Авторский экспертный доклад Изборскому клубу
Введение
По идее нужно было бы писать на эту тему отдельную книгу. Однако экстремальность ситуации, в которой пребывают сегодняшняя России и наша художественная литература заставляет хотя бы бегло, но всё же высказаться о литературных смыслах и попытаться объять необъятное, понимая, что проблемы, поднятые в этой работе, носят дискуссионный характер. В работе содержится попытка назвать главные смыслы русской литературы за последние два века, проследить их эволюцию и обозначить их творцов, чтобы ещё раз внимательно прочитать их произведения. Вполне возможно, что мною пропущен кто-то важный, потому прошу отнести к этому пропуску с пониманием, он был сделан не из злого намерения. Уверен, что найдутся исследователи, которые проделают более тщательную работу.
Автор готов к дискуссии и если кто-то имеет другой список прошлых, настоящих и будущих смыслов русской литературы, то отношусь к этому с пониманием и уважением. Более того, приглашаю к дискуссии. Без понимания истории вопроса, без изучения эволюции смыслов, без понимания того, какие фигуры, литературные группы и силы их создавали и создают сложно вести борьбу по отстаиванию русской литературы. Важно также понимать базовые смыслы, которые по нашему мнению, в своей основе сохранились в литературе до сегодняшнего дня, хотя и в чём-то изменились.
Едва ли кто-то решится оспорить тезис, что русская литература всегда была переполнена огромным количеством смыслов, влиявших на умонастроение русского народа и интеллигенции. Она выражала боль народа, всегда жившего нелегко, она ободряла его в трудные моменты ( вспомним тургеневское хрестоматийное по поводу языка, которым написана наша литература :«Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!»). Она была заменой философии и объясняла мир более тепло и понятно, чем великая, но часто оторванная от жизни немецкая философия и одухотворяла наших людей, проводя высокие христианские идеи через яркие литературные образы. Она пробуждала добрые чувства лирой Пушкина и воспитывала любовь к родине прозой Толстого. Она учила заглядывать в бездну человеческой природы романами Достоевского и напоминала о достоинстве человека в творчестве и жизни Булгакова. Она бичевала национальные недостатки творениями Салтыкова-Щедрина и объясняла кто мы такие строчками Тютчева и Блока.
Если она успешно делала это на протяжении последних двух с половиной веков (и возможно, что Россия продолжает существовать благодаря этим литературными молитвам), то почему она должна прекратить делать это сегодня, в может быть самый сложный исторический период России?
Что такое смысл в идеологии и литературе?
Слова «смысл», «смыслы» в последнее время приобрели большую популярность и ими любят пользоваться все – от профессоров философии до малообразованных блогеров. Говорят об этом люди самых разных идеологий – и почвенники и либералы. Само по себя это хорошо, так как свидетельствует о возрастании общественного интереса к интеллектуальной сфере. Не углубляясь в философские, филологические и лингвистические изыскания и дефиниции и не нагружая читателя именами Г. Фреге, Э. Гуссерля и Л. Выготского, разграничившими понятие «значение» и «смысл», поговорим об эволюции смыслов в русской литературе, происходившей на протяжении последние несколько десятилетий. Но всё- таки определим, что такое «смыслы» в литературе в том ракурсе, который интересует нас, потому что тема это почти безбрежная. Вообще-то в литературе «смыслы» – это глубинные идеи, даже комплексы идей нравственно-духовного характера, благодаря которым человек может найти цель и свое назначение в жизни, понять себя и других.
На первый взгляд смысл в художественной литературе – это некий аналог идейного содержания в духе идеологизированного литературоведения, работающего в жанре соцреализма. В этом случае смысл воспринимается как нечто работающее на официальную идеологию, которую сейчас пытаются заново создать. Понимаемый таким образом смысл может легко отрываться от живой ткани произведения, от его эстетики и формы и может восприниматься как мораль басни, обязательно следующая в конце текста. Но если требуется такая специальная мораль, значит произведение не удалось и автор не сумел показать смысл, вытекающий из самого текста и системы образов. Я предлагаю рассматривать понятие смысла шире: во-первых, он неотрывен от формы, а во-вторых, он не сводится к некоей государственной идеологии, а представляет собой сплав нравственно-духовного, эстетического, социального, метафизического начала, носителем которого являются герои в прозе и драматургии, образ лирического героя в поэзии, позиция автора в критике и публицистике.
Подлинные смыслы в подлинном произведнии растворены в ткани художественного текста и не выпирают из него, как некая мораль басни, подытоживающая рассказ в конце. Растворённость смыслов и их незаметность отличают подлинное художественное произведения от агитки или некого идеологического морализаторства. Подлинное произведение обладает эстетическим смыслом само по себе – оно, в отличие от проповеди или идеологизированной публицистики, несёт красоту, которая выглядит естественной и приближенной к природе. Литературные смыслы многогранны и отнюдь не сводятся к эстетике. Они включают в себя и этику, и онтологию, и отражение социальных тем, и историческую правду, и психологизм, и, разумеется идеолого-патриотическую сторону литературы.
Смыслы шире идей, это и герои, и образы, нравственность, и красота, причём нередко смыслы носят деструктивную, прямо противоположную направленность, нежели идеи, зовущие к свету, добру и совершенству. Если человек стал осознанно идти по трупам к вершинам карьеры, то эта тёмная философия может сделаться смыслом его жизни. Писатель способен сделать деградацию человека смыслом литературного произведения. Бывает и так, что нравственно позитивный человек под влиянием слабости или тяжёлых условий жизни идёт на преступление, которому предшествует внутренняя борьба и появление в сознании негативных, преступных идей, как это было с тем же Раскольниковым в «Преступлении и наказании». Поскольку смыслы бывают разными и даже разнонаправленными: и высокими, и низкими, и глубокими, и пустыми, то наверное, неправильно отождествлять их с идеалами, хотя, конечно, наиболее значимые смыслы имеют идеальное высокое измерение. Подлинный и глубокий смысл всегда относит художественное произведение к некой более высокой реальности, выводящей изображаемое за его границы и отвечая на вопрос :»Зачем?»
Как живой организм, смыслы оживляются тремя главными силами – созидание, разрушения и некая управляющая сила, которая несёт баланс между созиданием и разрушением, а также, если перенести проблему в плоскость этики, баланс между добром и злом. Речь идёт не о релятивизме, а именно о балансе – чтобы произведение было жизненным и настоящим, а не искусственной идеализацией, в нём обязательно должны быть не только добрые и светлые герои, но, конечно, и злые и тёмные персонажи. Это касается и души человека, изображение которой будет подлинной и интересной для читателя, если в нём показана борьба света и тьмы, добра и зла в жизни героев и отдельной личности.
Смыслы, сокрытые в прозе отличаются от смыслов поэзии своей разработанностью и чёткостью (не будем забывать слова Пушкина: «Поэзия должна быть глуповатой»), однако не будем преувеличивать смысловую чёткость прозы (она также может быть туманной и аморфной), а поэзия вполне способна быть афористической и точной.
Смыслы связаны с тем, что сейчас принято назвать кодами культуры или национального развития, представляющими собой глубинный программы, связанные с уникальностью той или иной нацией и национальной культурой, в том числе с её формулой развития и передающейся от поколения к поколению. Кстати, термин «формула» предложил ни кто иной, как Александр Сергеевич Пушкин, подчёркивающей наше культурно-цивилизационное отличие от Европы: «Россия никогда ничего не имела общего с остальною Европою; что история ее требует другой мысли, другой формулы». Пушкин связывал эту формулу с православным христианством, которое пришло в Россию и сохранилось в более чистом и подлинном виде. Философ В. В. Аверьянов рассматривает культурные коды как «способы достижения и воплощения мечты, заветные секреты мастерства, примеры высших образцов, шедевров добываемых из житий и деяний предков, «военные хитрости» цивилизации, ведущей духовную брань». В этом смысле у русской литературы есть свои смыслы и коды, восходящие ещё к «Слову о полку Игореве» и к «Слову о Законе и Благодати» митрополита Иллариона, а в более позднее время к создателю современного русского языка и русской литературы Пушкину. Чем совершеннее, возвышеннее, чище тот или иной поэт, тем мощнее в нём проявляется код Пушкина.
Литературные смыслы можно с известной оговоркой считать живыми существами, которые подобно вирусам борются между собой в некоей ментальной ноосфере, овладевают умами масс и влияют на поведение отдельных людей, наций, классов, общественные движения. Потому они нуждаются в глубоком изучении и осмыслении. В сегодняшней идеологической борьбе литературные смыслы, живущие в текстах и характерах нередко становятся объектом изучения аналитических центров. Есть сведения, что в условиях относительной закрытости советского общества западные спецслужбы и аналитические центры США и Англии изучали особенности русского национального характера по рассказам и повестям Василия Шукшина.
Главные смыслы русской литературы
Начнём свой отсчёт с первой половины XIX столетия и выделим несколько главных смыслов, которые прошли в литературе через века.
