. Один лежал без ног, у другого забинтована грудь и он бредил, у третьего забинтовано лицо. Якова переложили на кровать, и возле него хирург оставил седелку. – О его состоянии докладывать мне каждый час, как и о солдате с ранением в грудь, - сказал он.
Яков долго не приходил в сознание, как сказал хирург, - большая потеря крови. Ближе к ночи он открыл глаза: Где я? - спросил он у сидевшей у его кровати сиделки.
- Вы в госпитале, в крепости Брест - Литовской. Не волнуйтесь, операция прошла хорошо, хирург сказал, что вы скоро поправитесь, через месяц будите самостоятельно передвигаться по палате. Яков закрыл глаза, нестерпимо болела голова, казалось, в нее заложили горящие угли. Вошел хирург, подошел к кровати раненного в грудь солдата, затем, к тому, что без ног, он был в полузабытье, затем к Якову.
- Но что лейтенант, пришел в себя, а то здесь за тебя медсестра волновалась, сказала, что просили передать, о тебе позаботиться. Наверно осталась зазноба в эскадрильи, и волнуется за твою жизнь. Скоро будешь, как новенький.
- Очень болит голова, горит внутри, тихо проговорил Яков.
- Сейчас сделают тебе укол, боль утихнет, а ты постарайся уснуть, для тебя сейчас это лучшее лекарство. Через пару минут вошла медсестра и сделала укол. Яков уснул.
О том, что Яков был ранен, Трофимова оповестил по прилету командир его звена. Он не знал, как ему поступить, звонить в штаб округа, или промолчать, если он под присмотром, то и без него узнают и сообщат, куда надо о его ранении. Решил не сообщать. О ранении Якова отцу стало известно в тот – же день, и куда был после ранения отправлен.
- Но раз своевременно доставлен в госпиталь, значит, будет жить, и, продолжит воевать, - сказал он.
Две недели Яков мучился с головной болью, она не отпускала не днем, ни ночью, а затем, стала утихать, и жизнь показалась ему не такой уж жесткой. А, если учесть, что его каждый день навещала медсестра, по имени Таня, то он приободрился. Она каждый раз оставляла ему яблоко с красным бочком. Сказала, что это ранний сорт и растут они, у ее бабушки в саду.
Однажды Яков попросил ее написать письмо его матери, о том, что он находится в госпитале, что ничего серьезного и, он скоро отправится в свою эскадрилью. Ей желал здоровья и ни о чем не волноваться. На конверте был написан адрес: Брест – Литовский военный госпиталь, ЕВБ Мазуренко Якову Васильевичу. Медсестра отнесла письмо главному врачу, как ей было приказано и дальше его кабинета письмо не пошло.
Ночью Яков начел бредить, поднялась высокая температура, медсестра вызвала хирурга, осмотрев рану, приказал его везти в операционную, пошло за гноение, видимо в рану попали микрочастицы кожи от шлема, другой причины он не находил. Прочистив рану и промыв, снова наложил шов.
- Забинтуйте его и, в палату, - сказал он медсестре. После повторной операции Яков пролежал еще месяц, наконец, разрешили подняться. Его качало из стороны в сторону, в глазах искорки, но, все – же, он стоял на своих ногах. Держась за спинки кроватей, переходя от одной к другой, добрался до окна, посмотрел, а на улице дождь, и листья на деревьях начали желтеть, вот только неба из окна не было видно.
«Но, вот, дождался и осени в госпитале, - подумал он». Где – то слышны были уханья орудий, война продолжалась. Значит, это были не провокаторы – вражеские самолеты, это началась полномасштабная война. В палату вошел лечащий врач, - Ну - с, товарищи, больные – раненные, как у нас здесь дела, идем на поправку, или как? Вижу Мазуров уже готов к полету, но там не летная погода, льет дождь, к вечеру должно выглянуть солнышко. Ты, теперь лейтенант на небо не смотри, минимум полгода тебе не летать, а может, и, вовсе спишут на штабную работу. Это, как голова будет себя вести после лечения. По - хорошему бы, в санаторий надо, так они теперь все под госпиталями, а там своих больных хватает. Так, что после выписки на месяц домой на долечивание, а затем в эскадрилью, пусть решают, что с тобой делать.
Яков смотрел на врача и не очень понимал, что он говорит: как полгода не летать, как спишут, он будет летать, от волнения у него боль пронзила от виска к макушке и, он покачнулся, успел зацепиться за соседнюю спинку кровати и рухнуть на нее. Безногий солдат заворчал, - вот еще, свалился, прям мне на ноги, при этом добавив…
-Так у тебя же их нет, - сказал его сосед, - неужели чувствуешь?
- А ты лишись своих ног, и поймешь о чем я гутарю. Врач помог подняться Якову, довел до его койки и уложил в постель. Рано еще тебе по палате гулять, больше лежи и не забывай принимать лекарство, теперь ты о нем не должен забывать никогда, если даже, будешь летать.
