Татарский театр всё ещё есть. Но есть ли в нём миллилек?
Театр – не просто сцена. Это место, где человек учится чувствовать и думать. Ещё Габдулла Тукай писал: «Будить сердца людей – вот в чём его природа». Эти слова сегодня звучат не как поэзия, а как инструкция по выживанию. Потому что театр без сердца превращается в декорацию. А народ без театра превращается в зрителя без совести.
Татарский театр переживает по-настоящему исторический момент. Новый дом театра имени Камала – не просто здание, а настоящий дворец. Современная сцена, зал мирового уровня, техника, свет, звук – всё на уровне лучших театров страны.
Мрамор – не драматургия. Стены – не спектакли. Теперь главное – наполнить этот дворец живым смыслом.
Раис Татарстана Рустам Минниханов сделал то, чего многие даже не ждали: создал идеальные условия для театра. Это не просто подарок, это аванс доверия. Но доверие – не награда, а испытание.
Главный вопрос теперь другой: что мы покажем в этом театре? Будет ли содержание таким же высоким, как потолки нового здания? Сможет ли Камаловский театр вернуть в зал молодёжь, стать снова частью разговора о будущем, а не просто «местом, где красиво»?
Здесь многое зависит от того, кто руководит театром. Сегодня модно назначать «известного актёра» директором. Но большой артист не всегда хороший управленец. Театру нужен не администратор и не звезда, а человек, который понимает, зачем театр живёт. Человек, мыслящий не премьерой, а поколением. Тот, кто чувствует разницу между сценой и шоу, между TikTok и классикой.
Особый вопрос – назначение Ильгиза Зайниева, который теперь руководит сразу двумя театрами: Камаловским и Театром кукол. Можно ли одновременно тащить две разные структуры? Одну – с классическим репертуаром, другую – с детской философией? Не потеряет ли он самого себя, занимаясь больше бумагами и административной рутиной, чем режиссурой?
Театр драмы – это не кукольная сцена. Там нужен другой масштаб, другое дыхание. У Зайниева огромный потенциал, но есть риск, что административная нагрузка просто выжжет его изнутри.
Идеологический фронт театра
Татарский театр сегодня – не просто место, где показывают спектакли. Это один из немногих трибун, где звучит татарская речь.
Первая задача театра – сохранить язык. С шуткой, с болью, с правдой. Пока татарское слово звучит со сцены – язык жив. Как только театр ради «удобства» переходит на русский, язык исчезает. Сначала со сцены, потом с улицы, потом с кухни. И все разговоры про «программы сохранения языка» становятся просто бумагой. Если театр молчит – молчит весь народ.
Вторая задача – воспитывать чувство собственного достоинства. Настоящий патриотизм рождается не из плакатов и лозунгов, а из узнавания. Когда зритель видит на сцене не «татарского героя» по методичке, а живого человека – похожего на своего отца, деда, соседа. Когда он узнаёт в герое себя – тогда появляется гордость. Не навязанная, а настоящая.
Третья задача – говорить о времени, в котором живём. А вот тут – тишина. Четвёртый год идёт СВО, а из всех татарстанских театров только один – Театр юного зрителя имени Кариева – решился заговорить об этом. Зрителю нужно прожить боль, понять, что происходит. Это сделал режиссёр Ренат Аюпов. Это поступок. Остальные театры – молчат. Почему? Боятся? Ждут указаний? Или просто не знают, как говорить? Но если театр убегает от жизни – он теряет право называться театром.
Четвёртая задача – вернуть историю татар на сцену. Где наши ханы, батыры, репрессированные семьи, где память о тех, кто спас язык ценой собственной жизни? Где спектакли, после которых молодёжь выходит из зала с мыслью: “мы – великий народ ”? Был «Идегей» в Тинчуринском театре. Спектакль подвергся критике. И правильно. Потому что критика – это жизнь. А молчание – это смерть.
Татарский театр сегодня не просто культура. Это – идеологический фронт.
Театр, который играет на фестиваль, теряет зрителя
Проблема не только в темах. Сегодня спектакли всё чаще ставят “под фестиваль”, “под грант”, “под премию”, но не под человека, который пришёл и купил билет. Театр всё чаще живёт ради отчётов, а не ради эмоций. И зритель это чувствует сразу. Пустой зал – не случайность, а диагноз. Театр, который играет “на награды”, получает в ответ то, чего боится больше всего: тишину.
Есть и другая беда – кадры. Актёры, режиссёры, драматурги не падают с неба, их нужно растить. Но если Институт культуры выпускает не людей сцены, а просто дипломы, если студенты не видят живого театра, не учатся у мастеров, не ошибаются на сцене, не пробуют, не горят – откуда возьмётся новое поколение? Из отчётных концертов? Из TikTok?