Захар Прилепин сказал в одном из интервью: «Главная мысль русской литературы: «Бог есть, Россия святая, ты ответишь за всё». Действительно, религиозная идея, идея Бога, с заветами которого должен сверять свои поступки и помыслы человек, наверное, и есть самый наш главный смысл. Пушкин подчеркнул этот смысл, взяв в эпиграф «Капитанской дочки» русскую поговорку: «Береги честь смолоду». Идеи чести, совести, достоинства, самопожертвования, служения, добра в том или ином виде пропитывают каждое достойное произведение художественной литературы. Поскольку Бог не всегда проявляет свой лик, и до него невозможно дотянуться как до яблока, растущего на дереве, то важнейшим смыслом нашей литературы является дорога к Богу, идея исканий и изменений. Эволюция человеческой души, изменчивость и текучесть внутренних процессов личности (как сказал Лев Толстой: «Человек течёт как река»), возможность искупления даже тяжких грехов через покаяние и очищающие нас страдания также является важнейшим смыслом нашей литературы, восходящим к евангельским заветам. Человек двойственен, в нём есть и светлый и тёмный лик, и борьба между ними происходит всегда, но ты должен встать на правильную сторону истории и бытия. И, конечно, родина, Россия, отечество, которые нужно защищать всеми силами и которой нужно помогать, когда им трудно – это также важнейший наш смысл. Ну и идея свободы или как часто говорят в русской философии идея воли, без которой невозможно реализовывать идею служения, очень важна для человека. Не менее значима для нас также идея милосердия, сострадания слабым, немощным, болящим. Пушкин ухитрился в своём «Памятнике» выразить эти два важнейшие смысла в двух лаконичных строках: «…что в мой жестокий век восславил я свободу, и милость к падшим призывал». И, наконец, идея труда – физического, творимого на земле, и творческого, и духовного – это тоже важнейший смысл русской, и особенно советской литературы. Классики Запада писали о труде как об источнике эксплуатации человека человеком, но редко когда воспевали труд, в то время как Лев Толстой сложил оду труду косца в прозе, а советская литература делала это на каждом шагу, правда не всегда так умело, как это получалась у «зеркала русской революции».
Выраженные в слове и усиленные талантом художника смыслы и герои влияют не только на современников и читателей, но и на писателей, поэтов, критиков и драматургов, которые должны равняться на созданные ранее шедевры. Они могут даже не успеть прочитать всего написанного их литературными предшественниками, но способны усваивать эти смыслы, живущие в ноосфере, что называется подкоркой. Созданные смыслы, образы и герои создают ментально-духовное поле русской литературы, наше духовное богатство, в котором мы все живём и воздухом которого питается наша лучшая нравственно-духовная часть. Смыслы, рождённые совокупностью творцов влияют на состояние целого – России и могут играть роль крыльев, поднимающих страну вверх, а могут выступать в качестве гирек, которые тянут её вниз, в бездну.
Смыслы и конфликты
По-настоящему, смыслы разворачивают свою глубину, если есть некий конфликт и оппозиция между основными полюсами идей. Смыслы произведений проявлялись в конфликтах. Первое проявление конфликта касается нравственного поведения человека в жизни и героя в литературе и отвечая на вопрос – нравственно или безнравственно поступает человек, духовен ли или бездуховен он, восходит ли он к какому-то более высокому миропониманию, как Пьер Безухов у Толстого или деградирует, как чеховский Ионыч. Вторая разновидность конфликта связана с внутренней силой человека и его отношением к обстоятельствам: сумел ли он победить эти обстоятельства или, по крайней мере, выстоять в них как, например, Гринёв из «Капитанской дочки» или перед нами человек, побеждённый испытаниями жизни (как говорили в XIX веке, «среда заела») как героиня «Преступления и наказания»Катерина Ивановна Мармеладова. Третье измерение конфликта, пересекающееся с первым, но в большей степени относящееся к сфере идеологии и гражданского самосознания человека, его отношения к своей стране, – патриот ли герой или нет, ориентируется ли он на национальные ценности, или он западник. Герой-западник совсем необязательно должен быть идеологом (хотя прозападно настроенный революционер Верховенский в «Бесах» несомненно идеолог со знаком минус), но может быть и человеком из народа, перешедшим на сторону Запада не по причине умственных завихрений, а скорее из-за слабодушия, как, например, ставший предателем сын Тараса Бульбы Андрий…
Эти три вида конфликтов (нравственный, виталическо-волевой и идеологический), порождающие основные смыслы художественных произведений, выводят на проблему положительного героя, с которым в русской литературе всегда были проблемы. Даже гениальному Достоевскому, по мнению многих людей, удалось в русской литературе очень многое, почти всё, но, как убеждены некоторые литературные критики, образ Алёши Карамазова по правдоподобности всё же уступает изображению двух других братьев. То же можно сказать и о князе Мышкине. Между тем, созданный талантливым писателем убедительный положительный герой, воплощающий образ полноту смысла – это своего рода национальная программа, следование которой имеет значение для народа и страны.
Пожалуй, лучшим правдоподобным и глубоко положительным образом русской литературы XIX века является образ пушкинской Татьяны. Её слова: «но я другому отдана и буду век ему верна» не вызывают ощущения неестественного морализма, втиснутого в уста героя волей автора, а выглядит органичным проявлением русского характера, одно из главных качеств которого – верность. Советская власть, сумевшая придать фигуре Пушкина тот всемирно-исторический характер, о котором пророчески говорил Достоевский, тем самым укрепила в народе качество чистоты и верности, столь проникновенно и ненавязчиво воспетое великим поэтом. Иногда литературные герои, созданные гением, способны транслировать смыслы, влияющие на весь народ. Едва ли великая Отечественная война была бы выиграна, если бы наши воины не имели такой мощной поддержки в тылу, как верность их жён. И в этом, безусловно, есть какая-то заслуга Пушкина. В XXI веке таким положительным героем является герой ряда романов Александра Проханова Виктор Белосельцев, самоотверженно защищающий Родину. Критик Михаил Кильдяшов назвал его « эталон, «идеальный тип» русского патриота — несгибаемого, неубиваемого, героем длинной воли и глубинной памяти, которая хранит не только свою прожитую жизнь, но и жизнь рода, исторический путь народа».
Темы, сюжеты, герои, конфликты и смыслы
Смыслы связаны с литературными героями, их поступками, стилем поведения и взглядами, с идеями, которые носятся в воздухе и с ценностями, популярными в обществе. Поскольку общество всегда неоднозначно и разные группы выражают различные смыслы, то можно утверждать, что пока существует развитие общества и его движение в ту или иную сторону, то есть и конфликты смыслов.
Список героев главных произведений русской литературы, составленный литературоведами, огромен и понятно, что жизнь не стояла на месте – живые смыслы, которые несёт в себе каждый герой менялись от десятилетия к десятилетию. Между героями Фонвизина и героями Пелевина пропасть (при всей разности того, что эти авторы производят: в первом случае это художественная литература, во втором – нередко завулированный под литературу идеологический памфлет, при том, что ранние пелевинские рассказы стилистически сделаны на высоком уровне). Хотя и сегодня в жизни и современной литературе тоже есть свои митрофанушки, вооружённые гаджетами и большим самомнением. Важнее выделить то общее основание, которое объединяет героев разных эпох. Если взять положительных, ищущих свой путь героев, вместе с которыми автор хотел что-то осмыслить, то общие смыслы, которые они несут в мир, связаны со стремлением к некоему идеалу. Герои наших романов и повестей, взять Толстого, Достоевского, Лескова, Чехова, ведут беседы о смысле жизни и активно ищут его в то время, как западные герои (конечно, не все) чаще думают о том, как лучше устроиться в жизни. Можно сказать и по-другому: наша литература, включая советскую, пропитана христианскими ценностями, даже если она этого не осознавала. Этот герой думает о том, как взять свой крест и нести свою ношу, несмотря на тяготы жизни, сохраняя веру в окончательное торжество добра.
На динамику изменения смыслов в русской литературе влияют такие категории как темы произведений, их сюжеты и герои. Поговорим о темах в русской литературе XIX- XXI, которые всё время меняются в соответствии с жизнью. Хотя в жизни человека и страны есть повторяющиеся события, например, войны, на какое-то время приходившие на смену миру, но таких масштабных изменений немного. Другое дело – ежедневные события или повестка дня. Литература, как и журналистика, не может не отражать то, что происходит вокруг нас, а оно всё время меняется. Например, в XIX веке в художественной литературе не было принято описывать труд –дворянство работало не так много и даже у Пушкина есть строки, воспевающие «праздную лень». Крестьянский труд мало интересовал писателей, хотя тот же Лев Толстой, как уже говорилось воспел эту разновидность труда. В XX столетии при советской власти всё изменилось, люди стали много работать, почти исчезла безработица и – появился производственный роман. Да и в непроизводственной литературе герои работают гораздо больше, чем в XIX веке.
В XXI веке в России многие люди работают, чтобы выжить или чтобы разбогатеть и потом не работать и развлекаться, а потому современная литература редко поднимает тему труда. Хотя не исключено, что современная литература может на новом уровне вернуться к производственному роману и показать психологические типы и конфликты на фоне завода, университета, супермаркета или клиники ( ведь делает же кинематограф далеко не худший сериал «Склифосовский»). Но извечные человеческие темы – любовь, ревность, измены, одиночество, разлука, конфликт отцов и детей, ссоры с ближними, утраты, горе и многие другие темы, относящиеся к частной жизни и описанные в литературе ещё со времён Пушкина, повторяются и в нашем веке, хотя имеют совершенно иную окраску.
Как темы произведений связаны со смыслами? Прямой связи нет и любая, хорошо описанная тема может содержать глубокие смыслы, а может и не содержать их. О любви и убийстве написаны сотни тысяч довольно пустых книг, но «Евгений Онегин» и «Преступление и наказание» стали книгами великих смыслов только благодаря тому, что Пушкин и Достоевский были живыми носителями и генераторами глубочайших смысловых образов и программ жизни. Однако в литературе и журналистике есть феномен мелкотемья. Но оно возникает только в том случае, если автор произведений не способен вдохнуть в любую тему нужные смыслы. Гений может всё: вспомним Ахматову: »Когда б вы знали, из какого ссора растут стихи» или Пастернака: »И чем случайней, тем вернее рождаются стихи навзрыд».
