После Пандоры мир людей меняется необратимо. Беды выпущены, надежда — то ли пленница, то ли тихий союзник внутри нас. Но грекам было мало объяснить лишь, откуда взялись страдания. Их интересовал и другой вопрос: почему люди ведут себя так, как ведут?
Почему один ворует у соседа, другой даёт взятку судье, третий работает до изнеможения, а награда достаётся всегда не ему?
Именно здесь на сцену выходит ещё один важный пласт мифологии — представление о смене веков и о том, как в человеческую жизнь вошли несправедливость и зависть.
Все главы в одной подборке —
В представлении древних греков человечество не всегда было таким, как сейчас. Раньше были другие поколения людей — почти как разные породы, разные «версии человечества».
Поэт Гесиод описывает это как последовательность веков: золотой, серебряный, медный, век героев и, наконец, железный. Не просто красивые названия, а попытка объяснить, почему мир кажется испорченным, а люди — хуже, чем «раньше».
Золотой век — как мифологическое детство человечества. Люди тогда жили как боги: без нужды, без войн, без изнурительного труда.
Они не знали ни болезней, ни болезненной старости. Земля сама щедро давала плоды. Никто не пахал, не засевал, не считал, хватит ли зерна до весны.
Люди были спокойны, справедливы, почитали богов, жили долго и умирали легко, без страха, словно погружаясь в сон. После смерти их души оставались на земле как доброжелательные духи-хранители, наблюдающие за потомками.
Это состояние полной гармонии — мифологический аналог рая, но без одного централизованного бога-создателя.
Это скорее общее ощущение: «Когда-то было лучше».
Однако золотой век не вечен. Он сменяется серебряным. В этот период люди уже другие. Они растут долго, остаются детьми почти до самой старости, капризны, не умеют жить в согласии ни с богами, ни друг с другом.
Они забывают поклоняться богам, не соблюдают обряды, живут беспорядочно. В какой-то момент Зевсу надоедает их неуважение и неумение жить по мере.
Он уничтожает их, и серебряная порода людей исчезает. В этом переходе сквозит мысль: боги не терпят длительного ребячества.
Вечное «я хочу, но ничего не хочу делать» для греческого мира — тупик.
На смену серебряному приходит медный век. Люди этого времени крепки и суровы, их тела будто бы из бронзы, а души — из войны.
Они любят не музыку, не ремёсла, а оружие. Их радость — битва, их дом — поле боя. Они строят бронзовые дома, куют бронзовые орудия и погибают в собственных войнах.
Медный век — время самоуничтожения. Люди сами себя съедают в бесконечных конфликтах.
Богам почти не нужно вмешиваться — достаточно просто дать им волю. В глазах греков это поколение — воплощение одностороннего развития: сила без мудрости, отвага без цели.
И вот после медного века появляется странный промежуточный этап — век героев. Это почти как попытка божественного исправления.
Люди-герои уже не живут беззаботно, как в золотой век, они знают боль, войну, потери. Но они способны на подвиг.
Они выходят за рамки обычного человеческого уровня: сражаются с чудовищами, защищают города, совершают великие походы. Это поколение Геракла, Персея, Тесея, участвующих в Троянской войне ахейцев.
Они умеют быть благородными, хотя и не лишены жестокости и ошибок. После смерти некоторых из них Зевс поселяют на Островах блаженных, в особом уголке мира, где они живут вечно в почёте и радости. Это как отдельная ветка эволюции человечества: «люди плюс».
Но всё это — прошлое.
Настоящее Гесиода и, по сути, всего позднейшего человечества — железный век. В этом веке мы живём и сейчас, если смотреть глазами древних.
Люди железного века рождаются в труд, живут в труде и умирают от труда. С детства ребёнок вовлечён в заботы, ссоры, нужду.
Почти всё, что нужно для выживания, приходится добывать тяжёлым, регулярным усилием. Земля уже не даёт плоды сама, её нужно пахать, поливать, охранять.
Болезни, старость, усталость — не исключение, а норма.
Самое тяжёлое в этом веке — не просто физический труд, а разрушение доверия. Братья могут ссориться из‑за наследства, сын может не уважать отца, судья — брать взятки, друг — предавать.
Справедливость больше не встроена в мир по умолчанию. Чтобы она случилась, нужно прилагать сознательные усилия. Злодей может жить богато и спокойно, честный человек — бедно и тяжело. У богов к людям есть претензии, у людей к богам — вопросы.
Связь между поступком и вознаграждением рвётся. В этот момент в мифологию входит целая семья персонажей, отвечающих уже не за космогонию, а за моральный порядок.
Например, Дике — богиня справедливости, правосудия в человеческом смысле.
Она — не абстрактная идея, а живая сила, дочь Зевса и Фемиды. Её можно представить как ту, кто следит за городскими судами, за честной мерой, за тем, чтобы слабого не задавили только потому, что он слаб. Но Дике не всесильна.
