Следующий 1944 год стал для Александра Шамильевича очень плодотворным. Я бы назвал этот год «Русским». Под его управлением в театре прошли премьеры «Князя Игоря», «Евгения Онегина» и «Пиковой дамы». Впервые «Пиковая Дама» вошла в репертуар Александра Шамильевича как раз в «Куйбышевский» период, в 1942 году. В 1944 году была осуществлена постановка, которая и сейчас не сходит со сцены театра. До сих пор спектакль производит огромное, неизгладимое впечатление. Режиссура Баратова, декорации и свет художника Дмитриева составили вместе подлинный шедевр. Что значила «пиковая дама» для Александра Шамильевича? Ведь именно его запись признана эталонной...
Отцу вообще близок драматизм, а в партитуре «Пиковой дамы» развитие подчас доходит до предела эмоциональности. По насыщенности эмоцией, чувством, эта опера, конечно, стоит особняком. Чего стоит вторая картина второго акта, «в спальне графини». Но для отца, как последняя точка в спектакле, было важно просветление, разрешающее трагедию. Я помню, что над последним хором «Господь, прости ему» отец трудился до конца жизни. Хор длится минуту — полторы, но для отца, видимо, это была некая смысловая точка. Каждый раз он специально репетировал его с хором, редко оставаясь довольным; о чем подробно писал в контрольной книге после спектакля. Конечно, этот спектакль, и, в особенности, с участием в нем Г. М. Нэлеппа, пожалуй, самого лучшего Германа 20 века, был для отца «родным».
Какое счастье, что сохранилась запись «Пиковой дамы», выполненной для радио, в 1952 году...
Есть еще запись с Анджапаридзе и Вишневской, но она не опубликована...
А жаль... Потому что «Пиковая дама», да впрочем, любая из немногочисленных, к сожалению, записей Александра Шамильевича, это документ, наследие золотого фонда, как радио, так и Большого театра. Когда слушаешь его записи, то первое, на что обращаешь внимание — это «включенность», энергетика, наполняющая музыкальную ткань спектакля от первой, до последней ноты. Артист, певец, стоящий перед микрофоном, не «отрабатывает», а «работает» с полной отдачей так, как если бы это был живой спектакль. Игра оркестра филигранно отделана, сбалансировано звучание групп. Разумеется, настоящего forte при технической оснащенности того времени услышать было нельзя, но дирижер добивался колоссального звучания оркестра в записи, посредством штриха, выразительности, интонации. Александр Шамильевич прекрасно «решал» подобного рода задачи, поскольку уровень оркестра Большого театра был очень высок. И еще одно поразительное качество Мелик-Пашаева, отсутствующее ныне у современных дирижеров: это оркестровая кантилена, умение «петь» и «разговаривать» с певцом, отвечая ему отыгрышем, с одной с ним вибрацией. Благодаря этим качествам записи Александра Шамильевича можно поставить рядом с такими величинами дирижерского искусства, как Караян, Серафин, Де Сабата, Аббадо...
Хорошим примером может послужить, опять же, «Аида». Знаю много «Аид», но спектакль, которым дирижировал отец, стоит особняком. Это, вообше, наверное, редчайший случай, отчасти, видимо, обусловленный несвободой советской жизни, когда пять — шесть лучших певцов, со своим любимым дирижером в течение многих лет делают один спектакль за другим. Конечно, тут появляется какая — то душевная, эстетическая цельность, особый контакт, понимания с полуслова, с полувзгляда... Может быть, такого раньше и не было. Это нельзя сравнивать с гастрольными группами, собирающимися на один — два спектакля, или даже, как прежде, на сезон а потом разъезжающимися по разным странам...
А ведь действительно. Если посмотреть оставшиеся записи, сделанные Александром Шамильевичем во второй половине 50-х, и до последних, начало 60-х годов, то обращаешь внимание на один и тот же состав исполнителей, начиная от главных ролей, кончая эпизодическими. В этот период, как раз и проявили себя Г. П. Вишневская и И. К. Архипова, став последними открытиями Александра Шамильевича.
Конечно, это и дает какое-то удивительное, особое качество цельности, одухотворенности... Я помню, что «Аиду» ставили еще с Нэлеппом. Главные женские роли пели, в общем, хорошие певицы: одна известная, другая талантливая... Потом Нэлепп безвременно умер. Когда я начал ходить на «Аиду», это был компромиссный вариант. Если бы, наверное, отец так не любил «Аиду», он бы снял спектакль, потому что кроме Лисициана остальные не «Вытягивали». А тянуть Верди...
Потом постепенно стали появляться новые певцы, ставшие украшением «группы» отца, и спектакль расцвел необычайной красотой. И какие кульминации! Там есть в сцене площади (вторая картина второго акта) ближе к концу такой разлив эмоции, вокала, оркестра; просто невозможная красота! Словами это не опишешь, надо слушать...