Сюжеты меняются реже и в них есть и современные, навеянные эпохой разновидности ( например, сюжет романа А. Проханова «Господин Гексоген» ни в каком виде не мог быть сюжетом русской словесности XIX века), но есть и повторяющиеся сюжеты. В литературоведении даже есть интересная теория бродячих сюжетов, которые под разными обличьями кочуют из одной мировой культуры или страны в любые другие. Следует заметить, что русские писатели, даже самые великие, нередко использовали мировые или западные сюжеты. Есть мнение, что Достоевский каким-то образом использовал сюжеты Диккенса (самая близкая параллель между «Холодным домом» английского романиста и «Братьями Карамазовыми» Достоевского), но если и была определённая параллель, то русский гений выполнил свою художественную задачу по-русски и создал наших национальных героев, превосходящих английских и страстью, и глубиной. Существует четырехтомный словарь – указатель сюжетов и мотивов русской литературы, выпущенный Сибирским Отделением РАН. В этом списке легко утонуть. Но есть и более короткие списки. Писатель А. Небоходов выделяет восемь основных сюжетов, которые он иллюстрирует в основном западными примерами, но которые нужно разбавить примерами русских произведений, что мы и сделаем, осознавая, что любая схема не отражает сложность художественного образа. Понятно, что примеров можно привести значительно больше.
- Победа над чудовищем, когда герой сталкивается с очень мощной силой, но побеждает её.Примеры: волшебные русские сказки, где Иван-дурак, одолевает разных бесов или гоголевские повести «Вий» и «Вечера на хуторе близ Диканьки», где фигурирует кузнец Вакула, сумевший оседлать чёрта. (В булгаковском романе «Мастер и Маргарита», где с нечистой силой сталкивается вся советская атеистическая система, зло ускользает от милиции).
- Из грязи в князи (История успеха), когда герой, находящийся на нижних ступеньках социальной лестницы, в финале поднимается на верхние ступеньки и побеждает. Примеры: В мировой литературе это сюжет «Золушки», в России этой теме посвящены русские народные сказки или сказки Пушкина, но это скорее западный сюжет. Хотя в русской литературе есть произведения, где в той или иной степени рассматривается тема карьеры, но она решается по-иному, нежели в западной словесности. Например, в подзабытом романе А. Ф. Писемского «Тысяча душ» главный герой Калинович (его принято сопоставлять с аналогичными героями-честолюбцами Стендаля, Бальзака, Мопассана) делает карьеру, становится вице-губернатором и даже совершает немало неблаговидных поступков, но при этом искренне страдает, пытается помочь другим людям и в конце теряет свой пост, потому что боролся за правду и пошёл против начальства. Это русский тип, колеблющегося, испытывающего муки совести карьериста, а совсем не Каупервуд у Драйзера или Жорж Дюруа у Мопассана.
- Путешествие и возвращение, когда герой уезжает из родного дома в неизвестный мир, проходит через разные испытания и возвращается домой другим, более мудрым, но иногда и опустошённым человеком. Примеры: в мировой литературе – это «Одиссея» или «Алиса в стране чудес», в русской литературе –роман Тургенева «Новь», рассказ Платонова «Возврашение», «Тихий Дон» Шолохова.
- Поиск, когда герой отправляется за неким сокровищем скорее духовного характера, проходит через множество испытаний и достигает очищающего результата. Примеры: Индиана Джонс, Святой Грааль, Властелин колец. В русской литературе эту тему отражают совсем иные сюжеты, например лесковский «Очарованный странник» или «Алые паруса» Грина.
- Комедия, в которой герой пройдя через различные недоразумения, препятствия и смешные ситуации приходит к благополучному финалу. Примеры: в мировой литературе комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь», «Укрощение строптивой», в русской литературе –это несколько другие сюжеты: Островский «Без вины виноватые».
- Трагедия, в которой герой или героиня, имеющие некую слабость не выдерживают жизненные испытания и погибают, совершают преступление. Примеры: шекспировский Макбет или «Анна Каренина»Толстого.
- Возрождение, когда герой, проходя через тяжелейшие испытания, при котором герой проходит через тяжелейшие испытания, или моральную смерть, находит силу и путь к исцелению и преображению души. Примеры: «Преступление и наказание»Достоевского.
- Моральное падение, когда герой начинает жизнь или приступает к новому делу, веря в себя и успех, но совершает ошибки, предательства и гибнет. Примеры: «Моби Дик» Германа Мелвилла или, «Потерянный рай» Мильтона. В русской литературе Тарас Бульба», младший сын которого предаёт родину, «Капитанская дочка», в которой предательство по отношению к семье Гринёвых совершает Швабрин или Рыбак в повести Быкова «Сотников». Автор классификации убеждён, что внешние технологии, которые приходят в мир, могут трансформировать сюжеты, но на глубинном архетипическом уровне они остаются.
Борхес сводит эти восемь главных сюжетов к четырем – осада города, кончающаяся гибелью героя, возвращение домой или путешествие блудного сына, поиск себя или сокровищ и богатства, самопожертвование во имя чего-то большего, чем сам человек.
Можно приводить множество вариантов сюжетных классификаций, но нужно зафиксировать, что смыслы художественных произведений рождаются из способов решения конфликта, заложенного в каждом сюжете. В зависимости от того, как герой разрешит этот конфликт: победой, поражением, компромиссом, сделкой с совестью, преодолением себя, – проявится и глубинный смысл произведения, сильнейшим образом зависящий от самого героя. В русской литературной традиции решающим смыслом будет тот выбор, который герой делает, осуществляя свой нравственный выбор.
Особую роль в русской литературе и прежде всего в поэзии играет понятие «лирического героя»– некое авторское «я», которое конечно, изменяется по мере взросления творца. Его можно сравнить с неким двойником поэта, его «эстетически усовершенствованной «версией» как выразился литературный критик К. Комаров. «Лирический герой» – это и носитель авторской гражданской позиции и онтологического взгляда на мир, и носитель авторского отношения к создаваемой поэтической реальности, которое может быть отстранённым, а может быть и глубоко вовлечённым в поэтическое повествование. Совершенно очевидно, что образ «лирического героя» за два века русской литературы изменился, как изменилась и сама литература. Сегодня есть несколько вариантов «литературного героя» – «отстранённый рассказчик», «искренне вовлечённый в переживания», «ободряющий собеседник», «циник», «юморист», «эпатирующий литератор», «патриот прямого действия», «патриот, оплакивающий Россию», «философ». Очевидно, что каждый такой «лирический герой» будет рождать свои смыслы, нужные читателю или самому себе.
Смыслы и «наше всё»
Какой «лирический герой» наиболее нужен России сегодня? Рискнём предположить, что такой, как Пушкин. Потому свой отсчёт мы начнем с его фигуры, поскольку он – «наше всё» и в его творчестве заложены именно те варианты «лирического героя» и смыслы, которые нужны России и которые являются базисом для объединения русского народа. Это и мораль (вспомним слова Ахматовой, назвавшей Пушкина «великим моралистом»), и красота, и самостояние человека, и почитание воли Творца, следование Музы «веленью Божьему», и свобода в самых ярких её проявлениях, и честь, которую нужно беречь смолоду, то есть ответственность, и милосердие, и необходимость сурового наказания за преступление, и патриотизм (не будем забывать о том, что и перед 1812 годом, и к сожалению, после него, либеральные дворяне восхищались Наполеоном, то есть врагом России), и «всемирная отзывчивость», предполагающая усвоение и поэтическое осмысление лучших образцов мировой культуры, и целомудрие, целостность человека, и способность его к покаянию («и с отвращением читаю жизнь свою»). Но это также и изображение человеческих пороков во всей их глубине, и невероятное жизнелюбие, и ответственное отношение к смерти как величайшему таинству, и право поэта на свободу, и бремя русской власти («как тяжела ты, шапка Мономаха»), и безмолвие народа, там, где его голос был бы очень нужен, и в то же время склонность народа к русскому бунту, и широта души, предполагающая умение одновременно воспеть и свободу, и империю, и славянофильство, и западничество (есть мнение, что проживи Пушкин еще 10 лет, не было бы этого разделения литературы на два лагеря), и многое-многое другое, включая потрясающий пантеон пушкинских героев.
Если взять одного из главных пушкинских героев, Онегина, то можно видеть, что он является своего рода зерном, из побегов которого вырастают другие герои русской литературы. Литературовед А.Б. Галкин утверждает, что образ Онегина есть некий ствол дерева и от него отходят совсем не похожие друг на друга ветви и образы – Печорин, Чичиков, Обломов, Раскольников и даже отчасти Базаров. Онегин задаёт координаты русского романа:
«После «Онегина» русский реалистический роман развивается как роман-испытание. Герой неминуемо должен совершить нравственный выбор. Эта особенность становится главной категорией русского романа. И, во-вторых, этот выбор христианский либо антихристианский. Испытание героя строится почти всегда как испытание любовью и испытание смертью. Нередкий мотив — испытание одиночеством. Краеугольный камень русского романа — проверка героя на его способность любить людей и жертвовать ради них своим эгоизмом».
Побеги ответвляются и дают импульс новым побегам. Печорин играет роль Онегина в других исторических обстоятельствах и доводит идею бесцельности до своего логического гибельного финала: если Онегин тотально разочаровывается во всем, но остаётся живым, то Печорин умирает. Тема пошлости, обнаруженная у Чичикова Гоголем, развивается у Толстого, и особенно у Чехова. Комплекс Наполеона («Мы все глядим в Наполеоны, двуногих тварей миллионы для нас орудие одно») проявится у Раскольникова («Тварь я дрожащая или право имею»). Таким образом, все или почти все герои русской литературы вырастают не столько из «Шинели» Гоголя, сколько из пушкинской крылатки.
