— Что, мам, не нравится? А на правду не обижаются! Я давно знаю, что ты вместо того, чтобы работать и нас обеспечивать, по мужикам скачешь! Что, стыдно? Вот и мне стыдно, что мать у меня такая! Вот угораздило у такой непутевой женщины родиться. Откуда про мужиков знаю? Дак папа сказал. Он меня сразу предупредил…
***
Замок в двери щёлкнул, но привычного топота детских ног не последовало. Плечо ныло. день на ногах, отчёт за отчётом, а в голове — только одна мысль: как там они?
— Пашка! Светка! Я дома! — крикнула она, стараясь, чтобы голос звучал бодро.
Из комнаты сына донеслось неразборчивое бурчание. Дверь к дочери была плотно закрыта. Валя разулась, чувствуя, как гудят ступни. Раньше, ещё пару лет назад, этот момент возвращения был праздником. Они висли на ней, перебивая друг друга, рассказывали про школу, про друзей, про то, какую букашку видели на улице. А теперь… Теперь она входила в зону боевых действий, где была единственной мишенью.
Она прошла на кухню. В раковине — гора посуды. На столе — крошки, пятна от сладкого чая и пустая пачка из-под чипсов.
— Ну ё-моё, — прошептала Валя. — Опять двадцать пять.
Она заглянула к Пашке. Четырнадцатилетний сын лежал на диване, уткнувшись в телефон. На её появление он даже голову не повернул.
— Паш, привет. Ты чего трубку не брал? Я звонила три раза.
— Занят был, — буркнул он, не отрываясь от экрана.
— Чем? Лежанием? Посуду кто мыть будет? Пушкин?
— Тебе надо, ты и мой. Ты ж у нас мать, хозяйка очага, — он хмыкнул, и в этом смешке Валя услышала интонации Ивана. Те самые, от которых у неё раньше холодело внутри, а теперь просто сводило скулы. — Или ты устала, пока по мужикам своим каталась?
Валя замерла. Воздух в комнате стал вдруг ледяным.
— Что ты сказал?
— Что слышала. Папа сказал, тебя на работе не было. Ты днём с хахалями разъезжаешь, а вечером типа «уставшая» приходишь. Актриса.
Валя прикрыла глаза. Иван. Конечно. Его почерк. Мелкий, мстительный, въедливый, как ржавчина.
— Паша, посмотри на меня, — тихо, но твёрдо сказала она. — Я работаю. Чтобы у вас была еда, интернет и вот этот телефон в твоих руках.
— Ага, конечно, — фыркнул сын. — Папа говорит, ты просто дома ничего делать не хочешь. Лодырь.
Валя вышла из комнаты, аккуратно прикрыв дверь, хотя хотелось хлопнуть так, чтобы штукатурка посыпалась. Она набрала в лёгкие воздуха. Не плакать. Нельзя. Они только этого и ждут.
На кухне она включила воду. Шум струи немного успокаивал. Руки механически намыливали тарелки, а мысли унеслись в прошлое. В то время, когда Иван был ещё «перспективным студентом».
Сколько это длилось? Вечность.
«Валюш, ну потерпи, вот получу диплом, устроюсь в крутую фирму, заживём», — говорил он, лёжа на диване с бутылочкой «пенного».
И она верила. Или хотела верить. Работала на двух ставках, брала подработки. Наследство от бабушки — всё ушло на его учёбу. Два года платного отделения. Она себе колготки лишний раз не покупала, штопала старые, зато у Ивана — новый ноутбук, «для учёбы», и машина, чтобы «статус поддерживать».
А он? То «платят копейки, я за такие деньги с дивана не встану», то «начальник дурак», то «образования не хватает». В итоге — ни копейки в бюджет. Зато гонору — вагон.
«Ты кто такая, чтобы я перед тобой отчитывался? Баба должна молчать и обслуживать», — это стало его любимой присказкой к концу брака.
Развод дался ей тяжело. Не из-за чувств — они выгорели, как сухая трава. Из-за грязи. Иван вцепился в неё, как клещ. Сначала были «психологи». Он таскал её по специалистам, делал скорбное лицо:
— Я хочу сохранить семью, я всё осознал.