Я очень надеюсь, что к юбилею отца наконец будет опубликована трансляционная запись «Аиды» с Вишневской, Анджапаридзе и Лисицианом. И она имеет преимущества перед студийной записью 1950-х годов, безусловно, тоже замечательной. Просто там чувствуется дыхание зала, живая атмосфера спектакля. Все артисты, участники того спектакля вспоминают о нем, как о вершине своего с Александром Шамильевичем творческого сотрудничества. И Г.П. Вишневская, и недавно ушедший П.Г. Лисициан, и И.К. Архипова, И.И. Петров, тоже покойный ныне, вспоминал, что партия Рамфиса красивая, и не такая маленькая, но не так уж она заманчива для певца, который привык петь Мефистофеля, или Бориса Годунова. Но в этом спектакле с Александром Шамильевичем дух захватывало, до чего все там было красиво и слаженно. Поэтому он охотно пел эту партию...
- Последнее десятилетие— 50-60-е годы. Чем этот период был замечателен в творческом плане?
Перед тем, как ответить на ваш вопрос, я немного скажу о конце 40-х годов. Во-первых, в 1946 году под управлением отца прошел «Борис Годунов» Мусоргского. Постановку разругали, однако больше претензий было к режиссуре, тем более, что опера ставилась с существенными сокращениями. Была убрана сцена «под кромами». Через два года новую постановку осуществил Н. Голованов. А через год отец дирижировал премьерой скандально известной оперы В. Мурадели «Великая Дружба». Последствия хорошо известны...
А что касается 50-х годов, то огромным событием стала постановка оперы Бетховена «Фиделио», в 1954 году. Для отца это был серьезный шаг. До этого с Бетховеным отец себя чувствовал на некотором расстоянии.. Но спектакль получился замечательный, имел хорошую прессу, причем, оценили его и немцы. После этого отец уже смело взялся за девятую симфонию.
Через два года, в 1956 году Александр Шамильевич поставил «Франческу да Римини» С. Рахманинова. Спектакль получился удивительно тонкий по звучанию, трепетности. Занята была творческая молодежь театра. Особенно проявил себя молодой тогда бас «шаляпинского» типа Виктор Нечипайло. Удивительный был спектакль.
В 1959 году отец поставил редко исполняемую у нас оперу Ф. Эркеля «Банк Бан», где замечательно пел тот же Нечипайло; и еще одна крупная работа: опера С. Прокофьева «Война и мир».
- У вашего отца были какие-то взаимоотношения с Прокофьевым?
Я думаю, что были, потому что отец дирижировал некоторыми симфоническими произведениями и инструментальными концерты еще при жизни Сергея Сергеевича. Но, по-моему, Прокофьев не был любителем с кем-то без необходимости дружить. Ну и Александр Шамильевич как-то не стремился... Нет, личных отношений не было. Вот с Шостаковичем были. Они почти одного возраста, в эвакуации жили вместе; и потом «Леди Макбет», из-за которой они, хотя и в разной степени пострадали...
- С 1953 по 1962 год Александр Шамильевич — главный дирижер Большого театра. Как он себя чувствовал в этой должности?
В это мало, кто верил, но чувствовал он себя плохо. В первый момент, возможно, было приятное ощущение признания. Отец воспринял свое назначение, как временную меру из — за необходимости заменить больного Голованова. Это было ему чуждо и неприятно, потому что руководство было связано с элементом насилия над кем-то, как любая власть, и необходимой жестокостью, что не было свойственно отцу. Он не умел искать компромиссы, ему трудно давалось то последнее слово, которым он должен был решить судьбу того или другого человека. Тем более, что руководить творческим потоком и отвечать за судьбы людей, да еще решать их — далеко не одно и тоже. Он писал письма начальству, в которых просил освободить его от должности главного дирижера, и писал, что эта должность вообще вредная. Отец мотивировал это тем, что когда этой должности не было, в Большом театре работали два-три выдающихся музыканта. Когда эту должность ввели, то один остается, другие уходят; это все вносит дискомфорт в работу коллектива. В другом письме он писал: «Я думал, что это дело временное, а идет уже третий год; и мне кажется, что нет на свете человека, менее подходящего для этой должности, чем я». Может быть, это было преувеличение, но, во всяком случае, он так себя ощущал. Вместе с Покровским, они предлагали какие — то новые кандидатуры, предлагали создать новые структуры, но все предложения отбрасывались. Это все длилось до тех пор, пока отец не перестал нравиться кому-то из начальства... Тогда их предложения были приняты, потому, что поменялась ситуация «на верху». С другой стороны, действительно, кто еще мог принять этот пост кроме отца в то время?
А ведь была потрясающая плеяда коллег Александра Шамильевича-Небольсин, Хайкин, Сахаров...
Ну, Небольсин был старше отца. К тому же, он был болен и не мог быть главным... А Кандидатуру Хайкина отец предлагал, как более подходящую...
(продолжение следует)
«Бескомпромиссный рыцарь искусства», к 100-летию великого русского дирижёра А. Ш. Мелик-Пашаева. А. Панов. Журнал «Музыкант-классик», октябрь-ноябрь 2005 года. Часть 3
Часть 1 https://dzen.ru/a/aSNnUI2kXwYm3u5D
Часть 2 https://dzen.ru/a/aSNo3jvg0wAAa7wL
Часть 4 https://dzen.ru/a/aSNpt42kXwYm4YI-