Но главным героем русской литературы до сих пор является сам Пушкин, некий образ совершенного гармоничного человека, к которому русский человек должен приблизиться через двести лет после ухода поэта. Он проделал грандиозную эволюцию за свою короткую жизнь, превратившись из афеиста и почти революционера в православного христианина, о чём свидетельствует его последний «Каменоостровский цикл» стихотворений. Мы ещё вернёмся к этим пророческим словам Гоголя, которые пока, увы, не сбылись.
Славянофилы и западники
Содержание общественной жизни России от середины XIX до начала XX века – это борьба консервативно-охранительного и западнического, в своём крайнем проявлении революционно-бунтарского направления, за каждым из которых стоял свой смысл и своя правда. Были и другие оттенки идеологии. Литература, отражающая жизнь, а в немалой степени и её формирующая была наполнена этими же смыслами. Потому была и литература консервативных смыслов со своими героями, поведением, эстетикой и образами. Идеологами такой литературы выступали И. Аксаков, Ю. Самарин, А. Кошелёв, Н. Игнатьев, В.Черкасский, Ф. Достоевский, К. Леонтьев, К. Победоносцев, М. Катков, Н.Данилевский, В. Мещерский, Л. Тихомиров, М. Меньшиков, а примерами литературы консервативного направления можно с известными оговорками считать произведения Н. В. Гоголя, Ф. М. Достоевского, Н. С. Лескова, Д.М.Мамина-Сибиряка. Если консерваторы, такие, как Достоевский и касались в своих художественных произведениях революционной тематики, то революционеры и бунтари для них это «бесы», как Пётр Верховенский в одноимённом романе Фёдора Михайловича.
Западники в русской литературе – П. В. Анненков, В. П. Боткин, Т. Н. Грановский, К. Д. Кавелин, М. Н. Катков, И. С. Тургенев, П. Я. Чаадаев, Б. Н. Чичерин, а также А. И. Герцен, В. Г. Белинский, Н. П. Огарев Н.Чернышевский. Писатели этого направления создали немало произведений, в которых в той или иной степени утверждалось, что Россия должна пойти по западному пути, поскольку отстала от Европы. Среди литературных западников XIX столетиябыло мало поэтов, и немного прозаиков – в основном это были литературные критики. Этот факт даёт основания некоторым критикам предполагать, что поскольку художественных образов у западников было немного и их творчество реализовывалось в основном в статьях, то и сама идея западничества была неорганической для России, умозрительной, выдуманной. Базаров из «Отцов и детей» Тургенева, выписанный им с большой внутренней симпатией – наверное, самый яркий хрестоматийный образ западника по духу и бунтаря, проявляющего себя по отношении к традициям и людям как возмутитель спокойствия.. Западники XIX века отличались от западников XXI столетия тем, что они искренне хотели блага своей стране и мечтали о её постепенной трансформации. В XX веке этот образ поведения и мысли унаследовал Маяковский. Смысл жизни бунтарей, превратившихся в героев нашего времени в XX веке – в ниспровержении существующего уклада жизни, в некоем раскрепощении и самоутверждении, смысл литературы, воспевающей таких героев – утвердить новый стиль и превратить бунтарство в победу над оппонентом.
Смыслы в текстах русских классиков
Самые выдающиеся русские и советские прозаики-классики – Н. В. Гоголь, М. Ю. Лермонтов, И. С. Тургенев, Л. Н.Толстой, Ф.М.Достоевский, Н.С. Лесков, А. П. Чехов, И. А. Бунин, А. М. Горький, М. А. Булгаков, М. А. Шолохов породили в своём творчестве наибольшее количество смыслов, обогативших русскую литературу и культуру. Их герои страдали от несправедливости и однообразия жизни, искали правду, социальную справедливость, мечтали об установлении идеальных или просто положительных отношений с ближними, думали о гармоничных взаимоотношениях с обществом, стремились найти свой путь к Богу и страдали от того, что этой справедливости на земле не найти, хотели принести пользу народу, думали о величии страны. Философские и онтологические вопросы, поднимаемые классиками, отличаются такой глубиной и мощью, к какой самые лучшие советские и тем более современные авторы не подошли. И эта глубина философских вопросов у классиков исследована на столь высоком уровне художественного осмысления и мастерства, что многие литературоведы и критики убеждены, будто писатели намеренно зашифровали некие тайны, которые необходимо расшифровать. Эти мысли и гипотезы подкрепляются лингвистическими исследованиями, из которых вытекает, что русская классическая литература превосходит другие литературы мира, ту же английскую и французскую по количеству скрытых смыслов и глубинных подтекстов.
Вирджиния Вульф утверждала: »Душа ― одно из главных действующих лиц русской литературы». И она, эта душа окрашивает все смыслы, наполняющие русскую классику. Именно через призму душевного состояния человека русские классики пытались решить проблему добра и зла в человека. Быстрее всего принадлежность человека к миру добра или зла проявляется в состоянии конфликта. Русская классическая литература всё время ставит вопросы: как человек ведёт себя в экстремальной ситуации или если ему предложат какую-то выгоду, в результате чего пострадают другие люди? как нужно жить, чтобы постичь высшую правду? И вопросы, которые ставила русская литература, цели, а к ним стремятся герои русских романов, совсем другие, чем на Западе, о чём точно, хотя, может быть, слишком категорично сказал Стефан Цвейг:
«Раскройте любую из 50-ти тысяч книг, ежегодно производимых в Европе. О чем они говорят? О счастье. Женщина хочет мужа или некто хочет разбогатеть, стать могущественным и уважаемым. У Диккенса целью всех стремлений будет миловидный коттедж на лоне природы с веселой толпой детей, у Бальзака – замок с титулом пэра и миллионами. И если мы оглянемся вокруг, на улицах, в лавках, в низких комнатах и светлых залах – чего хотят там люди? Быть счастливыми, довольными, богатыми, могущественными. Кто из героев Достоевского стремится к этому? – Никто. Ни один».
Смыслы и русская поэзия XIX века после Пушкина и Лермонтова
Русская поэзия во второй половине XIX столетия рождала собственные смыслы. Поэтам этого времени было непросто, поскольку русская поэзия с потерей Пушкина и Лермонтова, поднявших этот жанр на невообразимую высоту «русская поэзия онемела» (А.И.Герцен). В жизни возрастала напряженность: после жесткого правления Николая Первого пришла свобода, дарованная России Александром Вторым, но вместе с ней появились революционные настроения, терроризм, предвестники смуты XX века.
Любить природу, человека, Родину, искусство можно по-разному. Потому поэзия разделилась на два направления, одно из которых несло гражданские смыслы ( Н. А. Некрасов, А.В. Кольцов, А.Н. Плещеев, И.С. Никитин, И.З. Суриков, С.Д. Дрожин, Л. Н. Трефолев), другое принято относить к чистой поэзии (А.А. Фет, Я.П. Полонский А. Н. Майков А.К. Толстой, Л.А. Мей, и отчасти И. Ф. Анненский). Посредине между этими направлениями стоял Ф.М. Тютчев, способный выступать в своих стихах и как чистый лирик, и как гражданин и национальный мыслитель, способный дать стране национальную формулу («Умом Россию не понять…»). В гражданской поэзии доминировали социальная и общественная тематика, критическое отношение к жизни и власти, активная жизненная поэзия, протестные настроения, сатира на власть имущих, боль за народ, превалирование содержательности над формой, разговорный язык, подчёркнутая народность стиля. Мир воспринимался как некое противоречие исполненное борьбы. «Чистая поэзия» была полна восхищением красотой природы, романтикой, чувством гармонии, созерцательными интонациями, сосредоточенностью на личных переживаниях с дистанцией по отношению к общественно-политическим процессам. Интерес к форме превалировал над содержанием, мир воспринимался как прекрасное и таинственное целое, полное недомолвок и загадок, язык был изысканным и поэзия воспринималась как разговор с кругом тонких ценителей.
От этих поэтов естественным образом протянулся мостик и в XX век, где смыслы, разлитые в поэзии XIX столетия воскресли в творчестве поэтов наших дней. Боль и гражданственность Некрасова воскресла в стихах Твардовского, а тонкие звуки и недомолвки лиры Фета проявились в творчестве поэтов «тихой лирики», зафиксированной В. В. Кожиновым (В. Алексей Прасолов, Владимир Соколов, Анатолий Жигулин, Глеб Горбовский, Станислав Куняев, Анатолий Передреев, Василий Казанцев, Николай Тряпкин, Алексей Решетов, Олег Чухонцев). Пронзительная искренность Иннокентия Анненского проросла в щемящие сердца мотивы Николая Рубцова, а историософская глубина Фёдора Тютчева перекочевала в поэзию Юрия Кузнецова, парадоксальным образом Тютчева отрицавшего.
В конце века существовало ещё несколько поэтов – С. Я. Надсон, К. М. Фофанов, С. А. Андреевский, А. Апухтин, К.К. Случевский. Нельзя сказать, что ими были добыты глубокие смыслы, запечатлённые в формулах, которые не запомнились бы потомкам, но всё равно эти поэты оставили свой тонкий след на скрижалях русской поэзии, который наверное можно определить как настроение перехода от «века девятнадцатого, железного» (Блок), до двадцатого века, сулившего «неслыханные перемены».