- Я в этом не сомневаюсь, - твердым голосом сказал Яков, и тут же уснул.
- Но, вот и хорошо, поспи, молодец, это лучше всяких лекарств. Вошла медсестра: Доктор, я приготовила для больного Мазурова мазь, принесла склянку, ему оставить, или пусть стоит перевязочной.
- Нет, оставьте здесь, будете приходить, и, смазывать шов, затем бинтовать. Думаю, теперь он быстрее пойдет на выздоровление.
Действительно, в конце сентября, он ехал в Москву, на долечивание. Еще были головные боли, но не продолжительные, настойка, которой снабдили его в дорогу, помогала быстро от них избавляться.
Яков ждал от матери письма, ведь прошло без малого три месяца, и ни одной весточки, как она, где? Могла уехать к сестре на Урал, не оставаться в Москве, но это вряд – ли. Чего гадать, доберется домой, узнает.
За весь период лечения, его ни на час не оставляли спец службы без присмотра. Чего они боялись? Но не за жизнь же его, каждый из них думал о своей, и о себе заботился, доложи один из охраны, что ни - будь не соответствующее их установке и смотри, звездочка на погонах, а Якову тюрьма, с клеймом, изменник Родине. Но не получалось, летчик он от Бога, и на вражескую сторону не собирался, как выяснилось, сел на своей территории, не смотря на тяжелое ранение…
Глава 4
Поезд остановился у перрона, Яков вышел из вагона и направился в сторону остановки автобуса. К нему подошли двое, один из них сказал: Приказано вас доставить в Кремль, вас желает видеть ваш отец. Яков на мгновенье растерялся от неожиданного предложения, но пошел следом, не проронив ни слова. В Кремле его действительно ждал отец, и даже вышел встретить. Яков не подошел к нему, не обнял, ждал, что скажет он.
- Пойдем, поговорить надо, - сказал отец. Они вошли в небольшой кабинет, закрыв за собой плотно дверь.
- Мне не стоило тебя сюда приглашать, но другого места нам не найти. Присаживайся и слушай: Я чувствую, что мне осталось недолго жить.
- Ты что болен? Удивленно спросил Яков.
- Не в этом дело, я чувствую, что меня не сегодня, завтра, уберут, слишком много я знаю, а то, что я узнал вчера, сократило мое пребывание на этой земле, до минимума. Надеюсь, они не станут преследовать тебя и твою мать.
Яков внимательно слушал отца, до него постепенно доходил смысл сказанных им слов. Он все время оберегал их безопасность, не общался с ними, показывая тем самым, что им ничего не известно о его службе в Кремле. Проговорили они два с половиной часа, затем отец предложил вместе пообедать в столовой. После обеда вышли в коридор, отец его пошел прямо, Яков налево к выходу.
Увидев мать хлопотавшей по дому, он подбежал к ней и обнял. – Мама, я видел отца и говорил с ним. Ты была права, он все время думал о нас и оберегал от спецслужб. Меня беспокоят его последние слова, о том, что его могут убрать, так как он владеет тайной, которая принесет ему смерть. Мама Якова разволновалась, - чем мы можем ему помочь?
- Ничем, - с грустью сказал Яков. Дверь в дом резко распахнулась и, на пороге появились двое в штатском.
- Яков Мазуров? – спросил один из них.
- Так точно, - ответил Яков. Ни говоря, ни слова, ему заломили руки назад, и, повели из комнаты. Мать бросилась вслед, но ее грубо оттолкнули.
- Ваш сын обвиняется в убийстве своего отца.
- Как? Вскрикнул Яков, - мы только что с ним расстались, он был жив и здоров. Ему не ответили, повели к машине.
Его мать осталась лежать распластанная на земле в глубоком обмороке. Дальше Яков плохо помнит, что происходило, после того, как завели в какое-то помещение без окон, с оштукатуренными и не белеными стенами. Пришел в себя, валяясь на полу в одиночной камере с выбитыми зубами и поломанными ребрами. Больше его на допросы не водили, приносили кусок хлеба и кружку воды, оставляли и молча, уходили. От сильных, порой невыносимых головных болей, он плохо видел, кто заходил к нему в камеру. Сколько прошло дней, как его бросили в нее, неделя, месяц, он не знал.
Однажды к нему вошел совсем еще юный охранник, видимо курсант, Яков спросил у него, что случилось с его отцом.
- А вы разве не знаете, он был отравлен, говорят вами.
- Теперь мне все ясно, - сказал Яков, - меня та же ждет участь. Охранник быстро покинул камеру, и больше к Якову не заходил. Видимо переступил грань дозволенного в разговоре, сказал арестованному лишнее.
