В XIX столетии хирургическая помощь при мочевом камне была разновидностью санкционированной пытки.
Пациента, чье сознание редко окутывало благостное забытье эфира, укладывали на стол. В уретру, узкий и крайне чувствительный канал, вводили буж — длинный стальной зонд, более похожий на слесарное шило. Его медленно, с неизбежным усилием, проводили вглубь, пока наконечник не упирался в каменную преграду в мочевом пузыре. Конкременты порой имели вес и форму спелого каштана.
Затем хирург поднимал молоток.
Он бил по торчащему из тела концу инструмента. Ритмично. Расчетливо. С каждым ударом сталь передавала вибрацию внутрь, дробила камень о живую плоть. Глухой лязг металла заглушался криком — или хриплым, прерывистым стоном, если силы кричать уже не было.
Целью было расколоть камень, но последствия были предрешены. Уретра рвалась, как сырая кожа. Стенка мочевого пузыря пробивалась острыми осколками. Кровь и моча изливались в полость таза. Заражение крови было не риском, а вопросом времени для каждого третьего. Каждый пятый на этом столе умирал.
Лишь к середине века появился литотриптор Цивиаля — механизированная версия того же кошмара, но уже без молотка. Это был прорыв, спасший тысячи, но не отменивший самого акта насилия над телом.
Сегодня камень дробят звуком, не ощутимым для тканей. Процесс стерилен и беззвучен.
В ту же эпоху спасение состояло из трех составляющих: холодная сталь, деревянная рукоять молотка и предел человеческой выносливости, за которым ждала лишь тьма.