Смыслы и двойственность: ещё раз о конфликтах
Двойственность человеческой природы, блестяще зафиксированная ещё Державиным: «Я царь, я раб, я червь, я бог» и необходимость делать выбор в пользу добра красной нитью проходит через всю русскую литературу и отражается во внешних и во внутренних конфликтах её героев. Внешние конфликты – это столкновение двух героев, каждый из которых является носителем разных нравственных смыслов или разных исторических программ. В русской литературе присутствует немало таких оппозиций между двумя героями. Чацкий и Фамусов у Грибоедова, Гринёв и Швабрин, Онегин и Ленский у Пушкина, Печорин и Грушницкий у Лермонтова, Базаров и Павел Петрович Кирсанов у Тургенева, князь Андрей и Анатоль Курагин у Льва Толстого, Вихров и Грацианский у Леонида Леонова – это конфликты между людьми – носителями разных ценностей. Иногда это ценности добра и зла, иногда столкновение двух типов эгоизма, как у героев Лермонтова и Тургенева. Бывают и другие вида противостояний между героями, созданными творческой волей писателя, – например, Григорий Мелехов и Михаил Кошевой у Шолохова конфликтуют потому, что представляют разные политические силы.
Иногда конфликт между желанием что-то изменить в жизни и нежеланием что-то делать завершается отсутствием необходимых действий, как, например, это происходит с гончаровским Обломовым, разрываемым между стремлением вернуться в свою Обломовку и привычкой жить ничего не меняя, так и не осуществляет своего желания. Это же происходит и со вторым его желанием – жениться на Ольге Ильинской или остаться одиноким холостяком (тогда никто не будет его всё время подталкивать к изменению жизни). Обломов и в этом случае инерционно выбирает привычное одиночество.
Исследование природы конфликтов в художественном произведении выявляет духовно-антропологические, психологические, исторические и социологические смыслы того, что происходит внутри героя и что проявляется в его поступках. Создавая образы разных конфликтующих между собой героев или изображая внутренний конфликт того или иного героя, подлинный писатель исследует душевную и духовную природу человека, пытается понять причины тех или иных человеческих поступков, иногда поднимаясь до общественных обобщений («так что же с нами происходит?») и таким образом, выявляя глубинный смысл индивидуально-психологических или общественных процессов. Исследуя художественным способом эти психологические процессы, писатель порой заглядывает в бездну человеческой души, куда не дотягиваются психиатрические или социологические исследования, что позволяет сделать прогноз национальных или мировых будущих изменений. Это блестяще получилось в «Бесах» у Достоевского, заглянувшего своим художническим взором в будущее и увидевшего кровавые сполохи революции.
Свои конфликты, высекающие ярчайшие искры смыслов можно найти в творчестве Чехова, Лескова, Бунина, Горького, Шолохова, Леонова, Валентина Распутина. Повесть Распутина «Прощание с Матёрой» наполнено самыми разными конфликтами – внутренний протест людей, не желающих расставаться с привычными родными местами и не понимаемых своими детьми, которые хотят переселяться в город, и столкновение в общем-то бесправного народа с местной властью, озабоченной необходимостью выполнить приказ вышестоящего начальства.
Но литература не только показывает эти конфликты и ставит проблему, но и пытается её разрешить и порой подсказывает, пусть не прямо, а косвенно (этим она отличается от дидактики), как можно было поступить. По мнению классиков литературы, это решение возможно только в том случае, если человек будет следовать высшим духовным ценностям и целям. По Достоевскому, такой ценностью и высшей идеей на земле является вера в бессмертие души,представляющая собой «единственный источник живой жизни на земле — жизни, здоровья, здоровых идей и здоровых выводов и заключений». Только приняв эту идею всем существом, человек может победить внешние и внутренние конфликты и таким образом обрести внешние и внутренние смыслы, необходимые для гармоничной жизни на земле. Валентин Распутин видит этот смысл в возвращении людей к национальным корням, которые несут эту веру и правду.
Серебряный век и революция
Жизнь всегда диктовала литературе и героев, и идеалы, и стиль поведения, и под каждый зигзаг истории менялись идеалы, герои и смыслы. Серебряный век со всеми своими школами и направлениями был исключительно многопланов, в нём были – символизм (Д. С. Мережковский, З. Н. Гиппиус, Ф. К. Сологуб, Н. М. Минский, В. Я. Брюсов, К. Д. Бальмонт, А. А. Блок, А. Белый, В. И.Иванов), акмеизм (Н.С. Гумилёв ,С.М. Городецкий, А. А. Ахматова, О. И. Мандельштам, М. А.Зенкевич, Г. В. Иванов ), футуризм, кубо-футуризм, эго-футуризм ( И. В. Северянин, В. В. Хлебников, В. В. Маяковский, В. В. Каменский, А. Е. Кручёных, Б. К. Лившиц Д. Д.и Н. Д. Бурлюки, В. Г. Шершневич, Р. А. Ивнев), имажинизм ( А. Б. Мариенгоф, С. А. Есенин, Н. Р. Эрдман, И. В. .Грузинов) новокрестьянская поэзия (Н. А. Клюев, П. В. Орешин, С. А. Клычков) . Каждое направление несло свои эстетические смыслы и собственную идеологию. У символистовэто мистицизм, упадничество, недосказанность, аллегоризм, музыкальность стиха, у акмеистов чёткость, предметность, воспевание красоты, у футуристов это – отвержение прошлого и традиционной культуры, вызывающее доходящее до эпатажа бунтарство, любовь к экспериментам, эпатажность, антиэстетизм, у имажинистов – это создание ярких осязаемых образов, порой нарочито грубоватых и подчёркнуто материальных, отказ от символов и аллегорий, эстетизация посюсторонней повседневности, отказ от потусторонности, стилевая провокативность, наличие ритма.
Но при всей многоплановости, стилевом разнообразии и большой идеологической пестроте литература великолепного Серебряного века имела общие черты – требование свободы самовыражения, отказ от традиций, решительное переосмысление прошлого, поиск нового, постоянные эксперименты, мощный крен в сторону субъективизма, отчётливый игровой характер, парадоксальное сочетание гармонии и дисгармонии, неприятие казённости, самоценность формы, перевес индивидуализма над гражданственностью, эстетики над этикой. Станислав Куняев со свойственной ему бескомпромиссностью определил основную черту этой эпохи как «любовь, исполненную зла». Правда отдельные представители Серебряного века пришли к патриотизму и гражданственности, но это будет позже, когда Серебряный век завершится. Смыслы Серебряного века с его зыбкостью и неопредёлённостью были, конечно, заданы эпохой, веком, сулившим согласно пророческому видению Блока «невиданные мятежи».
Пришла революция и смела всех лишних людей с их исканиями, которые казались новому поколению, берущему в руки штурвал жизни, никчёмным причудами бар. Какая-то часть поэтов Серебряного века попыталась войти в суровую реальность послеволюционной жизни. Потребовалось строительство нового государства и бытия. Как сказал Маяковский: »Надо жизнь сначала переделать, переделав можно воспевать».
Литература 20-30 -х годов многопланова и богата направлениями, талантами и смыслами. Была сильна лирико-романтическая линия, главным представителем которой был Александр Грин со своими «Алыми парусами» и «Бегущей по волнам». В это бурное время пишутся грандиозные романы -эпопеи «Жизнь Клима Самгина» М.Горького, «Хождение по мукам» А.Н.Толстого, «Тихий Дон» М.А.Шолохова, «Белая гвардия» М.А. Булгакова.
В нестабильные 1920-е гг. была сильна лирико-романтическая струя в литературе. На этот период приходится расцвет творчества А.С.Грина («Алые паруса», «Бегущая по волнам»), в это время появляются неожиданные произведения К. Г. Паустовского («Встречные корабли», «Блистающие облака»), возобновляется интерес к научной фантастике (А.Р.Беляев, В. А. Обручев, А. Н.Толстой). В целом литература 1920-х гг. характеризуется большим жанровым разнообразием и тематическим богатством. Но проблема борьбы старой и новой жизни доминирует. Ряд писателей пытаются осмыслить историю (С.Н.Сергеев-Ценский («Севастопольская страда»), А.С.Новиков-Прибой («Цусима»), А. Н.Толстой («Петр Первый»), Ю.Н.Тынянов («Смерть Вазир-Мухтара»). Они делают это, пока еще опираясь на тот тип реализма, который в советское время называли «критическим». Однако после первого съезда Союза писателей СССР появляется новое направление литературы – «социалистический реализм». Рождается производственный роман Ф. И. Панферов («Бруски»), Ф.В.Гладков («Энергия», «Цемент»), В.П.Катаев («Время, вперёд!»), М.С. Шагинян («Гидроцентраль»). Ужесточается отношение к тем, кого ещё недавно называли попутчиками. Смыслы, рождаемые такими авторами как Михаил Булгаков, Андрей Платонов, Евгений Замятин, Анна Ахматова оказываются несозвучными эпохе, правда Пастернака продолжают печатать. Погибают Мандельштам, Хармс, Павел Васильев.
Истончённый стиль Серебряного века с его поисками и экспериментами окончательно сменяется суровой революционной правдой с её жестокой романтикой. «Так бей же по жилам, кидайся в края, бездомная молодость, ярость моя! Чтоб звёздами сыпалась кровь человечья, чтоб выстрелом мчаться вселенной навстречу»,– выкрикивал в пространство России, «кровью умытой» Эдуард Багрицкий. Комиссары в пыльных шлемах склонились над поверженной страной и утверждали свою правду отнюдь не молча, как пытался представить их деяния Булат Окуджава («и комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной»). Они наговорили очень много самого разного – от великих революционных строк Маяковского до вполне русофобских текстов и делали это с энтузиазмом, пока им это позволяла свобода. Но, хлестнувшая дерзко за предел и отравившая страну свобода, была недолгой. В 30-м году поэт Джек Алтаузен ещё мог позволить себе опубликовать печально известное стихотворение:
«Я предлагаю Минина расплавить.
