Однажды, провалившись в тревожный сон, доцент Антонов почувствовал, как его держат за руку.
А сон ли это? Доцент разлепил глаза и узнал очертания своей спальни. На соседней подушке лежали очки, в отражении линзы он заметил окно с фиолетовыми облаками. Казалось бы, глубокая ночь – а вокруг все видно. На тумбочке сидела крупная игрушка и размахивала руками, словно надувная зазывала у заправки. Ни страха, ни удивления она не вызвала.
- А ну, кыш, – промямлил доцент. На подушку стекла густая ниточка слюны.
Странно все это. Игрушку видит, окно видит. А того, кто держит его ладонь, разглядеть не может. Прикосновение было теплым, нежным. Антонов вяло подергался и сел в постели.
Реальность вернулась на место. Никаких игрушек, конечно же, в его квартире не водилось. Заниматься коллекционированием наборов «Лего» и аниме-фигурок, чем иногда грешат одинокие мальчики за тридцать, ему все же не по чину. Как-никак, преподаватель института, уважаемый человек.
Антонов набрал чайник, бросил в кружку три пакетика молочного улуна, приготовил банку с медом. Часы на микроволновке показывали 2:17.
Ровно сорок дней без алкоголя.
Доцент не любил крепкие напитки, но ухлестывался пивом так, что черти сбрасывали веревочные лесенки к его столу: «Андрей Рудольфыч, хорош бухать, мы переживаем». Каждый вечер, возвращаясь из онкоцентра при БСМП, он заливал в себя ведра разливной гадости. Наутро ехал в институт с ощущением простреленной головы. На экзаменах сидел важно, словно генерал – хоть и насквозь пропитый. После работы мчался в больничные палаты. «К сожалению, прогноз неутешительный. От силы месяц».
Ровно сорок дней назад он вынес последний пакет с бутылками. Стеклянные – в одно отверстие, пластиковые – в соседнее.
Пока чайник грелся, доцент решил выбросить мусор. Майский воздух был чист и стерилен, словно в морге. Кто-то оставил на помойке драное кресло, перегородив дорогу к свободному контейнеру. Доцент швырнул пакет через кресло.
Над панельным бастионом плыли рваные перья облаков. Мира 52/16, монументальное строение восемьдесят первого года. Четыре девятиэтажки, аккуратно вписанные в изгиб проспекта. Умели же строить тогда дома! Не то что сейчас – блестящий шмурдяк с претенциозными названиями вроде «Sunrise Home». Брутальные стены укрепляли ребра треугольных балконов. В тени здания, окруженная соснами, располагалась школа. Сорок дней назад у его подъезда собралась группа детей. Маленьким зевакам стало интересно, что происходит под бетонным навесом. Посмотрели, пошептались, разошлись.
Антонов нашел свое окно на третьем этаже и охнул от удивления.
В окне застыло лицо.
Лицо было ничьим. То есть, совсем ничьим. Монголоидная белая маска с прорезями глаз и рта. Оно принадлежало ни мужчине и не женщине, ни старику и не ребенку. Лицо не двигалось, но смотрело прямо на доцента.
- Кто у меня дома? – сказал Антонов.
Поднялся в квартиру.
Конечно же, у окна никого не было.
Доцент встал на то же место, где заметил лицо, отодвинул штору, выглянул на улицу.
У драного кресла стояла фигурка женщины с мусорным пакетом. Она забросила его в контейнер и посмотрела на Антонова. Доцент в испуге убежал на кухню.
Пивка бы сейчас. Нервы расшалились, видимо. Мерещится тут всякое.
Включил свет, включил музыку. На рабочем столе ноутбука лежала недописанная статья про «Blue Tears» - малоизвестную рок-группу из девяностых. Доцент вел блог, где рассказывал о незаслуженно забытых музыкантах. Статьи собирали не больше ста прочтений и девяти-десяти лайков. Сорок дней назад на блог подписалось сразу двенадцать человек, на столько же увеличилось количество лайков. Он не догадывался, что это были коллеги с кафедры.
А что, если лицо в окне было его собственным? Доцент снова подошел к окну, примерился к месту. Представил себя у мусорки – такой контакт через окно, связь реальностей.
В квартире было тихо, но не то что бы совсем тихо. Правое ухо улавливало слабый писк, левое слышало шкворчание и пузырение чего-то разлагающегося. Нужно срочно заглушить! Он запустил песню «Dream of me» той же рок-группы.
Английский язык классный. Много лет он пытался донести до студентов, что изящная семантика слова одного языка не всегда найдет аналог в другом. Взять то же «dream of me». Если дословно – «сни меня». В русском звучит куце и неуклюже. «Увидь меня в своем сне» - громоздко. Как быть переводчикам?
- Кто же снил меня? – сказал он пустоте. – Кто держал меня за руку?
Доцент попробовал остывший чай. Он забыл положить в него мед, и от крепкого напитка сразу свело желудок. Гадость какая-то. Опрокинул в раковину вместе с пакетиками.
Он вернулся в мягкую постель, завернулся в одеяло. В телефоне нащупал одно непрочитанное сообщение:
«Андрей Рудольфович, напоминаем, что 12.05 в 14:00 Вами забронирован банкетный зал в кафе «Старый город». Контактный телефон…»
Антонов зарылся в подушку, мечтая о теплом касании. Вытащил руку из-под одеяла: я здесь, родная.
Сорок дней без алкоголя.
Сорок дней назад умерла его жена.