Иногда Якову казалось, что о нем, напрочь забыли, единственно, еще кормили. Что творилось за стенами тюрьмы, он не знал, шла война, или закончилась, информация была недоступна, на прогулку его не выводили, спросить было не у кого. Яков думал: раз его еще не убили, значит, они просто не знают, что с ним делать. Если бы дознаватели точно знали, что его отец передал ему какую-то важную информацию, то конечно уже давно лежал под дощечкой с номером. А так еще видимо сомневаются.
Мать много раз обивала пороги высокопоставленных чиновников, чтобы увидеться с сыном, все бесполезно. И вот по истечении семи лет ей разрешили с ним встретиться. Яков был совершенно болен, левая сторона туловища отечна, ноги опухшие, с синеватым оттенком, контрактура пальцев рук. Он с трудом держал ложку. Увидев его, мать заплакала, - что они с тобой сделали сынок.
- Мама молчи, а то прервут свидание. Рядом с ней по обе стороны сели чекисты.
- Расскажи мама, как ты?
- В эвакуацию я не поехала к сестре на Урал, осталась в Москве в надежде с тобой увидеться. А теперь уж, и ехать не к чему, война два года, как закончилась, с тобой разрешили встретиться. Может, освободят тебя, ведь решения суда не было. Рядом с ней сидевший по правую сторону оперативник, сказал, что встреча закончилась. Они поднялись, подошли к Якову, и повели его в камеру.
Мать видела, как тяжело он ступал босыми ногами по бетонному полу, видимо из-за отечности ступней, надеть обувь, не смог. Спустя неделю, в камеру к нему вошел охранник с врачом, после осмотра врач сказал: Считаю, что его болезнь прогрессирует, и довольно быстро. Они покинули камеру, а Яков подумал: значит мне скорый конец. На следующий день ему объявили, что он свободен, но в Москве проживать, ему запрещено.
- Я могу побывать хотя бы на могиле своего отца? Спросил он.
- У него нет могилы, - сказал один из присутствующих, - урна с его прахом замурована в стене Кремля. Выход к Кремлю вам запрещен. Вас отвезут на железнодорожный вокзал, и, вы покинете столицу. Одежду и деньги получите при выходе из тюрьмы. Вас будет сопровождать в дороге медсестра, она же будет с вами находиться по месту вашего проживания.
- Но я могу хотя бы с матерью увидеться.
- Нет, но вы сможете с нею переписываться, и она сможет к вам приезжать.
- Обложили, как волка красными флажками, - с горькой усмешкой сказал Яков.
- Но, вы поговорите, еще есть желание остаться здесь на семь лет. Яков не ответил, потому, как понимал, с кем имеет дело.
У матери Якова было предчувствие, что сына ее выпустят из тюрьмы, ведь все понимали, жить ему осталось совсем недолго, поэтому с утра до вечера она дежурила у тюрьмы, не привлекая внимание внешней охраны. И вот, наконец, она увидела сына под конвоем, его посадили в припаркованную служебную машину и повезли. Она вернулась домой: раз дома нет, значит, его заставят покинуть Москву. Остается ей только ждать от него весточку. Она села писать письмо своей сестре на Урал и просить ее слезно, приехать к ней на постоянное место жительства. Одной ей не осилить одиночество, то хоть какая-то была надежда, что ее сына выпустят из тюрьмы и он, вернется домой, теперь она угасла.
Через два месяца оставив хозяйство на сына, ее сестра приехала в Москву. Женщина она была стойкого характера, уныние она не признавала, и матери Якова запретила раскисать. Им надо узнать, где Яков и ехать к нему. В обед им принесли сообщение, что Яков Мазуров, умер от гангрены ног. И стояла дата похорон. Убитая горем мать, плохо соображала, что надо было делать, куда бежать, у кого просить помощи, чтобы похоронить сына. Все решила сестра, взяв сообщение, она по нему купила билеты и, они поехали на похороны.
Медсестра не ожидала приезда матери Якова, да еще и не одной, поэтому, это стало для нее неожиданностью. Гроб стоял посреди комнаты на табуретках, в углу комнаты тумбочка, на ней лежали лекарства. Тетя Якова, подошла посмотреть, какие же лекарства кололи Якову, но медсестра мигом смела рукой их на пол и стала давить ампулы. После этого она исчезла и, ее больше никто не видел.
Несмотря на то, что Яков прожил совсем немного в этом городе, народу собралось много, его командир эскадрильи Трофимов всегда был в курсе, где находится Яков, знал и о том, что ему было запрещено проживать в Москве и, он выслан за тысячу километров от нее. На похороны он приехал с единственно уцелевшим из всей эскадрильи после войны Соколовым, а он уже объявил новичкам, кого едут хоронить.
Летчики, надели летную форму, длинные плащи прикрывающие ее от постороннего глаза и, приехали хоронить Якова. Подходя к гробу, они раскрывали плащи, отдавая последнюю дань уважения, человеку - боевому летчику, кому судьба определила нести тяжелый крест в его жизни.
Предыдущая часть: