В ночь с 8 на 9 июля 1882 года в небольшом поселке Магарач близ Ялты сгорел господский дом. При пожаре погибла пожилая хозяйка и три её взрослые дочери. Казалось, несчастный случай, бывает. Однако четвёртая дочь, которая позже тоже скончалась от ожогов, успела дать показания о мрачном преступлении. Так начиналось запутанное и скандальное дело семьи Сабиных.
Семья Сабининых действительно была примечательной, хотя бы благодаря ещё одной дочери – легендарной Марфе Степановне Сабиной – основательнице Российского Красного Креста. Глава семьи – Стефан Карпович Сабинин (1790 – 1863) – сын простого дьячка из Воронежской губернии, благодаря уму и целеустремлённости, смог окончить и семинарию, и духовную академию, был преподавателем, сделал весьма неплохую карьеру. 11 Октября 1823 года был рукоположен в сан священника и назначен в храм русской дипломатической миссии в Копенгаген. Выучив исландский язык, он изучал исландские письменные источники о русской истории. Императорской академией наук была издана составленная им по грамматике датского профессора Эразма Христиана Раска «Исландская грамматика». Также Сабинин занимался переводом на немецкий язык русской классики, включая Пушкина, знал, и сделал много других действительно полезных вещей. Его жена Александра Тимофеевна Вещезерова была дочерью петербуржского протоиерея, имела прекрасное образование, также занималась переводами, а ещё была художницей-любительницей. В семье было шесть дочерей и пять сыновей. Самой известной из них была Марфа. В 1859 году семья Сабининых вернулась в Россию.
Марфа Степановна Сабинина была прекрасной певицей и виртуозной пианисткой. По предложению императрицы Марии Александровны она стала преподавательницей музыки её детей — великого князя Сергея и великой княжны Марии. При Дворе Марфа познакомилась с фрейлиной баронессой Марией Фредерикс, и женщины стали близкими подругами. Служа при Дворе, Марфа Сабинина первой высказывает императору мысль о необходимости развития и в России сети Красного Креста. В мае 1867 года было зарегистрировано и начало очень активно развиваться «Общество попечения о раненых и больных воинах» (с 1879 — Российский Красный Крест).
После завершения службы при Дворе в 1867 году Марфа с Марией Фредерикс переезжают на постоянное жительство в имение последней Джемиет (ныне поселок Восход) под Ялтой. Там они отрыли Общину сестёр милосердия, которую назвали Благовещенской. В 1872 году Мария Петровна построила здесь Благовещенскую Церковь, на освящении которой присутствовала императрица Мария Александровна. Примечательно, что деревянный иконостас и все живописные работы в церкви были выполнены баронессой Фредерикс и сестрами Сабиными. Баронесса также построила в имении лазарет для оказания бесплатной помощи, и школу для девочек. Чтобы финансировать этих проектов, М. С. Сабинина смогла наладить весьма запущенное винодельческое хозяйство, и предприятие стало прибыльным. При этом деньги шли на благотворительность, и сами Сабинины жили небогато.
В ночь с 8 на 9 июля 1882 года в посёлке Магарач произошёл пожар. Тревогу поднял дворник, работавший в соседнем доме. Одноэтажное здание сгорело быстро, и соседи ничем не могли помочь. Дворник предпочитал спать во дворе в шалаше, поэтому смог поднять тревогу. Услышав о пожаре, к дому прибежали баронесса и её подруга Марфа Степановна. Позже баронесса М. П. Фредерикс в своих воспоминаниях писала (прим. вернее, в её рукописи был дополнительно рассказ другого лица, имя которого неизвестно): «Бежав мимо входа в подвал, Марфа Степановна остановилась как вкопанная, к ней шла навстречу совсем спокойно, вполне одетая, со сложенными руками женщина; Марфа Степановна, пораженная в эту минуту ужаса таким невозмутимым спокойствием, вскричала: “Это кто?” — ответ последовал такой же невозмутимо спокойный: “Это новая горничная Сабининых!” Марфа Степановна и баронесса совсем не знали еще эту личность, поступившую, как сказано, накануне только в дом. В эту минуту бежит к ним сестра Моисеенкова и кричит: «Нашла живой труп, но не узнаю кого!» Марфа Степановна и баронесса бросились бежать за сестрою и нашли в нескольких саженях от дома сидящую на стенке виноградника совершенно обнаженную и обгорелую женщину. Лицо было неузнаваемо, раздуто и в крови - верхняя губа была рассечена - глаза закрыты запекшейся кровью! Они остолбенели!.. Моисеенкова спросила: “Это вы, Александра Тимофеевна?” — она отвечала сдавленным голосом: “Нет, я Александра Степановна”. Баронесса, нагнувшись к ней, увидала, что ее шея была затянута веревкой, и на вопрос баронессы: “Саша, что это у тебя? Веревка на шее?” — та отвечала едва внятным голосом: “Да, меня задушили, нас всех задушили!”»