К сожалению, приходится констатировать факт – есть отдельные хорошие актеры, но нет целой плеяды великих, как Равиль Шарафиев, Азгар Шакиров, Ренат Тазетдинов, Халим Заляев. Потому что система сегодня не выращивает личностей, а штампует. Бумага есть – личности нет. Театр без школы превращается в конвейер. А конвейер не умеет дышать.
Театр – не шахматная доска, или Ирада Аюпова и её «кадровые эксперименты»
Сегодня в Татарстане театр – не художественный процесс, а поле кадровых рокировок. Министр культуры Ирада Аюпова ведёт себя не как человек, у которого за плечами ответственность за национальную культуру, а как диспетчер: «этого – туда, того – сюда, давайте посмотрим, что выйдет».
Но театр – не шахматы. На сцене не фигуры. На сцене – живые люди, язык, культура, национальная память.
Назначение Туфана Имамутдинова в классический театр? Итог закономерен – ушёл. Потому что это не «творческая революция», а непонимание базового: человек, который строил необычные формы, не может сразу ужиться в академическом репертуаре. Его не принял коллектив, он не смог «перевоспитать» классический театр под себя. Да, Туфаны нужны, эксперименты нужны, но для этого же есть другие площадки. То, что Имамутдинова коллектив не примет было понятно изначально.
Назначение Луизы Янсуар директором театра Кариева? Журналист, поэтесса, без опыта управления труппой. Результат – конфликт с артистами и главным режиссёром, разделение коллектива на две команды, бунт, который тушили аж в Кабмине, театр потерял годы. Янсуар ушла, виноватых нет.
Параллельное руководство Зайниева сразу двумя театрами? Это не повышение статуса, а прямое убийство режиссёра как художника. Он не железный. Он просто потеряет себя. И не приведет ли все это бунту в Камаловском театре, не поделится ли коллектив «на молодых» и на «пожилых»?
Увольнение Рустама Галиева из Нижнекамского театра стало для коллектива неожиданностью. Таких людей нельзя просто вычеркнуть из приказа – их нужно провожать с благодарностью и уважением. Даже если бы решение исходило от самого Рустама-әфәнде (а, по сути, нет), он заслужил другого отношения. Но, как мы видим, заслуги сегодня ничего не стоят, если “сверху” поступает команда – уволить или назначить.
Ту же безразличие мы увидели и в истории с арестом директора Буинского театра Раиля Садриева. Министерство культуры предпочло спрятать голову в песок: “ничего не было, ничего не знаем”. Конечно, министерство не вправе вмешиваться в следствие, но ведь проявить человеческую позицию можно было хотя бы формальной фразой – “мы обеспокоены, следим за ситуацией”. Даже этого не прозвучало. И этим министр фактически дал понять: никто ни от чего не защищён, и заступников ждать не стоит.
К счастью, не все остались в стороне. Первыми, кто встал на защиту Раиля Садриева, стали Штаб татар Москвы и его команда. Они не побоялись – записали ролики, подняли тему, встретились с прокурором, отстояли право человека на творчество. Благодаря общественному резонансу Раиль Садриев был освобождён из-под ареста.
Хочется верить, что это дело завершится справедливо – не только ради самого Садриева, но и ради принципа. Потому что если за талант никто не заступится, завтра защищать будет уже некого.
Вопрос к Аюповой: «А что это было?»
Министр Ирада Аюпова должна объяснять свои решения. Не после скандала, а до. Министр должна быть на премьере, потом – за круглым столом. Разбирать спектакль, обсуждать репертуар, слышать людей.
Если она не умеет работать с кадрами – кадрами должен заниматься другой человек. Иначе театр будет и дальше лихорадить.
Итог подводит зритель – тот, кто купил билет, сел в зал и досмотрел спектакль до конца. Если министр не слышит тех, ради кого существует культура, значит, она управляет не процессом, а мебелью.
Театр – наш общий долг, а не чужая обязанность
По сути, вопрос «каким должен быть татарский театр» – это вопрос к каждому из нас. Театр – зеркало народа. Каким станет театр – такими будем и мы.
Нельзя не сказать и о тех, кто на деле поддерживает театр. Это Штаб татар Москвы и его руководитель Рустэм Ямалеев. Уже двадцать восемь лет Штаб – не клуб и не офис, а настоящий культурный штаб татар за пределами Татарстана. Через его площадку прошли почти все: Камаловский, Тинчуринский, Буинский, Альметьевский театры, а также театры Башкортостана – театр имени М. Гафури, татарский театр «Нур». В Штабе актёры встречаются со зрителями, спорят, обсуждают идеи, пьют чай, возвращаются домой вдохновлёнными. Это не просто гостеприимство – это живая школа театра.
Когда театры приезжают в Москву, Штаб помогает с залом, рекламой, зрителем. Когда все молчат – он говорит. Когда боятся критиковать – он критикует.