Пожарского. Зачем им пьедестал?
Довольно нам двух лавочников славить.
Их за прилавками Октябрь застал.
Случайно им мы не свернули шею.
Им это было бы подстать.
Подумаешь, они спасли Расею.
А может лучше было б не спасать?»
Но в 40-м году эти смыслы и их обнародование стали невозможны. Пролетело десятилетие укрепления государства и подготовки к войне, «иначе нас сомнут» ( И. В.Сталин), рождался монументальный державный стиль и потребовались совсем другие смыслы и герои. В литературе и театре шла борьба с мещанством, как символом мелкого приземлённого начала бытия и утверждался новый человек, интересы которого простираются на весь мир: «Я хату покинул, пошёл воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать». Таким человеком, погибающим в бою на чужой земле, да так, что «отряд не заметил потери бойца», двигал вовсе не милитаризм, а романтика и желание утвердить справедливость во всём мире.
Но главной литературной фигурой этого десятилетия стал всё же не лирический геройсветловской «Гренады», а незабвенный Павка Корчагин, которого французский писатель Андре Жид назвал «современным Иисусом Христом». А основным смыслом транслируемым тогдашней литературой, стало воспевание человека труда, причём труда максимально самоотверженного и героического. Немного раньше об этом заговорил Маяковский с его стихами про «город-сад». Одно из главных успешных деяний советского руководства заключалась в том, что на авансцену истории и вышло огромное количество простых людей из народа, среди которых было очень много талантов. Эти люди, пришедшие в литературу иногда от сохи, иногда от станка или законченного до революции вуза, жадно учились и впитывали, мировую культуру, («настоящим коммунистом нельзя стать, не вобрав в себя, весь объём знаний, накопленных человечеством»), пусть и частично сепарируя вобранное, и настраивались на грандиозные свершения.
Военная и послевоенная советская литература
Во время Великой Отечественной войны смыслы предельно обнажились и не допускали никакого иного толкования, кроме победы. Все жанры советской литературы: проза, поэзия, литературная критика, публицистика, драматургия,– работали на победу, и герои должны были соответствовать суровому военному времени. И создано было очень многое. Война, через которую прошли наша страна и народ, вызвала к жизни огромное количество национальных смыслов, воплотившихся в нашей литературе в произведениях, которых раньше не было. Это, прежде всего, смыслы, имеющие отношение к активности народных масс, включившихся в активное творение истории. Ими восхищались многие литераторы всего мира, включая таких утончённых и взыскательных писателей, как, например, Иван Бунин. Вспомним его восхищение» Тёркиным» Твардовского. А. Синявский перечисляет, чтоб было сделано в годы войны советскими писателями:
«В «Правде» были напечатаны пьесы «Русские люди»К. Симонова и «Фронт» А. Корнейчука, повести Б. Горбатова «Алексей Куликов, боец…» и «Семья Тараса» («Непокоренные»), главы из романа М. Шолохова «Они сражались за Родину», главы из поэмы А. Твардовского «Василий Теркин» и др. В «Известиях» печаталась «Радуга» В. Василевской, в «Комсомольской правде» — поэмы «Двадцать восемь» и «Лиза Чайкина» М. Светлова, «Февральский дневник» О. Берггольц, в «Красной звезде» — повесть «Народ бессмертен» В. Гроссмана, «Русская повесть» П. Павленко и т. д.
Ряд литературных произведений, написанных в годы войны, был экранизирован — «Два бойца» JI. Славина, «Радуга» В. Василевской, «Фронт» А. Корнейчука, «Нашествие» JI. Леонова, «Март-апрель» В. Кожевникова.
Литературная жизнь в стране не затухала в самые напряжённые периоды войны. Большими тиражами издавались книги. За военные годы вышло 169,5 млн. экземпляров произведений художественной литературы. Широко практиковались встречи писателей с фронтовиками и творческие отчеты писателей-фронтовиков. Проводились обсуждения книг- новинок и дискуссии по общим вопросам текущей литературы, научные конференции (например, посвященные творчеству Шекспира), литературные вечера и сессии, отмечавшие память М. Горького, В. Маяковского, русских классиков и классиков братских литератур.
В 1941 — 1945 гг. советская литература достигла больших успехов. В испытаниях войны упрочились и ещё ярче раскрылись ее основные идеи и принципы. Выросли и обогатились новым опытом многочисленные литературные кадры. Поднялся общественный авторитет писателя».
Свои смыслы родила жизнь после войны, когда нужно было восстанавливать державу и когда мечи нужно было перековать на орала. В это время Михаил Шолохов дописывал второй том «Поднятой целины», вышедший в 1959 году, а фильм «Кубанские казаки», поставленный гениальным Иваном Пырьевым по сценарию Н.Погодина транслировал этот смысл: война закончена, хватит воевать в жизни, нужно восстанавливать страну.
Несмотря на железную руку государства, пропустившую немалое количество солдат и офицеров через лагерные фильтры, в послевоенную литературу пришло ощущение свободы. И литераторы старшего поколения (Александр Твардовский, Владимир Луговской, Ярослав Смеляков, Константин Симонов, Дмитрий Кедрин, Алексей Сурков, Александр Фадеев, Леонид Леонов и другие мастера пера), и более молодое поколение, из которых есть и погибшие на войне (Михаил Кульчицкий, Павел Коган, Ольга Бергольц, Давид Самойлов, Семён Гудзенко, Юлия Друнина, Борис Слуцкий, Сергей Наровчатов) писали и жили с ощущением расправленной души, не боясь говорить правду о войне и не смягчая углов и красок. Каждый из них по-своему проявлял свою индивидуальность. В дискуссиях о двух принципах изображения событий в военной прозе (героико-романтический принцип показа войны и жесткий реализм, порой переходящий в натурализм), в острых разговорах о том каким должен быть положительный герой и о ненужности героев идеальных выковывались новые духовные и эстетические смыслы.Страна, пережившая войну и разоблачение советского вождя на двадцатом съезде, запустившая первый в мире спутник и болевшая «предчувствием космоса» напряжённо искала себя. Это было время новой войны с религией, для институализации которой генсек Н.С. Хрущёв в 1959 году создал специальный журнал «Наука и религия», призванный разоблачить «пережитки прошлого». (Однако замысел Хрущёва провалился: журнал незаметно для недремлющего ока цензуры стал тонким инструментом популяризации религии и церкви с СССР, под влиянием знакомства с его текстами более 100 человек стали священниками).
Оттепель и её смыслы
Что касается литературных смыслов, очень многое зависело от жизни, в том числе и от государственной. Оттепель, простоявшая несколько лет, породила целый поток книг и авторов, внутренняя свобода которых заключалась в том, что они захотели быть свободными от государства, вскормившего их. Правда в этих произведениях безусловно была, но она смешивалась с преувеличением, а во многих случаях и с ложью. Тогда эта полуправда не смогла выйти за пределы литературы и не привела к демонтажу государства, но то, что её смыслы подготовили демонтаж СССР в 90-е го годы, никто сегодня не оспаривает, даже дожившие до наших дней шестидесятники. Смыслы оттепели, главный из которых: «частное выше общего и государственного» оказались миной замедленного действия и проросли через десятилетия, став программой перестройки.
Центром для рождения движения новой генерации литераторов стал журнал «Юность», которую в 1955 году возглавил Валентин Катаев, названный Евтушенко «крёстным отцом всех шестидесятников». Смыслы, транслируемыми шестидесятниками, взывали к неофициальной, неидеологической (хотя как оказалось впоследствии именно эта общественная группировка была максимально идеологизированной и нетерпимой к чужому мнению), свободной стихии и это подавалось как максимально искренняя позиция и эстетика. Певцы индивидуального – Евтушенко, Вознесенский, Окуджава удивительным образом сочетали в себе искренность и конъюнктуру (Евтушенко и Вознесенский, подававшие себя в 90-е годы как борцы с ненавистным режимом, отметились и в «лениниане» – первый, как известно, написал «Казанский университет» про студенческие года вождя революции, а второй «Лонжюмо»). Рождественский в прославлении советского начала, Ахмадулина в свободе самовыражения и Битов с Искандером в своих исканиях были, конечно, искреннее своих перечисленных ловких коллег по цеху.
Конечно, в 60-е годы была и другая генерация писателей, по своей одарённости и значительности нисколько не уступавшая шестидесятникам: в прозе – Константин Паустовский, Юрий Казаков, Владимир Тендряков, Вадим Кожевников, Владимир Дудинцев, Борис Васильев, Павел Нилин, Владимир Солоухин, Иван Ефремов, Сергей Залыгин (многие из них успешно продолжали своё писательское дело в 70-х и 80-х) и в поэзии – Николай Тихонов, Александр Твардовский, Ярослав Смеляков, ранние Юрий Кузнецов и Николай Рубцов. Эти писатели осмысляли опыт войны и старались показать не только её героическую сторону, но и рассказывать о ней непарадным языком. О войне писали и К.Симонов, и Ю. Бондарев, и В. Быков, и В. Богомолов, и многие другие талантливые авторы. Но одновременно с этим у диссидентствующей части советских литераторов возникает стремление показать войну с неприглядной стороны. Владимир Войнович с 1963 по 1969 год пишет свою ставшую знаменитой книгу-анекдот про войну «Жизнь и необычайные приключения солдата Ива́на Чо́нкина», в конце концов, приведшую автора после публикации опуса на Западе к высылке из СССР в 1980 году.
