Утреннее солнце разбудило Аллочку не чувством опустошённой войны, а острым, почти хирургическим любопытством. Вчерашний бунт всё ещё висел в воздухе. Только сегодня она хотела не разрушать, а проверять. Проверять границы системы и, главное, границы себя самой. Она вспомнила о возможности включения режима голодания. Это был и бунт, и проверка. Вызов всей системе комфорта. Вызов себе самой.
— Я хочу поголодать, — произнесла она. — Осознанно и контролируемо. Никакой еды, только вода. Пока я сама не решу остановиться.
Голос ассистента был ровным.
— Хорошо. Запросы на доставку продуктов отменены. Буду отслеживать ваши биометрические показатели. При критических отклонениях вмешаюсь по протоколу безопасности. Жду дальнейших указаний.
Аллочка выпила большой стакан воды. Лёгкая дрожь в руках была не от голода, а от предвкушения эксперимента. Она вышла в парк Города Счастья. Утро было прекрасным. Птицы пели по расписанию, цветы благоухали с идеальной интенсивностью, улыбающиеся прохожие излучали ненавязчивое благополучие, но сегодня Аллочка смотрела на это не с бунтарской яростью, а с холодноватым анализом. Она немного скучала по Мио, который всегда поднимал её настроение по утрам, но было просто необходимо отключить его на время, чтобы во всём разобраться.
«Став счастливой и одновременно глупой, остаюсь ли я человеком?» — мысль билась ритмично в такт шагам. «Человек — это движение, постоянная борьба и преодоление. Новое рождается из хаоса старого. В этом городе всё предопределено, отточено и безопасно! Где нет забот, там нет роста. Где нет проблем, там нет решений. Где нет риска, там нет открытий. В чем тогда смысл жизни? Поддерживать вечный двигатель улыбки? Быть шестерёнкой в машине духовного застоя?»
Она шла, чувствуя, как лёгкое головокружение от голода начинает обострять краски и звуки. Листья казались ярче, щебет птиц чётче, но улыбки прохожих казались ещё более пустыми. «Всё это маски. Это не настоящее счастье!» — думала Аллочка про себя. Нужно было сменить перспективу, и она решила проехаться на поезде на магнитной подушке.
Станция встретила Аллочку тишиной. Не было гула или вибраций — только ощущение покоя и гармонии. Аллочка села в своё любимое место у окна. В салоне было несколько таких же умиротворённых пассажиров, погружённых в свои гармоничные мысли.
Раздался мягкий, почти неслышный гул. Магнитное поле включилось. И в этот момент, за доли секунды, когда невидимые силы под капсулой пришли в движение, чтобы оторвать её от рельсов, случилось нечто. Это был не толчок, а скорее… рывок невидимой энергии снизу. Аллочку подбросило на сиденье выше, чем это мог бы объяснить обычный старт. Миг невесомости? Или что-то большее? Она почувствовала, как будто некая незримая сила снизу подтолкнула не тело, а само сознание. Как игла, вонзившаяся в точку сомнения и запустившая цепную реакцию. Это было мгновенно, точечно и шокирующе. Даже поднявшись всего на сантиметры выше, можно было посмотреть на всё по-другому.
Поезд плавно набрал скорость, несясь бесшумно над городом. Аллочка прижалась лбом к прохладному стеклу. Город Счастья проплывал за окном — кварталы улыбающихся домов, парки, озёра и галереи. Она перестала думать, а просто смотрела и пыталась понять всё как-то по-другому. Ощущение от того рывка — этого физического толчка вверх — не отпускало. Оно было ключом к новым чувствам, дающим иные интерпретации всего, что было рядом.
Доехав до конца, она пересела на другую ветку. Маршруты выбирала случайно. Так она ездила и ездила, смотрела, впитывала, но не судила. Голод был фоном, чистым листом, на котором могло проявиться что угодно, а в груди пульсировало какое-то новое чувство.
И вдруг, когда поезд вынырнул из тоннеля на окраине, где Город Счастья граничил с парком, произошло озарение. Это была не мысль, не эмоция. Это был взрыв. Её сердце вдруг распахнулось, и в него хлынул неудержимый, огненный, нескончаемый поток Любви. Не к кому-то конкретному, а ко всему.
Любовь разлилась по телу, заполнив каждую клетку, и выплеснулась через край. Это была всеобъемлющая, всепоглощающая Любовь. Любовь не требовательная, не собственническая, а ощущение абсолютного, нераздельного Единения. Единения с мчащимся поездом, с магнитным полем, подтолкнувшим её к пониманию чего-то более высокого и осознанного. С технологиями, соткавшими этот Город. С творчеством — своим и тех, кто проектировал эту иллюзию. С живым — деревьями за окном, птицей, мелькнувшей в небе. С неживым — камнями, металлом, светом солнца на стекле, со всем на свете!
Откровение пульсировало в ней, как второе сердце, наполняя невероятной энергией. Это было настоящее откровение, заставлявшее трепетать сознание, чувствовать с небывалой остротой и укреплять вновь обретённое знание всем сердцем. Она смотрела в окно, и каждый промелькнувший человек был самым дорогим человеком.
Это простое чувство разливалось по телу волной любви, радости и… да, счастья. Не плоского, как у Матильды, а глубокого, вселенского, основанного на бездонном понимании связи всего со всем. Слезы блаженства и изумления покатились по её щекам. Она смеялась тихо, не обращая внимания на удивлённые взгляды других пассажиров.
Так вот оно какое… — мысль пронеслась, как эхо озарения. Чувство единения. Не навязанное. Не вымученное. Не купленное отказом от мысли, а настоящее. Живое. Дышащее. Вот как всё может быть… по-другому.
Чувства вдруг стали глубже и острее, чувствительнее к миллиону нитей, связывающих её со всем миром. Всё это было не бегством, а путём к прорыву. Прорыву не из системы, а сквозь неё, к сути, которая была выше любых систем.
Поезд замедлялся у следующей станции. Аллочка вышла. Она стояла на платформе, вдыхая воздух. Теперь он казался ей наполненным не просто кислородом, а самой жизнью, пульсирующей в каждом её проявлении. Она посмотрела на Город счастья по-другому. Он не изменился, но изменилась она. Аллочка видела не тюрьму гармонии, а часть огромного, живого целого, которое можно любить, даже понимая его несовершенство. Любить без слепоты. Любить, оставаясь собой — художницей, бунтаркой, искательницей.
Она улыбнулась. Впервые за долгое время улыбка была не саркастичной, не вымученной, а естественной, идущей из того самого источника всеобъемлющей любви и единения, который она только что открыла в себе. Теперь она знала, за что сражается: за право любить этот мир во всей его сложности, а не только в его удобной, улыбающейся версии. И в этом знании была невероятная сила.