- А как складывались отношения с коллегами по цеху?
С Хайкиным были приятельские отношения. С Головановым — сложные. Хотя оба относились друг к другу с большим уважением, но они были совершенно разными художниками. Отец был корректен в отношениях с людьми, а от Николая Семеновича всего можно было ожидать. При этом, отец отмечал, что Голованов был очень обаятельный человек. К его чести, он никогда не переносил конфликтных ситуаций на личности, все гасилось по разрешении проблем...
- Мы вспомнили о Голованове, который вслед за Александром Шамильевичем поставил «Бориса Годунова». Ваш отец сам гениально дирижировал «Бориса» и в начале 60-х годов сделал замечательную запись, отмеченную в нескольких странах мира премиями.
Запись «Бориса Годунова» действительно была очень удачной. Издавалась она в двух вариантах: в первом Бориса пел И. Петров, во втором — Джордж Лондон. Его партия была вмонтирована в запись.
- Он пел по-русски?
Да, и очень прилично. С «Борисом» у отца была внутренняя близость, и дирижировал он эту оперу с удовольствием, очень ее любил.
Мы много говорили об Александре Шамильевиче, как об оперном дирижере и о его оперном репертуаре.
- Теперь поговорим о нем, как о симфоническом дирижере. Часто ли он выступал, как симфонический дирижер?
Редко. В молодости, впрочем, это было гораздо чаще, но не на моей памяти. Как симфонический дирижер отец стал лауреатом второй премии на всесоюзном конкурсе дирижеров в 1938 году. Надо сказать, что его участие в этом конкурсе было чисто случайным. В то время он готовил премьеру «Фауста» в филиале. К нему подошел С. А. Самосуд и просто настоял на его участии, мотивируя это тем, что кто-то должен участвовать в этом конкурсе от Большого театра. К тому времени отец был уже достаточно хорошо известен, как оперный и симфонический дирижер в Москве, и этот конкурс, с карьерной точки зрения, ничего ему не дал, кроме ненужной траты времени и сил. Зато благодаря этому конкурсу появилось два замечательных имени: Мравинский и Рахлин.
На моей памяти отец выступал с симфоническими программами редко, раз-два в год. Кстати, многие его упрекали за такие редкие выступления, считая, что он недооценивает себя и многого лишает слушателей. Репертуар был отборный, но небольшой.
Это весьма эффектная Вагнеровская программа: вступления к 1-му и 3-му актам «Лоэнгрина», увертюра и романс Вольфрама из «Тангейзера», Траурный марш из «Гибели Богов», Полет Валькирий из оперы «Валькирия». Иногда в программе принимали участие певцы Е. Шумская и Е. Кибкало. Была такая программа и, по-моему, многое из нее записано. 5-я и 6-я симфонии Чайковского; Запись шестой симфонии отец считал лучшей своей работой, своеобразным памятником самому себе. Была замечательная запись «Шехеразады» Римского — Корсакова, но я не помню, чтобы он дирижировал ею в концертах. «Большая» до мажорная и «неоконченная» симфонии Шуберта, (обе есть в записи). «Реквием» Верди, и, в последние годы была девятая симфония Бетховена.
- Я еще помню записи бетховенских увертюр «Кориолан» и «Эгмонт».
Да, но я не помню, играл ли их отец на эстраде... Его записи симфонической музыки, хотя и не многочисленны, но выполнены они на очень высоком уровне. Отец относился к ним не менее серьезно, чем к спектаклям. Некоторые из записей, такие, как шестая симфония Чайковского, «Реквием» Верди, входят, как говорится, в сокровищницу исполнительского искусства.
- Бывали ли вы на репетициях отца? Как репетировал Александр Шамильевич? Какая была атмосфера на его репетициях?
Поскольку я не музыкант, то часто ходить на репетиции оснований не было. Бывал, конечно. В основном, отец что-то повторял, или поправлял какие-то неудачно сыгранные фрагменты. Иногда он сердился, если кто-то опаздывал без причины... А так, ничего особенного о «кухне», или технологии я сказать не могу. Вот запись пластинки с Марио Дель Монако произвела на меня огромное впечатление. Это была небольшая пластинка, всего 5 вещей, но это было поразительно.