Это и есть настоящее служение культуре – не на бумаге, а в действии.
Будущее татарского театра – не только в новом здании Камала, а в руках таких людей и площадок, как Штаб татар Москвы. Театр выживет только тогда, когда вокруг него будет общее дело: неравнодушные люди, открытый разговор, совместное дыхание.
У Рустэма Ямалеева есть принцип, который стоит вырезать на афише каждого татарского театра:
«Если мы не будем поддерживать своих артистов, не будем защищать язык и талант – какая от нас тогда польза как от нации?»
Если татарский театр станет настоящим «штабом духа», как завещал Тукай, – значит, мы своё дело сделали.
Кто сегодня держит татарский театр – и почему их надо беречь
Несмотря на общий кризис, в татарском театре есть люди, которые не играют в «модерн» и не имитируют работу. Они делают театр живым – через язык, драматургию и честный разговор со зрителем.
Ильгиз Зайниев – один из немногих, кто совмещает в себе драматурга и режиссёра. Он ставит то, что сам пишет, и пишет о том, что знает. Поэтому его спектакли честные и живые, без фальши. Но сегодня его превращают в администратора, дав под управление два театра сразу. Это ошибка. Режиссёр, которого сажают за стол с бумагами, перестаёт быть художником. Зайниев – не аппаратчик, он творец. И если его закопать под отчётами, мы потеряем одного из настоящих режиссёров.
Айдар Заббаров показал, что татарский театр может быть массовым и глубоким одновременно. Его «Ситса туе» в Камаловском театре собирает полные залы. Люди идут не только посмеяться – они идут услышать свой язык, своё дыхание, свой ритм. Да, спектакль лёгкий, музыкальный, но в нём есть живое узнавание. Это не шоу, это зеркало, в котором зритель видит себя.
Лилия Ахметова, режиссёр Нижнекамского театра, поставила «Дом Бургана» по пьесе Зайниева. Сложная работа – о памяти, семье, времени. Зал был полон. После премьеры зрители не расходились – обсуждали, спорили. Это показатель: в регионах театр живёт, если ему не мешают. Ахметова доказала, что «провинциальный театр» – не слабость, а сила. Главное – иметь свой голос.
Луиза Янсуар и Резеда Гарипова – редкий творческий тандем, где текст и постановка дышат одним ритмом. Янсуар пишет пьесы живым, современным татарским языком – без канцелярита и искусственных оборотов. Гарипова ставит их так, что зритель слышит не просто реплики, а интонации народа.
И, конечно, Фарит Бикчантаев. Его вклад в татарский театр огромен. Он вырастил поколение актёров и режиссёров, сделал Камаловский театр школой, где учились и на сцене, и за кулисами. Он строил театр, который был центром жизни, а не просто учреждением. Но сегодня от него ждут нового рывка – и его нет. Есть стабильность, есть опыт, но нет того прорыва, который раньше задавал направление всем остальным.
Кажется, Бикчантаев слишком увлёкся поисками новых форм. Но Камаловский театр – не лаборатория, а академическая сцена. Она требует не экспериментов ради фестивалей, а классической точности и внутренней глубины. Иногда хочется сказать прямо:
«Фарит Рифкатович, оставьте эти новаторские конструкции. Просто поставьте классический спектакль – так, как вы умеете. Без форсажа, без модных трюков. Верните театр к тому, что всегда было его силой: к слову, актёрской школе и режиссуре, которая делает не шум, а смысл».
Потому что настоящая сила Бикчантаева – не в моде, а в честности. Не в попытке догнать молодых, а в том, что молодые всё равно равняются на него.
Пустые залы – не провал театра. Это провал тех, кто не позвал зрителя
Часто можно услышать: «люди не ходят в театр». Неправда. Люди ходят туда, где их ждут. Где с ними разговаривают, где им интересно. Камаловский театр в Москве играл «Ситса туе» при аншлаге только потому, что Штаб «Татар» занялся делом: позвал, рассказал, объяснил, зачем идти. Тот же театр привёз другой спектакль – и зал пуст. Не потому, что постановка слабая. Просто никто не работал со зрителем.
В Казани было то же самое. До переезда даже Камаловский театр не всегда собирал залы. «Игезәк» – серьёзная, историческая пьеса, артисты отдаются, но зритель не идёт. Почему? Потому что между театром и человеком нет моста. Никто не объяснил, зачем смотреть, что в этом для него. Зритель не обязан «любить театр». Это театр обязан любить зрителя.
А в Нижнекамске – наоборот. Просто театр честно работает со своей публикой, а публика чувствует это. Театр – это не только сцена. Это путь к зрителю. Хороший спектакль – это только половина дела. Вторая половина – кто позвал, кто объяснил, кто создал атмосферу. Без этого даже лучший спектакль обречён на тишину.