В 60-е года страна ещё дышала романтикой, люди ездили «за туманом и за запахом тайги», участвовали в великих стройках ( Днепрогэсс, Братская ГЭС и Магнитка). Шли напряжённые дискуссии о том, что лучше и нужнее для страны и человека – физика или лирика? Западники увлекались Фолкнером и особенно Хэмингуэем, мэнээсы и работники заводских КБ носили такие же свитера, как американский писатель. Одновременно с этим всё большее число людей начинали интересоваться своими историческими и духовными корнями, создаётся ВООПИК, получает известность творчество восходящей звезды национально ориентированной живописи Ильи Глазунова. Корневой импульс уловил и воплотил в свои тексты Владимир Солоухин, создавший свои ставшие знаменитыми «Письма из Русского музея» (1966), «Чёрные доски» (1968). Однако крупных литературных героев, за которыми бы шли люди и которые были бы выразителями национальных смыслов, не появилось. Тогдашняя партийная власть не увлеклась вслед за интеллигенцией поисками национальных корней и смыслов. Одна её часть пребывала в плену марксистских партийных догм, другая часть, несмотря на свертывание оттепели, внутренне тяготела к западным ценностям. Позволю себе обратиться к воспоминаниям моего отца Юрия Михайловича Ключникова, филолога, поэта и переводчика, получившего второе высшее образование на факультете журналистики в Высшей Партийной Школе (ВПШ) в Москве, как раз на стыке эпох Хрущёва и Брежнева с 1964 по 1966 год. Он вспоминал, что смена двух стилей руководства никак не повлияла на глубинные интересы и мотивацию партийных работниковсреднего звена – инструкторов ЦК: как он выразился в книге воспоминаний – они «дрейфовали в сторону Запада». Не особенно опасаясь наказания и будучи уверенными в поддержке тех, кто обучался в ВПШ, они смело рассказывали антисоветские анекдоты и посмеивались (иногда едко и зло) над партийными догмами и ритуалами.
Из инстинкта самосохранения элиты оттепель была пресечена «сверху», но власть не предложила народу и художникам новых смыслов. Они родились из самой литературной среды и в 90-е годы стали могильщикам власти. Литература уже в 60-е годы разделилась на городскую и деревенскую, на патриотов и западников, на почвенников и тогдашних либералов. Они, конечно, отличались от сегодняшних либералов, но это отличие было продиктовано не тем, что они были лучше нынешних. Они уже тогда в отличие от патриотов, искренне болевших за отчизну и целое, в своём большинстве держали фигу в кармане, при этом больше пеклись о своём частном успехе, кармане, реализации. Это очень хорошо иллюстрирует показательная история, рассказанная политологом и режиссером С. Е. Кургиняном, про своё общение с писателем-шестидесятником Василием Аксёновым:
«В начале 2000-х годов я оказался на передаче Познера, посвященной очередной дискредитации Ленина, что, заметим, весьма и весьма сомнительно в контексте биографии самого Познера и его семьи. Притом что вряд ли для Познера семейные истории не обладают никакой ценностью. На передаче Познера дискредитация Ленина была поручена Василию Аксёнову. Выслушав очередные антиленинские антисоветские рулады маститого советского писателя, я деликатно сказал следующее:
— Может быть, я в чем-то ошибаюсь, но мне на память приходит книга «Любовь к электричеству», в которой сказано о величии Старика, то есть Ленина, и всех его революционных соратников. Вы мне не подскажете, кем написана эта книга?
Аксёнов ответил:
— Мною, и что? Я деньги зарабатывал.
На что мне пришлось ответить:
— А может быть, Вы и сейчас занимаетесь тем же?
Познер скорбно посмотрел на меня и сказал:
— Зря вы так.
Я ответил:
— Не зря!»
Особую роль в прозе 60-х сыграла фигура Александра Исаевича Солженицына, на протяжении истории литературы по-разному воспринимавшегося и властью, и обществом. Его носили на руках, к нему относились настороженно, его выслали из страны, к нему в Вермонт потихоньку ездили наши писатели и художники, его восторженно встретило русское общество и власть после его возвращения на Родину. От него ожидали масштабных действий по спасению страны в 90-е годы, его постепенно стали забывать незадолго до его кончины, к его наследию периодически возвращаются сегодня и воспринимают по-разному. В наши дни какого-либо консенсуса по поводу его фигуры не достигнуто, но в патриотической среде, поначалу возлагавшей на него большие надежды сегодня преобладает мнение, что этот крупный, талантливый человек, по масштабу личности многократно превосходящий всех либералов – по отношению к стране по своей сути больше разрушитель, чем созидатель и что степень его таланта преувеличена – он не Лев Толстой и не Достоевский. По своим взглядам либеральный патриот, он, конечно, много сделал для того, чтобы память о жертвах репрессий сталинского времени не была забыта, но при этом способствовал разрушению нашей страны, хотя безусловно хотел её возрождения. Либералы также относились и относятся к нему неоднозначно (помним, как фракция Гайдара захлопывала его выступление в Госдуме). В том же Китае, внимательно изучающем тему развала СССР, его книги продаются, но не преподаются в школах и вузах. Смыслы, излучаемый его личностью и творчеством столь критичны к советскому периоду, что по сути, прерывают единство истории.
Проза 70-80-х годов
В 70-е годы и в начале 80-х годов реализовалось многое, начатое в 60-е годы. Политика разрядки, провозглашённая в Хельсинки, вроде бы позволила стране получить передышку и направить энергию народа на долговременное развитие страны, но власть не воспользовалась этой исторической возможностью. Она в большей степени вкладывалась в материю – в экономику и в вооружения, а в сфере духа повторялись партийные догмы, в которые народ, наблюдающий двойные стандарты партийных бонз, верил все меньше. Правда русские писатели видели и переживали кризисные явления куда как сильнее, чем обкомовские работники. Ещё Герцен говорил о писательской судьбе: «Мы не врачи, мы – боль». Смыслы, транслируемые самыми талантливыми писателями 70-х- начала 80-х – это смешанная с болью тревога за происходящее со страной и народом. «Так что же с нами происходит?» – вопрошал Шукшин, наблюдая за тем, как в стране отчетливо формируется мещанская идеология и потребительские идеалы позднесоветского человека со знаменитой триадой «квартира — дача-машина», куда быстро добавлялись все новые цели потребления: чешские гарнитуры, магнитофоны, путёвки, разнообразный блат и связи, заграничные поездки в страны соцлагеря, джинсы и прочие модные шмотки. Уровень жизни вырос, но воспитание человека отставало от стремительно меняющейся жизни, тем более, что железный занавес в 70-е годы сильно истончился. Многое в умах молодёжи перевернулось, когда в страну хлынули потоки рок-музыки. В замечательном фильме Карена Шахназарова «Исчезнувшая империя» есть выразительные кадры – ритмы музыки «Битлз», звучащие на самодеятельном концерте старшеклассников 70—х годов становятся всё громче и начинают расшатывать мостовую, здания на улицах Москвы, а потом и башни Кремля. Это осознание пришло в искусство позже, фильм вышел в свет в 2012 году, но тогдашнее искусство остро реагировало на душевное измельчание человека. Городские повести Юрия Трифонова («Обмен», «Другая жизнь», «Дом на Набережной») показывали, что в душах героев этот нравственный обмен давно произошёл и они отказались от лучшего в себе ради комфорта и материальных удобств.
Иные смыслы транслировались когортой талантливейших писателей- деревенщиков, остро заявивших о проблемах, возникших в стране в связи с урбанизацией и умиранием русской деревни – прозаики, Фёдор Абрамов, Виль Липатов, Василий Шукшин, Анатолий Иванов, Виктор Астафьев, Василий Белов, Валентин Распутин, Борис Можаев, Евгений Носов, Владимир Личутин, Владимир Крупин, очеркисты Владимир Овечкин, Ефим Дорош. Каждый из этих писателей в той или иной степени отражал смыслы, о которых уже говорилось ранее. Они по духу были патриотами, воспевали традиционный уклад жизни и любовь к родной земле без натужных партийных интонаций и лексики, показывали нравственную целостность человека как идеал, к которому нужно стремиться, отрицали казенщину, сделки с совестью, бытовое западничество. Конечно, они несколько идеализировали сельское бытие и далеко не все из тогдашних жителей страны разделили это восторженное отношение и, следуя могучему урбанистическому магниту, покидали деревенские просторы ради асфальта и огней больших городов. Писатели–деревенщики создали неповторимую галерею героев с яркими узнаваемыми характерами и те, кто внимательно читал эти произведения, едва ли сможет забыть шукшинского Алёшу Бесконвойного или беловского Ивана Африкановича Дрынова. Герои и смыслы несли в себе важнейшую правду и хотя деревенская литература резко схлынула в 90-е годы, зёрна, брошенные этими мастерами пера, не засохли в земле и ещё обязательно дадут всходы, а их наследие нуждается в осмыслении. Некоторые из писателей (прежде всего Валентин Распутин в «Пожаре») сумели своим пророческим зрением увидеть нарастающий системный кризис, накрывший страну в конце 80-х и особенно, в начале 90-х, и показать искры того пламени, которые оставили пепелище не только от русско-советской деревни, но и от прежней жизни в целом.