Во-первых, была та самая «Включенность», о которой вы говорили, запись проходила на колоссальном подъеме и отца, и оркестра, и солиста, замечательного тенора. Во-вторых, это был какой-то фейерверк, высочайший уровень готовности. Конечно, какие-то фразы, фрагменты они повторяли, но больше из-за Дель Монако, которому хотелось что-то улучшить. Но в целом пластинка была записана, что называется, на одном дыхании, без больших переделок. Оркестр поаплодировал смычками, и все счастливые разошлись.
А мы получили замечательный документ блестящего музицирования двух великолепных мастеров...
... Я больше бывал не на репетициях, а в дирижерской комнате, во время спектакля, куда в антрактах приходили артисты. Отец умел ободрить, поддержать артиста словом, улыбкой. Он вырос в театре, и прекрасно знал, понимал психологию, физиологию певца, как нужно разговаривать с певцом, чтобы не травмировать его, что сказать, когда и каким тоном. Ведь у певцов все взаимосвязано и взаимозависимо; Голос, психика, «физика», выражение лица дирижера... Поэтому, он особенно оберегал ранимых. Все разборы переносились на безопасное время. Отец обладал хорошей памятью и запоминал все ошибки, допущенные во время спектакля. Потом, по прошествию времени он мог напомнить, что, где и когда не получилось. Так что, в дирижерской комнате всегда была дружная, доброжелательная обстановка. Приходили артисты. Вот Лисициан, вымазанный черным гримом, в образе эфиопского царя Амонасро; коричнево-черная Вишневская — Аида; в царственных уборах Архипова — Амнерис...
Иногда, если отец был нездоров, артисты приходили заниматься к нему домой. Помню, Вишневская готовила «Аиду» для гастролей на итальянском языке, что по тому времени не привычно было. И вот, они впевали партию по-итальянски, и Галина Павловна очень благодарна была отцу. Она и сейчас, до сих пор его удивительно помнит...
Последний, и самый трагичный период жизни Александра Шамильевича: его увольнение с поста главного дирижера и отстранение от его любимых спектаклей.
Эта история подробно описана в книге Г.П. Вишневской, и мне бы не хотелось на ней останавливаться. Что касается поста главного дирижера, то отец сам много лет хотел от него избавиться. Я уже говорил об этом. Просто раньше его просьбы «не удовлетворяли», а теперь, когда по каким — то причинам отношение к нему «наверху» изменилось, — «удовлетворили».
Насчет лишения любимых спектаклей я, откровенно говоря, не очень помню... Был такой неписанный закон: «Бориса Годунова» дирижирует главный, поэтому «Бориса» действительно, забрали — Но, В начале под предлогом передачи его временно работавшему в театре гостю, кажется, из Болгарии. А насчет других любимых спектаклей — не помню. «Кармен», «Пиковая Дама», «Аида», «Война и Мир». Все оставили у него. «Кармен», правда, принудительно перенесли на сцену Кремлевского дворца съездов, что, конечно, огорчало отца. Но это и других дирижеров касалось.
Но этот период жизни был, и в самом деле, омрачен, прежде всего тем, что вокруг него создавали атмосферу, неблагоприятную для творчества, непривычную для него, и тяжелую для человека, который приходил в театр заниматься музыкой, и ничем другим. Это было «заслугой» немногих людей; В основном, весь театр относился к нему по-прежнему. И, когда он ушел из жизни, это в тот же день стало очевидно для всех, даже для «начальства».
Я думаю, что уход из жизни — слишком важное событие, чтобы целиком зависеть от того, как кто-то поступил по отношению к тебе, или что сказал. Тут должны быть более глубокие, внутренние причины. Это не снимает вины с тех, кто, может быть, ускорил кончину отца...
- Как складывались отношения с театром и ближним кругом Александра Шамильевича после его смерти? Жива ли память?