В железный век её всё время отталкивают. Гесиод описывает, как несправедливые судьи берут взятки, а Дике плачет и жалуется Зевсу на людей, которые попирают закон ради выгоды.
В этом образе — очень точное ощущение: справедливость есть, но её голос слабее, чем шёпот денег и связей.
Рядом с ней действуют Эриннии — богини мщения. Они появляются ещё при крови Урана и в истории Ореста, убившего мать, но в контексте железного века они приобретают особый смысл.
Эриннии не наказывают за любое зло, их зона — преступления против крови: убийство родственника, клятвопреступление, разрушение фундаментальных связей.
В отличие от механического «кармического» закона, эти богини страшны именно своей целенаправленностью. Они могут преследовать виновного всю жизнь, доводя до безумия.
В этом чувствуется вера греков в то, что за самую тяжёлую несправедливость ответ неизбежен, даже если человеческие суды провалятся.
Есть и Немесида — богиня возмездия за чрезмерность. Её задача — не дать человеку забыть о мере. Если кто-то слишком гордится своим успехом, богатством, красотой, властью, если он начинает унижать других только потому, что ему повезло, Немесида постепенно приближает момент падения. Не как завистливая сила, а как корректор.
Для греков это жизненно важная идея: зло — не только насилие и обман, но и хвастовство, презрение к тем, кому «не повезло».
И, конечно, есть зависть — Фтон.
В греческом мире зависть — почти самостоятельная мифологическая сущность. Она не просто человеческое чувство, а социальная сила, разъедающая общину изнутри.
Гесиод много пишет о том, как сосед смотрит на соседа: «У него поле лучше, дом крепче, урожай богаче — значит, он, наверное, что-то украл, что-то скрывает, его надо обойти или унизить».
Такое сравнение себя с другими — базовая настройка железного века. В золотой век людям не нужно было мериться, им всего хватало. В железном сравнений больше, чем хлеба.
Есть ещё одна фигура, которая важна именно для этого мира — Тюхе, богиня удачи, случая. Она не планирует, не судит, не наказывает, а просто бросает кости.
Один родился в богатой семье, другой — в нищете. Одному везёт в делах, другому — нет. Для древних греков очень важно, что в картине мира есть место не только для воли богов и судьбы (мойры), но и для чистого случая.
Это объясняет, почему плохое может случиться с хорошим человеком, а хорошее — с дурным, не разрушая при этом логики мифа. Тюхе — напоминание: мир не полностью прозрачен для человеческого понимания.
Тут возвращается мотив, который уже звучал в истории Пандоры. Когда все беды вырвались наружу, внутри сосуда осталась Эльпис — Надежда.
В железном веке она становится почти обязательным спутником человека. Но греческая надежда — не розовый сироп «всё будет хорошо». Она двусмысленна.
С одной стороны, без неё жизнь под грузом труда, несправедливости и болезней была бы невыносимой. Надежда заставляет сеять, даже если прошлый урожай сгорел. Вставать утром, даже если вчера ничего не получилось. Писать стихи, даже если вокруг война.
С другой стороны, эта же надежда может удерживать человека в иллюзии: «ещё чуть-чуть потерплю — и всё само наладится», вместо того чтобы действовать, менять, сопротивляться. Миф не даёт однозначного ответа.
Он просто показывает: в нашем сосуде вместе с бедами заперто и то, без чего жить среди них невозможно.
Ещё одна деталь, о которой не всегда задумываются: в железный век труд — не только наказание, но и способ быть человеком.
Гесиод — не праздный поэт, а земледелец. Его «Труды и дни» — поэма-инструкция: когда пахать, как сеять, как вести хозяйство, как быть честным в мире, где честность не гарантирует выигрыша. Он не говорит: «Раз мир несправедлив, можно бросить поле». Наоборот: «Мир несправедлив — поэтому работай, соблюдай меру, не воруй, не завидуй слишком, не надейся только на богов и удачу».
Это попытка выстроить минимальную этику в условиях, когда божественный золотой порядок давно ушёл.
Вот тут и чувствуется «нерв» греческой мифологии после Пандоры. Богов уже нельзя воспринимать как гарантированно добрых и справедливых.
Они сильны, капризны, могут защищать и наказывать по своим мотивам. Люди знают: мир не прост, страдания — не ошибка, а часть конструкции.
Но именно в этой сложной конструкции рождается то, что мы называем человеческим: умение не сойти с ума от зависти, сохранять достоинство при бедности, искать правду, когда всем выгоднее молчать, делать добро не потому, что его обязательно вознаградят, а потому что иначе жить невыносимо.
Дальше мифология переходит к частным историям — героям, городам, трагедиям отдельных семей.
Но все они живут на фоне этой большой картины: золотой век давно прошёл, сосуд Пандоры открыт, беды разошлись по земле, надежда сидит глубоко внутри, справедливость борется с взятками, зависть грызёт соседей, Тюхе бросает кости, боги спорят между собой. В таком мире и совершаются подвиги, и случаются преступления, и пишутся поэмы.