Гордыня есть и в самоуничижении и в угодничании. Точнее, самоуничижение - это обратная сторона гордыни.
Вот, например, ругаешь себя за совершенные проступки. Цепляешься за воспоминания, не можешь забыть годами и десятилетиями какой-нибудь свой косяк. Никто не помнит, никому давно дела нет (а может, и изначально не было дела), но ты помнишь, как окарался на людях и страдаешь от этого.
Это и есть гордыня: мол, твой поступок так важен, что простить себя и забыть его попросту невозможно!
"Как ты, такой "великий и великолепный", мог так низко пасть? "
На самом деле все люди совершают ошибки. И ты тоже совершаешь, что означает, что ты такой же, как все. Не какой-то особенный, а такой же, как все - ошибаешься, падаешь, встаешь.
И когда понимаешь и принимаешь эту установку, то мучительные воспоминания оставляют тебя в покое.
"Да, я сделал то-то и то-то, я был не прав, навредил себе и другим. Это потому, что я не бог, а обычный человек".
Угодничание - тоже обратная сторона гордыни. Ты пресмыкаешься перед людьми не потому даже, что желаешь их принятия и одобрения, а потому, что боишься отторжения и осуждения.
Поэтому предпочитаешь со всеми соглашаться, не спорить, перешагивать даже через самого себя.
Тем самым ты охраняешь гордыню, живущую в твоем подсознании, от оскорбления и поругания.
Ведь если быть самим собой и говорить людям то, что думаешь и чувствуешь, то очень легко можно нарваться на непонимание и осуждение. А для гордого человека это невыносимо.
Таким образом, жерва и мучитель - это две стороны одной медали. И тот, и другой больны грехом гордыни. Только у мучителя гордыня на виду, она откровенная: да, я презираю тебя и считаю, что ты достоин всяческого поругания и унижения.
А у жертвы гордыня скрытая, перевернутая. Он старается угождать, чтоб отодвинуть, отсрочить или вообще избежать поругания и оскорбления. То бишь именно оскорбления он и боится больше всего. Невозможно его вынести и пережить, как обычный человек это делает - не теряя достоинства.
Вот что объединяет жертву и тирана - они оба своим поведением стараются избежать поругания. Жертва - слабостью, тиран - силой.
Жертва: "я такой слабый, чувствительный, добрый - пожалуйста, не обижайте меня".
Тиран: "я сильный и великий, вы не смеете обижать меня".
В обоих случаях налицо избегание отвержения и поругания, только разными способами.
И жертва, и тиран руководствуются страхом социального отвержения. Ими обоими руководит страх. А страх вызывается гордыней:
"Я великий и необыкновенный, не такой, как все. Со мной нельзя обращаться также, как с другими. Я требую (тиран)/ я прошу (жертва) особого отношения."
Поэтому жертва и тиран - две стороны одной медали. Поэтому жертва и её мучитель совпадают, как две подходящие друг другу части пазла. Зеркалят друг друга, понимают друг друга и составляют прекрасный тандем.
В этом и заключается феномен "стокгольмского синдрома": жертва не может признать себя жертвой, потому что это означает, что её - такую необыкновенную - могут унизить и растоптать. Поэтому жертва начинает вести себя так, будто унижение - это её выбор, она сама этого хотела. И вовсе это не унижение...таков был план...
Это пародоксально, но получается, что так оно и есть.
И чтобы жертве оторваться от своего мучителя, ей надо перестать бояться. Не мучителя, нет, а того, что она обычный человек, и с ней случилось что-то плохое. Это нормально. Это не неприемлемо. С каждым человеком может случится плохое. Не повезло. Так сложились обстоятельства.
Смириться надо. Не восклицать "да как он посмел так обращаться со мной, такой необыкновенной" - это не поможет. Это тупиковый путь. Это означает, что ты всё ещё в плену у своего страха, у своей гордыни. И, значит, запросто можешь опять стать жертвой. Или мучителем. А как мы с вами выяснили - это одно и то же.