Не знаю, как сейчас, но в театре память жила очень долго. И даже среди тех, кто не застал отца, тоже живет. Вот главный дирижер Большого театра, молодой Ведерников в одном из первых телевизионных интервью сказал, что по его впечатлению, Большим театром после Мелик-Пашаева серьезно никто не занимался. Значит, как-то передается память из поколения в поколение. В настоящее время, не знаю... Может быть... Сейчас многие молодые люди не знают, кто такой Станиславский, и чем он отличается от Смоктуновского... Что делать... Но в каком-то профессиональном кругу память еще живет.
А что касается «домашних» отношений, то они резко не изменились. Никто не «забыл» о моем с матерью существовании из-за того, что отца не стало. Просто меняется жизнь... Какое-то время я работал в музее Большого театра, потом отошел от этого. Мама жила другими интересами; Храня память об отце, она уже в меньшей степени была связана с театром, хотя продолжала там бывать, и никто не отказывал ей в этом. Вишневская была изгнана; Вернувшись через много лет, она нашла время прийти к нам. Мама еще была жива тогда, они очень хорошо пообщались... Лисициан был другом семьи. Он относился ко мне по-отечески. Иван Петров, который тоже ушел недавно...Мы жили на даче, в одном поселке с ними...
- А Ирина Константиновна?
Тоже помнит отца, и очень хорошо вспоминает о нем. Многие пришли из тех, кто при жизни отца не бывал у нас, Тот же Нечипайло. Был еще один музыкант, который присылал отцу всю жизнь поздравительные открытки, подписываясь «Ваш валторнист». Поскольку валторнистов много, то подхалимства не было в этом никакого, а была действительно большая любовь. Потом он вышел «из подполья» и посетил нас. Такой уровень отношений говорит о многом. Отец был не из тех людей, с кем дружат, когда они у власти, пользуясь этой дружбой, и забывают их, когда они не у власти, или уходят навсегда. Отношения к нему большинства людей было бескорыстными.
- И последний вопрос: предусмотрены ли какие-то юбилейные мероприятия?
Мы направили письма в разные инстанции, за подписью таких людей, как Вишневская, Архипова, Ростропович, Покровский.
- Ответы есть?
Да. Что-то обещали сделать на телеканале «Культура». Была передача памяти отца на радио «Арсенал», в которой я принимал участие. Армянское постпредство откликнулось, не знаю пока, получится что-то, или нет. Планируются вечера в Бахрушинском музее, возможно, если каких-то особых причин не будет, то центр оперного пения Г. Вишневской отметит юбилей отца. Могут быть концерты в Большом и Рахманиновском залах консерватории. Большому театру сейчас не до того, но, может быть, посвятят спектакль памяти Александра Шамильевича. Может быть, что-то состоится в Армении, или в Грузии, хотя там сейчас не благоприятная обстановка для русских друзей. Глупо как-то, отца очень любили всегда в Грузии. ...
Будем надеяться, что придет то время, когда искусство Александра Шамильевича Мелик-Пашаева будет вновь востребовано и осмыслено по-новому. На его записях, вошедших в золотой фонд музыкальной культуры, будет учиться не одно молодое поколение музыкантов. И не раз еще мы насладимся искусством оркестра Большого театра, прекрасных певцов и искусством самого Александра Шамильевича, которого мы всегда будем помнить...
Для кого-то это, может быть, наивно, а для кого-то само собой разумеется, но у меня такое чувство, что все созданное в мире гармоничное, одухотворенное и прекрасное, не исчезает, а существует в каких-то других формах. Мы даже сами не знаем, как какой-то талантливый человек продолжает влиять на нашу жизнь, даже если физически его нет с нами рядом. Так что, ничего, все слава Богу...
Алексей ПАНОВ
(конец статьи)
«Бескомпромиссный рыцарь искусства», к 100-летию великого русского дирижёра А. Ш. Мелик-Пашаева. Алексей Панов. Журнал «Музыкант-классик», октябрь-ноябрь 2005 года. Часть 4
Часть 1 https://dzen.ru/a/aSNnUI2kXwYm3u5D
Часть 2 https://dzen.ru/a/aSNo3jvg0wAAa7wL
Часть 3 https://dzen.ru/a/aSNpSsH01ws0VRdA