В цех заходишь как в огромный грудной клет. Сначала слышишь гул, потом чувствуешь вибрацию в рёбрах, и только потом вспоминаешь, что это "просто работа". Металл, кран, искры, кто то ругается у пульта. Всё как всегда.
Я стою у своего поста и иногда думаю, что здесь ходит невидимая почта. Люди приходят, переодеваются, ругаются на погод, смеются над чьей то шуткой, а вместе с этим несут в себе какие то письма, о которых сами не подозревают. Кто то приносит в цех усталость трёх поколений, кто то надежду первого кредита, кто то страх, что сегодня опять спросят "ну что, когда дети".
У Петровича внутри, кажется, лежит письмо с одной фразой: "я отвечаю за всех". Он старший смены, ходит по цеху, как человек, у которого на кармане ключ от всего мира. Руки дрожат, когда он берёт ручку, зато не дрожат, когда он крутит вентиль под давлением. Если бы его можно было вскрыть как конверт, там наверняка оказались бы выцветшие строки о войне, которую он не видел, но проживает по рассказам отца.
У молодого сварщика Сани конверт другой. Там ещё пахнет дешевым одеколоном и подъездом, в котором он вырос. Внутри письмо из будущего, которое он сам себе написал: "я отсюда выберусь". Он пока не знает как, но каждый шов, который он варит, как будто чертит маршрут на карте, где его имя значится не в графе "рабочий", а где то рядом со словом "хозяин".
Иногда я представляю, будто через нас идёт ток. Не тот, от которого бьёт, если в щиток полезешь без перчаток, а другой, тихий. Он идёт по цеху от человека к человеку. Зацепился за слова Петровича, прошёл через шутку Сани, ударился о молчание того парня из соседней бригады, который всегда смотрит в пол. Ток ищет слабое место, трещину, куда можно проникнуть и превратиться в мысль, решение, действие.
Однажды у нас выбило всё разом. Цех замолчал так резко, что зазвенело в ушах. Конвейер застыл, лампы погасли, вентиляторы остановились. Только аварийный свет загорелся красноватыми пятнами на стенах.
Мы с электриком Лёхой полезли к щиту. Он ругался, я держал фонарь. Металл был тёплый, проводка пахла пылью и старой изоляцией.
"Видишь, - сказал Лёха, когда снял крышку, - провод живой, пока через него что то идёт. Нет тока - просто железка. Красивый, аккуратный мусор".
Я смотрел на пучок проводов и думал, что с нами, людьми, примерно то же. Можно быть очень аккуратной конструкцией. Ходить по расписанию, выполнять норму, отвечать "нормально" на любой вопрос. Но если через тебя ничего не проходит, кроме бытовых забот, внутри тоже что то потихоньку превращается в аккуратный мусор.
Свет нам вернули через полчаса. Цех снова зашумел, машины завелись, люди выдохнули и ругань плавно перешла в привычную болтовню. Всё вернулось "как было". Только у меня ощущение не ушло. Как будто кто то слегка тронул тебя за плечо и шепнул: "смотри внимательнее".
С того дня я начал замечать, что у каждой смены свой почерк. В одну смену по цеху ходит усталость, и даже кран двигается как то нехотя. В другую - притягивают шутки, и даже старые стены будто становятся светлее. Это не мистика, это то самое письмо, которое проходит через людей и оставляет след. Кто то приносит в цех только раздражение и злость, кто то - тихое упрямое желание жить не как попало.
Однажды в раздевалке я поймал себя на странной мысли. Всё, что я называю "я", очень часто оказывалось просто набором того, что через меня прошло. Фразы от родителей, привычки из двора, страхи, подслушанные в очередях, чужие ожидания, под которые я старательно подстраивался. Как будто мне в детстве выдали чистый конверт, а дальше все, кому не лень, что то в него дописывали.
К вечеру у нас появилась новая бригада. Среди них - девушка, небольшого роста, в рабочей форме, в каске, которая чуть велика. На неё сначала смотрели как на чужой элемент. Она молча выслушала инструкции, кивнула, взяла инструмент и просто начала работать. Никаких громких заявлений. Зато через пару дней я заметил, что вокруг неё люди чуть меньше ругаются и чуть чаще заканчивают фразы словами "ладно, разберёмся".
Её "письмо" я прочитал позже, когда случайно услышал, как она по телефону говорит с мамой: "Нет, я не сошла с ума, просто хочу сама за себя отвечать". В её голосе было то, чего нам часто не хватает, спокойное "это моя жизнь". И ток в цеху как будто поменял направление, стал чуть ровнее.
С тех пор я стараюсь относиться к себе и к другим чуть внимательнее. Не как к набору функций, а как к временным носителям чего то, что нас сильно превосходит. Знаний, любви, страхов, надежд. Наша задача, наверное, не удержать это любой ценой, а пропустить дальше, в чуть более чистом виде.
Когда я выхожу из цеха после смены и гул остаётся за спиной, бывает, представляю себе огромный невидимый сортировочный пункт где то над городом. Туда поднимаются все эти неотправленные и недочитанные письма. Письма о том, как сильно мы боимся быть лишними. О том, как нам важно, чтобы кто то один раз увидел в нас не только оболочку, но и то, что через неё проходит.
И тогда становится чуть проще. Потому что понимаешь: быть "конвертом" - не так уж мало. Важно лишь не прожить жизнь пустым.