А выходя из кабинета, шипел ей на ухо:
— Ты никому не нужна, старая, с прицепом. Сдохнешь под забором без меня.
Но самое страшное началось потом. Дети.
Валя вытерла тарелку так яростно, что та скрипнула.
До 2014 года они жили душа в душу. Она вспомнила, как водила их в филармонию. Светка, маленькая, в белом платье, заворожённо слушала скрипку. Пашка обожал театр. После спектакля про Чаплина они неделю ходили походкой «бродяги» и пересмотрели все фильмы.
«Мам, а давай ещё раз "Огни большого города"?» — просил Пашка.
И они смотрели. Смеялись, обсуждали. Она возила их на речку, учила плавать. Она жила ими.
А теперь Иван, как опытный кукловод, дёргал за ниточки.
Звонок в дверь разорвал тишину. Валя вздрогнула. У неё не было гостей.
На пороге стоял Иван. В расстёгнутой куртке, с лоснящимся лицом и тем самым выражением превосходства, которое хотелось стереть наждачкой.
— Ну чё, мать, дети готовы? — он даже не поздоровался. Прошёл в коридор по-хозяйски, не разуваясь. Грязь с ботинок осталась на чистом коврике.
— Куда? — Валя скрестила руки на груди.
— К отцу. На выходные. Или ты опять будешь препятствовать общению? В опеку звякнуть?
Из комнат тут же высунулись дети. Светка, увидев отца, расцвела:
— Папа! Ты приехал!
— Привет, принцесса. Собирайся, поедем в торговый центр, куплю тебе что захочешь. А то мать-то вечно деньги жмёт, — он громко, нарочито громко подмигнул дочери.
Валя стиснула зубы.
— Иван, ты алименты не платишь полгода. Может, сначала долги закроешь, а потом будешь щедрость изображать?
— Ой, да не начинай, — он отмахнулся, как от назойливой мухи. — Я работаю неофициально, ты же знаешь. Кручусь, верчусь. А ты всё ноешь. Меркантильная ты баба, Валька. Только бабки на уме.
Пашка вышел из комнаты, уже одетый.
— Мы готовы, пап. Поехали отсюда, а то тут душно.
— Видишь? — Иван самодовольно ухмыльнулся. — Дети всё чувствуют. Ладно, погнали, бойцы. Мамке пока-пока.
Они ушли, даже не обернувшись. Дверь захлопнулась, и Валя сползла по стене на пол.
В тишине квартиры эхом отдавались слова сына: «Тут душно».
***
Выходные прошли как в тумане. Валя пыталась заняться уборкой, но всё валилось из рук. В голове крутилась карусель из обид и непонимания.
В воскресенье вечером Иван привёз детей обратно. Он не уехал сразу, а зашёл в квартиру, якобы воды попить.
Дети были возбуждённые, с пакетами фастфуда и новыми безделушками.
— Мам, смотри, какой чехол папа купил! — Светка сунула ей под нос телефон. — Не то что ты, «денег нет, денег нет».
— Света, — Валя устало посмотрела на дочь. — У папы деньги есть, потому что он их на еду и квартплату не тратит. Это всё оплачиваю я.
— Ой, да не гони! — вмешался Пашка. — Папа сказал, ты всё тратишь на свои хотелки. На билеты эти дурацкие в театры. Нафига нам твоя филармония? Скукотища! Ты просто транжира. Папа на машине ездит, бензин дорогой, а он всё равно нас катает. А ты…
Валя посмотрела на Ивана. Тот стоял, прислонившись к косяку, и довольно ухмылялся. Ему нравилось это шоу.
— Иван, — тихо сказала Валя. — Ты же знаешь, что абонемент в филармонию на год стоит меньше, чем ты на бензин тратишь за две недели. Ты зарабатывал пятнадцать тысяч, а на бензин уходило десять. Кто из нас транжира?
— Не грузи детей своей бухгалтерией, — лениво ответил Иван. — Им это неинтересно. Им важно, кто их любит, а кто мозг выносит.