Саша сильно пострадала при пожаре, но оставалась в сознании. Её смогли на носилках перенести в дом баронессы. Несмотря на то, что у неё было повреждено горло, она с трудом, но могла говорить и рассказала жуткие подробности происшествия. «Все сказанное впоследствии Саша показывала, слово в слово, под присягой на трех допросах; с тою только разницею, что вспомнила еще, что когда эти два человека ее душили, было темно в комнате, так что она не могла рассмотреть их лица.
Но вдруг гостиная осветилась, третий человек, одетый в сером, зажигал что-то посредине гостиной, не свечу, не лампу, а что именно, она не знает!.
Тогда она увидала, что душившие ее люди были большого роста, со светлыми волосами, в красных рубашках и, как ей показалось, в татарских шапках, - но лиц их она не могла узнать.
Окончив душить ее, они открыли дверь из гостиной в сад и ушли. Тогда она потеряла сознание и очнулась только когда кто-то больно ее потащил за руку и бросил на клумбу цветов перед домом. Так как глаза ее были закрыты запекшейся кровью, она только по голосу узнала, что тащивший ее человек был дворник из имения Шаповой — их ближайшей соседки; она спросила у него, где ее мать и Елена Степановна, — он ответил, что не знает; тогда Саша просила этого дворника спасти их, тогда, бросив ее, он убежал».
Однако и баронессу, и её подругу Сабинину сразу удивило, что дело расследуется из рук вон плохо. Более того, у ещё живой свидетельницы не хотели брать показания. «Около этой группы женщин находилась тоже и горничная, поступившая к Сабининым 7-го числа, накануне ужасной катастрофы — та самая, которая говорила баронессе, что ее паспорт сгорел и которая была вполне одета.
Она рассказала следующее на вопросы баронессы: “Я проснулась от крика ребенка кухарки, которая била его, чтобы он замолчал; в это время я почувствовала запах дыма, о чем сообщила кухарке; она отвечала: тебе так кажется, а может быть, из окна набивает. Тогда я встала, зажгла лампу и пошла посмотреть в кухню, где оказался сильный дым. Я пошла с кухаркою, и, открыв дверь в гостиную, мы увидали, что она вся в пламени; мы захлопнули дверь и побежали разбудить дворника. Мы едва добудились его, и все трое, вспомнив о больной (Елене Степановне), побежали к окну ее спальни, дворник разбил окно и стал звать: нет ли кого здесь, не получив ответа, мы побежали на другую сторону дома; он разбил окно в гостиной, откуда уже пылал огонь, и увидав в окно, что кто-то лежит в огне и машет рукою, сломал дверь, вытащил барышню (Сашу), которую и бросил на порог; тогда мы его послали к вам объявить случившееся”.
Очевидно, что эта история была заучена ими заранее.
Во-первых, Саша говорила, что ее вытащил из огня дворник Шатовой, бросивший ее на клумбу цветов, — что этот человек подтвердил на допросе. Во-вторых, доказательством служит, что показание ложно, то, что неестественно, что когда баронесса прибежала на пожар и эти женщины ей сказали, что «все горит и никто не выходил», они не упомянули о вытащенной из огня Александре Степановне и не находились при несчастной обгорелой “барышне”, а стояли неподвижно в стороне от горящего дома, совсем противоположно тому месту, где она находилась; и наконец, в-третьих, из кухни дверь вела не прямо в гостиную, а в коридор, куда выходили двери двух спален, находящихся по южную и северную сторону коридора;
двери же спален по ночам всегда были открыты настежь, так что, проходя по коридору, довольно узкому, невозможно было не видеть, что там происходило, — а одна из этих спален была именно комната Елены Степановны, о которой, по их же словам, они вспомнили.