В 70-80 –е годы появилась и так называемая «лейтенантская проза» писатели, прошедшие войну захотели ещё раз осмыслить свой фронтовой опыт, сделав главными героями младших офицеров. Писатели этого направления избегали псевдоромантики, намёка на напыщенность, , предпочитали изображать войну в будничных красках и не отказывались от отражения в своих произведениях трагических сторон войны. Эти литераторы: Виктор Некрасов, Юрий Бондарев, Григорий Бакланов, Виктор Астафьев, Василь Быков, Борис Васильев, Константин Воробьёв, Виктор Курочкин, Вячеслав Кондратьев, Владимир Богомолов были людьми с разными мировоззренческими установками уже в момент создания своих произведений и после перестройки и крушения СССР каждый из них пошёл своим путём. Основные смыслы, которые несла в себе эта литература заключались в том, что негромкий героизм воинов нужно показывать через обыденность (здесь эти писатели шли за Львом Толстым) и что именно в этом заключается правда войны. Потому писатель, пишущий о войне, должен пропустить этот опыт через себя (отсюда резкое неприятие произведения талантливого в изображении советских социальных типов, но не воевавшего Владимира Маканина «Асан», посвящённого чеченской войне).
Какой смысловой заряд несла русская поэзия 70-80-х годов?
Особые смыслы несла русская поэзия 70-80-х годов, которая была уникальным явлением. В то время активно творили Арсений Тарковский, Леонид Мартынов, Римма Казакова, Валентин Берестов, Инна Лиснянская, а также писатели—фронтовики Евгений Винокуров, Сергей Смирнов, Евгений Долматовский, Юлия Друнина, Николай Старшинов.
Критик Александр Михайлов, сказал о стихах 70-х. вполне комплиментарную фразу:» «Поэзия наших дней развивается нормально», правда имею в виду других поэтов. Сергей Чупринин, принадлежащий к либеральному лагерю, похвалив патриотов П. Кошеля, Г. Красникова, Н. Дмитриева перечислил самые яркие поэтические книги начала 80-х, отметив и почвенных поэтов:
«Не будем забираться глубоко и вспомним, что только в 1980 – 1981 годах вышли в свет такие, бесспорно, примечательные книги, как «Зимний день» А. Тарковского, «Залив» Д. Самойлова, «Сюжет» В. Соколова, «Тайник» И. Шкляревского, «Остылый уголь» Н. Панченко, «Нерв» В. Высоцкого, «Письма Катерине, или Прогулка с Фаустом» Ю. Левитанского, «Отпущу свою душу на волю» Ю. Кузнецова, «Выше радости, выше печали» В. Казанцева, «Безотчетное» А. Вознесенского, «Третий глаз» Ю. Мориц, «Ярило» В. Устинова, «Длина дыхания» Г. Русакова… – и это не считая одно-, двух- и трехтомников избранных произведений, которые зачастую заставляли нас по-новому взглянуть на облик и путь хорошо известных, казалось бы, мастеров стиха».
Автору этой статьи посчастливилось почти 20 лет общаться и 10 лет бок о бок работать в отделе теории Института мировой литературы (ИМЛИ) с крупнейшим литературоведом, критиком, публицистом, историком русской литературы Вадимом Валериановичем Кожиновым, который разделял два понятия – стихи и поэзия и который составил поэтическую антологию «Страницы современной лирики». Я неоднократно слышал от него высказывания, что разговоры о кризисе поэзии неправомерны: поэзия 70-80- х годов в России «процветает». Кожинов собрал свою знаменитую антологию «Страницы современной лирики» из 12 лучших поэтов – Алексея Прасолова, Николая Рубцова, Владимира Соколова, Анатолия Жигулина, Глеба Горбовского, Станислава Куняева, Анатолия Передреева, Василия Казанцева, Алексея Решетова, Олега Чухонцева, Эдуарда Балашова и Юрия Кузнецова.
Какие смыслы они несли? Смыслы поэзии несколько отличаются от смыслов прозы или критики: если она подлинная, то в центре любого лирического стихотворения человек с его переживаниями красоты и целостности мира. В 70 –е и особенно в 80-е у человека, жившего в СССР, нарастала подспудная тревога, что эта целостность может быть нарушена и что хрупкий мир, страна может погибнуть либо в результате войны ( в одном из своих лучших стихотворений либерал Евгений Евтушенко выразил это чувство с помощью вопроса: «Хотят ли русские войны?»), либо в результате издержек научно-технического прогресса (об этом прекрасно сказал Юрий Кузнецов в своей «Атомной сказке»), либо по причине нравственного разложения или в результате утраты чувства родины (призыв Рубцова «Россия, Русь, храни себя, храни!» выглядит почти заклятием против такого сценария для отечества). Пожалуй, предчувствие утраты той хрупкой гармонии, которую страна и мир завоевали к 70-м годам – это главный смысл, который можно вычитать в той лирике:
И чья-то настольная книга
Должна трепетать на земле,
Как будто в предчувствии мига,
Что всё это канет во мгле.
(Вл. Соколов)
В 80-е годы работали разные, преимущественно либеральные по духу поэты – С. М. Гандлевский, О. Седакова, В. Филиппов, В. Соснора, Д. Волчек, Ю. Арабов, Т. Кибиров, И. Шкляревский, А. Межиров, А. Кушнер и многие другие авторы. Если сравнивать этих очень разных мастеров рифмы с поэтами кожиновской антологии и попытаться выделить главные смыслы творений этого поэтического лагеря, то нужно признать, что они в гораздо большей степени замкнуты на себе и своих субъективных переживаниях, нежели на судьбах страны, в которой жили. Обобщая и упрощая смыслы, излучаемые этой поэзией (при том, что это были уникальные поэты со своим лицом), нужно признать, что у них, конечно, было своё предчувствие перемен, которые ожидали страну, но это была вовсе не тревога за державу, а желание, чтобы скрепы, её держащие, до основания разрушились и страна как можно быстрее вошла в «цивилизованный мир».
Литературная критика 70- 80-х годов
Литературная критика этих лет сыграла немаловажную роль в формировании тех смыслов, влиявших на сознание читающей публики, которая тогда была весьма многочисленной. Вся страна превратилась в огромную избу-читальню: стоило появиться какому-то талантливому, острому или необычному произведению, о нём быстро становилось известно в самых разных уголках нашей тогда могучей державы. Литературная жизнь тогда вращалась вокруг толстых журналов, бывших главными источниками рождения смыслов. И они делились на либеральные («Новый мир, «Знамя», «Октябрь», «Юность», и «Иностранная литература», воспринимавшаяся как окно в западный мир) и патриотические, почвенные ( «Наш современник», «Москва», «Молодая гвардия» , «Огонёк»), ставший ультра-либеральным после прихода туда В. Коротича. Журнал «Дружба народов» выполнял интернациональную функцию.
В литературной критике тех лет было немало партийной идеологизированности. Три главных потока смыслов (партийно-официозный, демокртический и патриотический ) создавали достаточно насыщенную интеллектуальную атмосферу времени. Либеральным критикам, степень тогдашнего публичного либерализма и свободомыслия которых , конечно, не стоит переоценивать ( Е.Шкловский, И. Дедков, С. Чупринин, А. Марченко, А. Латынина, Н. Иванова, Ст. Рассадин, Б. Сарнов, Д. Урнов, Ю. Буртин, многие из которых были связаны с линией, проводимой «Новым миром») противостояли критики патриоты, почвенники, сторонники классической традиции (С. Викулов, М. Лобанов, Е.Осетров, С. Лесневский, В. Кожинов, С. Куняев, В. Бушин, Ю. Лощиц, В. Гусев, А. Ланщиков, Ю.Селезнёв, Т. Глушкова, М. Любомудров, О. Михайлов, В. Чалмаев, В. Бондаренко). Были те, кто проводил официальную партийную линию (Ю. Суровцев, В. Оскоцкий, Е. Сидоров, А.Дементьев, Ф. Кузнецов), но с началом перестройки они (за исключением Ф. Кузнецова) перешли на либеральные позиции.
Центристом пытался быть и В.Я. Лакшин, основательный и фундаментальный автор статей на самые разные темы – о шестидесятниках, Солженицыне, «Новом мире», Александре Островском, Михаиле Булгакове. Лакшин энергично защищал Твардовского от обвинений, а в конце жизни выступил против русофобии, начинавшей поднимать голову начале 90-х. К центристами, склоняющимися к либеральному направлению можно отнести таких критиков, как Л. Аннинский, И.Золотусский, И.Роднянская, А. Турков, И. Виноградов.
Все эти критики сосредоточенно осмысливали литературу и жизнь. Они видели, что со страной и народом происходят некие сложные процессы, которые свидетельствуют об отклонении от некоего правильного магистрального курса, который до конца не понятен никому, но ясно одно – нужны серьёзные перемены. Необходимость перемен они понимали по-разному – одни как необходимость возвращения страны к органическому, естественному для неё русскому пути, другие как отбрасывание советского опыта и интеграцию в западную цивилизацию.
Вопрос отношения к классическому наследию русской культуры и выбора национального пути обострился ещё в 70-е годы (известная дискуссия «Классика и мы» 1977 года) и вышел на первое место во второй половине 80-х годов. Конфликт между двумя смыслами и группами людей по поводу оценки происходившего в те годы в стране и перспектив дальнейшего движения начался ещё раньше перестройки и продолжается до сих пор.
Стоит отметить, что проблемы нравственного выбора и моральные смыслы литераторы-патриоты освещали в своих произведениях гораздо глубже, нежели писатели либерального направления, которые чаще писали о том, как, по их мнению, бесчеловечная государственная машина уничтожает свободы и права отдельной свободолюбивой личности. Конфликт между смыслами, которые исповедовал каждый лагерь тлел, но настоящей войны не было. И потому советские литераторы последнего извода могли еще встречаться на разных литературных мероприятиях, после которых были общие банкеты и разговоры. Но настоящий водораздел между патриотической и либеральной литературой произошёл в годы разрушения советского государства.
Перестройка и 90-е годы
Полная версия доклада: https://izborsk-club.ru/27612
Сергей Ключников, главный редактор журнала «Наука и Религия», секретарь Союза писателей России, эксперт «Изборского клуба»