Если смотреть честно, татарский театр сегодня держится не на министерских решениях, а на людях. В Москве – это Штаб «Татар». В регионах – городские активисты, педагоги, энтузиасты. Они зовут зрителя, обсуждают спектакли, создают движение.
В Челнах, когда шёл спектакль «Город Брежнев», зал сидел четыре с половиной часа – и никто не ушёл. Почему? Потому что люди чувствовали свою историю, потому что с ними говорили. Когда театр им.Вахтангова привозит в Казань «Войну и мир», никто не жалуется, что долго. А когда татарский театр делает что-то серьёзное, сразу спрашивают: «не слишком ли тяжело?». Проблема не во времени, а в привычках. Если зрителя воспитывают, он готов к любому разговору. Если зрителя боятся – он уходит в YouTube.
И главное – татарский театр живёт там, где обсуждают не костюмы, а слова.
Театр без языка – это просто движение на сцене
Татарский театр умирает не от нехватки денег, а от потери речи. Когда со сцены уходит татарское слово, остаются только свет и музыка. Сегодня многие режиссёры вытесняют язык на второй план. Репетиции идут на русском. Сначала на репетициях исчезает язык. Потом на сцене.
“Главная проблема – режиссёры вытесняют язык и драматургию, подменяя театр пластическими и музыкальными постановками, теряя связь со зрителем”, - так говорит театральный критик Милеуша Хабутдинова.
Татарский язык – не украшение и не «элемент идентичности». Это и есть смысл. Если слово исчезает, остаётся только форма. Театр без языка – как театральный инстаграм: фотогенично, но бессмысленно.
Татарский театр – это идеологический фронт. Если мы его потеряем, мы потеряем язык, идентичность и, в конце концов, самих себя.
И если министерство не готово слышать театр, критиков и зрителей – пусть просто уйдёт в сторону.
Что мы предлагаем Ираде Аюповой
За 28 лет через Штаб татар Москвы прошли почти все театры – от Камаловского до Буинского. Здесь проходили гастроли, встречи, обсуждения, творческие споры. Из этого опыта родилось главное понимание: у татарского театра огромный потенциал, но ему нужна стратегия. Ниже – конкретные шаги, которые помогут изменить ситуацию не в отчётах, а в реальной жизни.
- Каждая премьера – открытое обсуждение.
После спектаклей должны быть разговоры с режиссёром, актёрами, критиками и студентами. Не кулуарно, а при зрителях. Чтобы артист слышал живую реакцию, а зритель понимал, что театр – это не отчёт, а диалог. - Театр должен идти к людям.
Не ждать, пока зритель сам придёт. Театральные кружки и студии в школах, мастер-классы артистов, совместные постановки с педагогами. Там, где театр заходит в школу, через десять лет появляется зритель. Где не заходит – исчезает язык. - Театр должен быть в интернете.
TikTok, YouTube, Reels – не угроза, а новая сцена. Каждый театр обязан иметь своего блогера, который показывает закулисье, записывает мини-сцены, отвечает на вопросы зрителей. Сегодня премьера начинается не на сцене, а в ленте. - Вернуть гастроли – театр на колёсах.
Когда-то Тинчуринский театр ездил по сёлам, где люди впервые видели живую сцену. Эту традицию нужно возродить. Для многих татар театр по-прежнему начинается не в Казани, а в сельском клубе. - Открытая конкуренция и обмен опытом.
Режиссёры, актёры, студенты должны ездить между Казанью, Уфой, Челнами, Нижнекамском, Мензелинском. Лаборатории, кастинги, совместные проекты дают больше, чем замкнутые труппы, которые варятся сами в себе. - Возрождение театральной критики.
Без критики нет роста. Татарскому театру нужны площадки, где обсуждают спектакли честно – не ради похвалы, а ради развития. Сегодня часто цитируют только Милеушу Хабутдинову – но критика должна быть не монологом, а разговором. В споре рождается не обида, а движение вперёд. - Баланс жанров.
Нужны не только героические драмы, но и сатира, комедия, психологический театр. Татарскому зрителю важно и посмеяться, и задуматься, и почувствовать гордость. Репертуар должен быть живым, а не ведомственным. - Не ломать талант.
История с Буинским театром и Раилем Садриевым – урок всем. Давление и угрозы – это не управление культурой, а её разрушение. Талант нельзя подменять указом. Человека, однажды уехавшего, уже не вернуть. - Министерство – не режиссёр.
Национальная сцена – не поле для кадровых экспериментов. Любое назначение должно иметь открытое обоснование: не “посмотрим, что выйдет”, а “мы понимаем, зачем это нужно”.
Татарский театр – не куст у дороги, а сад. И если его не поливать, виноват не климат, а садовник.
Пресс-служба Штаба татар Москвы