Сегодня «Божена Рынска» высказалась:
«Судьба Кевина Спейси — большой трагический сюжет, достойный Шекспира.
Представьте: один из величайших актёров сейчас живёт в Airbnb. У него нет дома. Нет работы. Развлекает за копейки публику в ночном клубе. У нет ничего, кроме чемодана и интервью, в котором он объясняет, почему у него больше нет дома.
И нет — это не метафора. Буквально: Кевин Спейси теперь ночует там, где есть дешёвая бронь и тёплая вода.
Причина? Не приговор. Не доказанная вина. Не судебное решение. А голословные обвинения. И абсолютная готовность мира поверить в худшее мгновенно. До всяких проверок.
Любого публичного человека сегодня можно обвинить в домогательствах. Достаточно одного поста или интервью. Материальные доказательства?Необязательно. «Я это чувствую» работает быстрее, чем «я это докажу».
Обвинение — идеальный инструмент давления. Шантаж? Легко. Один заголовок может стоить карьеры и состояния, потраченного на адвокатов. Кэнсел — это не суд. Это стая.
Люди любят думать, что культура отмены это социальная справедливость. Чушь. Это не расследование. Не приговор. Это коллективная паника, замаскированная под моральное превосходство.
Платформы и студии не ждут суда, потому что им всё равно, виновен человек или нет. Они боятся, что их акции просядут. Это не про мораль. Это про бабки.
«Мы не говорим, что он виновен, — мы просто увольняем его немедленно, чтобы никто не написал о нас твит с хэштегом #shame».
И хуже всего то, что общество любит превентивное наказание.
Но ведь реальные жертвы тоже есть.
Да, бывают настоящие случаи насилия, и их десятилетиями замалчивали. Реальные, тяжёлые, травматичные истории. Игнорировать жалобы тоже нельзя, потому что реальные хищники существуют.
Именно поэтому всё так сложно: у нас одновременно существует две правды.
Правда №1: часть обвинений абсолютно реальна.
Правда №2: частью обвинений злоупотребляют, и этим ломают жизни невиновным.
Но мир почему-то выбирает только одну правду — ту, что эмоционально выгоднее. Спейси оправдан. Ни один суд не подтвердил, что он совершил то, в чём его обвиняли. Но это никого не волнует. Его карьера уничтожена.
Вот в чём главное дурацкое достижение нашей эпохи: суд может тебя оправдать, но интернет — никогда. Интернет не любит факты. Интернет любит шоу. А падение звезды — это шоу, от которого невозможно оторвать взгляд.
Общество бессердечно. Ему гораздо приятнее смотреть, как звезда падает, чем как она восходит».
Разнылась о «трагедии Спейси». Сидит, наверное, в своей латвийской берлоге, пьёт капучино и льёт слёзы над миллионером, который вынужден жить в Airbnb. Какая жалость! Мир оказался несправедлив к гению! Да вы посмотрите на него — он не в трущобах Ноябрьска ночует, а в приличных апартаментах с «тёплой водой». Его «падение» — это каприз испорченной звезды, которую перестали звать на дорогие ужины.
Шекспир? Да не было у Шекспира таких жалких персонажей. Принцы и короли гибли за идеи, за власть, а этот плачет, что его выгнали из голливудского клуба для избранных. И ведь что смешно — он оправдан. Суд сказал: «Не виновен». Но ему мало! Ему нужно, чтобы все падали перед ним на колени и каялись. Нет, дорогой, так не работает. Ты стал неудобен — тебя списали. Таков закон джунглей, даже если джунгли эти — с бархатными диванами и коврами от «Икеи».
А Рынска пытается натянуть сову на глобус, мол, «две правды». Какие ещё две? Есть одна правда — система всегда сожрёт тех, кто перестал быть полезным. И неважно, виновен ты или нет. Ты — угроза репутации, значит, ты — мусор. И твои слёзы никого не волнуют.
Такие, как она, ноют о «стае» и «кэнселе», сами будучи частью этой системы. Они хотят сохранить лицо и приличия, но когда дело доходит до выбора — всегда будут на стороне сильного. А Спейси просто перестал быть сильным.
Настоящая трагедия не в том, что его оклеветали. А в том, что он поверил в свою неуязвимость. Он думал, что талант даёт индульгенцию на всё. Нет, дружок. Талант — это всего лишь валюта, которую можно легко обесценить одним щелчком мышки.
Так что не надо мне этих нытьё. Пусть идёт подметает улицы — если, конечно, руки не отсохли от дорогого вина и роскоши. Может, тогда поймёт, что такое настоящая жизнь. Без тёплой воды.
Вы говорите — «отмена». Какое удобное, какое современное словечко. Оно создаёт иллюзию некоего коллективного, почти магического ритуала, который в одночасье стирает репутацию, словно ластиком.
Но за этой метафорой скрывается куда более прозаический и куда более беспощадный механизм. Мы наблюдаем не «отмену». Мы наблюдаем капиталистическую экзекуцию.
Кевина Спейси не «отменили». Его — обнулили. Его стоимость, как актива, упала до нуля. Индустрия, которая ещё вчера готова была платить ему миллионы за возможность использовать его талант, сегодня проводит холодный пересчёт рисков. И цифры оказываются безжалостны: стоимость возможных убытков от скандала, падения кассовых сборов, бойкота зрителей — превышает стоимость его гения.
Это не моральный суд. Это — санация рынка. С него сняли вывеску «бренд класса «люкс»» и отправили на свалку невостребованных активов. И в этом нет ничего личного. Только бизнес.
И вот он, финальный акт этой трагифарсовой драмы: заявление о банкротстве. «Ввергнут в нищету»... Какая прекрасная, какая шекспировская формулировка! Она вызывает в воображении образ короля Лира в лохмотьях, выброшенного на улицу. Но реальность, как всегда, прозаичнее и циничнее. Его «нищета» — это жизнь на остатки от десятков миллионов, это необходимость продать дом, чтобы оплатить судебные издержки в миллионы долларов. Это — нищета по меркам Олимпа, с которого он низвергнут. Нищета как невозможность продолжать ту жизнь платинового божества, к которой он привык.
Самая горькая ирония заключается в том, что его величайшая актёрская роль — Франк Андервуд, холодный циник, уверенный, что всё в этом мире можно купить или отобрать, — нашла своё финальное, неудачное воплощение в его собственной судьбе. Он, мастер политических интриг на экране, не смог просчитать сюжетных поворотов в собственной жизни.
Таким образом, история Спейси — это не история «отмены». Это — наглядное пособие по обратной стороне звездной системы. Когда твой талант становится товаром, а твое имя — брендом, ты становишься заложником их стоимости. И в тот момент, когда бренд оказывается подмочен, система, не моргнув глазом, отправляет тебя в утиль, каким бы гениальным ни был товар внутри.