Около 6 часов утра исправник пришел в Джемиет и сказал
Марфе Степановне возмутительную вещь: что причина пожара, вероятно, несчастная случайность; может быть, опрокинутая лампа или что другое; на что Марфа Степановна возразила ему: “А веревка на шее Александры Степановны?” – “Она, может быть, с отчаянья сама себе ее накинула”. Марфа Степанов-на, уже удрученная до такой степени своим несчастьем, имела только силу возразить на это: “Стоило только знать Александру Степановну, чтобы быть уверенным, что она не наложит на себя рук!”, — и ушла от него. Исправник то же самое повторил отцу Ионе, на что последний отвечал ему, что Александра Степановна была его духовной дочерью и он знает, что такие личности, как она, не наложат руку на себя.
С первой минуты уже было видно желание замять это преступное страшное дело...
Саша, лежащая в смежной комнате, услыхав голос исправника, стала умолять, чтобы он ее допросил, боясь потерять со-знание, но доктор Кольцов хотел, чтобы сперва она приняла бы ванну с примесью соды, надеясь, что после ванны страдалица почувствует облегчение. В действительности оно так и случилось, голова ее как-то еще посвежела, но исправник не дождался и уехал в половине седьмого, не допросив Сашу; а между тем, при ее смертельном положении, она могла умереть каждую минуту не допрошенной.
К 8 часам начали съезжаться все, знакомые и даже незнакомые, из Ялты, все были под впечатлением ужаса! - но судебный следователь не показывался. Позже объяснилось, что следователь и судебный врач Иван Федорович Лебедев были задержаны исправником в полицейском управлении неизвестно почему. Ясно было, что надеялись, теряя время, что Саша умрет, и тогда концы в воду, — никто не мог бы доказать, что совершено преступление, а что это не несчастная случайность».
Наконец, прибыл судебный следователь Бушман с доктором Лебедевым. Лебедев осмотрел пострадавшую девушку, и её травмы полностью соответствовали её показаниям. Затем были задержаны кухарка и горничная, а также ещё несколько «подозрительных личностей». Великий князь Константин Николаевич писал: «1 сентября 1882. Вчера у меня был прокурор Витте и долго мне рассказывал про сабининское следствие. Оно идет хотя медленно, но очень удачно, и есть уже полная уверенность, что все шестеро убийц известны. Они состоят из некоего Руденко, двух татар, двух турок и одной женщины Ольги. Эта Ольга и один из татар уже арестованы, другие оставлены нарочно пока еще на свободе, чтоб лучше их опутать и чтоб получить еще более полные улики. Большинство этих людей суть остатки шайки воров и грабителей, обнаруженной еще в 1880 г., которые, однако, не все были тогда присяжными признаны виновными, и потому были тогда оставлены на свободе». Удалось установить мотив – деньги. Жили Сабинины небогато, но у них был ящик столового серебра. Это навело кое-кого из прислуги на мысль, что Сабинины богаче, чем кажется, просто очень жадные. Это мнение подкрепляло то, что Марфа Степановна Сабинина была человеком известным и ранее служила при дворе.
Дело Саблиных явно пытались замять, расследование искусственно тормозилось. Выяснилось также, что урядник Мартынов присвоил себе некоторые ювелирные изделия, которые нашёл на перелище, и даже успел их продать. На пожарище нашёлся топорик, который не принадлежал семье. Его зазубрины соответствовали ранам на телах жертв. Похожие топорики использовали местные татары. К уликам его не приобщили. На суде утверждали, что показания умирающей свидетельницы – результат галлюцинаций, поэтому их всерьёз не рассматривали. Вероятно, на исход дела повлияло несколько факторов. Сабинины были приезжими, преступники – местными. Местный суд, и тем более полиция отличались коррупцией даже по российским меркам. К тому же жертвы были из числа «благородий», а преступники из «народа», что добавляло им симпатии. Вот что описывал очевидец: «Определение суда вызвало громкие аплодисменты присутствовавшей публики. Заметное произвело впечатление на публику сердечное выражение признательности Лукьяновой и Абраменко своим защитникам Кюри и Димани, бросившихся с рыданиями целовать им руки. Некоторыми из публики было собрано тут же в зале в пользу Абраменко 16 р., которые и были переданы исправнику».
После суда шокированные Марфа Сабина и Мария Фредерикс решили навсегда уехать из Джемиета, а Благовещенской общины больше не было.