— Любит? — Валя почувствовала, как внутри закипает что-то горячее. — Ты называешь любовью враньё? Ты рассказываешь им, что я гуляю с мужиками!
— А разве нет? — Иван округлил глаза, разыгрывая удивление. — Дети, скажите, мама дома бывает? Нет. Значит, где она?
— На работе! — крикнула Валя.
— Ну да, ну да. Рассказывай сказки.
Пашка вдруг шагнул вперёд, глядя на мать с вызовом.
— Ты нас предала, — выпалил он. — Ты семью развалила. Папа сказал, ты его выгнала, потому что он тебя в постели перестал устраивать. Тебе только секс нужен был, а не семья!
Валя пошатнулась, словно её ударили под дых. Четырнадцать лет. Ему четырнадцать лет. И он говорит такие вещи матери.
— Паша… — прошептала она. — Кто тебе это сказал?
— Папа! Он врать не будет! Он мужик!
Иван довольно хмыкнул, доставая сигареты, хотя знал, что Валя не переносит запах табака.
— Слышала глас народа? Учись, Валюха.
В этот момент Валя посмотрела на сына. Не с обидой, а с какой-то пронзительной жалостью.
— Паш, — сказала она очень тихо. — А помнишь, как мы «Малыша» смотрели? Чаплина. Помнишь, что там главное было? Доброта. И честность. Неужели ты веришь, что я… такая?
Пашка вдруг смутился. Его дерзкий взгляд дрогнул. Он скосил глаза на отца, потом снова на мать. Губы его задрожали.
— Я… — он запнулся.
— Чё ты мнёшься? — грубо подбодрил его Иван. — Скажи ей всё, что думаешь. Пусть знает своё место.
И тут Пашка выдал то, чего никто не ожидал. Он вдруг сжался, стал меньше ростом, и, глядя в пол, тихо пробормотал:
— Я так делаю, чтобы нравиться папе. Ты же нас и так любишь.
В кухне повисла звенящая тишина. Слышно было, как капает вода из крана.
Валя замерла. Сердце пропустило удар, а потом забилось, как сумасшедшее.
«Ты же нас и так любишь».
Иван перестал ухмыляться. Сигарета застыла в его руке. Он перевёл взгляд с сына на Валю, потом обратно.
— Чего? — переспросил он, но голос его уже не звучал так уверенно. — Ты чё несёшь, пацан?
— То и несу! — вдруг закричал Пашка, и слёзы брызнули из его глаз. — Ты же только и делаешь, что её грязью поливаешь! «Мать такая, мать сякая, шляется, предательница». А она пашет! Она пашет, пап! А ты только обещаешь! «Куплю, сделаю, поедем». А сам у бабушки деньги стреляешь на бензин, я видел!
Светка, испуганно прижавшаяся к холодильнику, вдруг всхлипнула:
— И про билеты… Мама нам покупала самые лучшие места. А ты сказал, что это выброшенные деньги. А мне нравилось! Мне нравилось в театре!
Иван стоял, словно его облили ледяной водой. Вся его напускная бравада, всё его высокомерие вдруг пошли трещинами. Он смотрел на детей, которые впервые за долгое время говорили своим голосом, а не его заученными фразами.
Он привык видеть в них союзников, маленьких солдат в его войне против бывшей жены. А сейчас он увидел двух испуганных детей, которых он сам же загнал в угол своим враньём.
«Стокгольмский синдром», — пронеслось в голове у Вали. Они заложники. Они пытались выжить между двух огней, подыгрывая тому, кто опаснее и агрессивнее. Потому что знали: мама простит. Мама — это тыл. А папа — это минное поле.
Иван медленно опустил руку с сигаретой. Он посмотрел на Валю. Она стояла бледная, уставшая, в старом домашнем халате, но в её глазах не было злорадства. Только боль.
— Вань, — сказала она. Голос её не дрожал. — Ты же хотел их уничтожить. Не меня. Их. Ты понимаешь, что ты делаешь? Ты учишь их ненавидеть самого близкого человека. Зачем? Чтобы потешить своё эго?
Иван открыл рот, чтобы огрызнуться, выдать привычное «да пошла ты», но слова застряли в горле. Он посмотрел на Пашку, который вытирал слёзы рукавом. На Светку, которая смотрела на него с испугом и разочарованием.
Впервые за много лет где-то под слоями эгоизма, лени и обиды у него шевельнулось что-то живое. Стыд. Жгучий, неприятный, настоящий.
Он вспомнил, как врал им про её «мужчин». Как придумывал истории про её жадность, зная, что она отдала ему всё наследство на учёбу, которую он так и не закончил.
— Я… — Иван закашлялся. Голос сел. — Я думал… так будет честно. Ну, типа, глаза открыть.
— На что? — спросил Пашка зло. — На то, что ты крутой, а она нет? Пап, ты даже мороженое нам сегодня купил на деньги, которые у Светки занял из копилки!
— Заткнись! — рявкнул Иван, но тут же осёкся.
Он осел на табуретку, закрыв лицо руками. Картинка «идеального отца», которую он так старательно рисовал, рассыпалась в прах. Дети не дураки. Они всё видели. Просто боялись сказать. До этого момента.
— Ну я и сволочь, — глухо произнёс он в ладони.
Валя не двигалась. Она ждала.
— Вань, — мягче сказала она. — Ты не сволочь. Ты просто запутался. И нас запутал.
Иван поднял голову. В его глазах стояли слёзы. Не те, театральные, для психологов, а настоящие.
— Валь, я ведь… я ведь завидовал. Тебе. Что ты сильная. Что ты всё тянешь. А я… как г… в проруби. Вот и бесился. Хотел, чтобы они меня любили больше. А вышло…
Он махнул рукой, не в силах закончить.
Пашка шмыгнул носом и подошёл к матери. Уткнулся лбом ей в плечо, неловко, по-мужски. Валя обняла его, чувствуя, как напряжение последних месяцев отпускает, стекает с плеч тяжёлой водой. Светка тут же поднырнула под другую руку.
Иван смотрел на них — на этот единый, нерушимый комок, который он пытался разбить кувалдой. И понял, что проиграл. Но в этом проигрыше был его единственный шанс остаться человеком.
— Прости, Валь, — выдавил он. — За всё. За бабки, за враньё. За то, что детям про тебя плёл.
Он встал, чувствуя себя неуклюжим и лишним на этой кухне.
— Я пойду. Надо… надо подумать.
Валя посмотрела на него поверх голов детей. В её взгляде уже не было той стальной защиты. Была усталость, но была и надежда.
— Иди, Вань. Но если захочешь быть отцом — настоящим, а не воскресным аниматором — приходи. Только без вранья. И без «беленькой».
— Без, — кивнул он. — Обещаю. И на работу устроюсь. Нормальную. Хватит дурака валять.
Он вышел в прихожую. Дверь хлопнула, но на этот раз звук был другим. Не как выстрел, а как точка в конце длинной и тяжёлой главы.
Валя гладила детей по головам.
— Мам, — пробурчал Пашка в её халат. — А давай завтра пиццу закажем? Я сэкономлю на обедах.
— Да ладно тебе, экономист, — улыбнулась Валя, чувствуя, как по щеке катится слеза. — У меня премия скоро. Закажем. И в кино сходим.
— На Чаплина? — с надеждой спросила Светка.
— Хоть на Чаплина, хоть на трансформеров, — рассмеялась Валя. — Главное — вместе.
Вечером, когда дети уже спали, Валя сидела на кухне с чашкой чая. Телефон пискнул. Сообщение от Ивана.
«Перевёл 5000. Пока всё, что есть. Это алименты. Прости ещё раз».
Валя смотрела на экран и улыбалась. Не деньгам, нет. А тому, что лёд тронулся. Стокгольмский синдром отменился. Теперь начиналась просто жизнь. Сложная, но честная. И, кажется, счастливая.
Уважаемые читатели, на канале проводится конкурс. Оставьте лайк и комментарий к прочитанному рассказу и станьте участником конкурса. Оглашение результатов конкурса в конце каждой недели. Приз - бесплатная подписка на Премиум-рассказы на месяц.
Победители конкурса.
«Секретики» канала.
Самые лучшие и обсуждаемые рассказы.