С 28 ноября по 7 декабря в Красноярске проходит III Международный фестиваль документального кино SiberiaDOC, в программе смотра – 37 картин из 15 стран. Мы поговорили с участницей российской программы SiberiaDOC Мирой Эркеновой о ее фильме «Черная пурга», о съемках в Норильске, о музыке Леонида Десятникова и о том, куда движется авторская документалистика.
– Начать хотелось бы с того, что «Черная пурга» – фильм совершенно завораживающий. Будто снежный шар трясешь, снежинки опадают, и видишь какие-то сюжеты. Расскажите, как к вам пришла идея или, может быть, герои?
– Спасибо, мне очень приятно, красивое описание. Всё началось достаточно прозаично: это мой дипломный фильм, и у меня была одногруппница Катя, которая на третьем курсе предложила нам всей мастерской поехать в Норильск – потому что она оттуда – устроить лабораторию. Мы все учились на документалистов, и у всех было желание забраться куда-то как можно дальше. И спустя несколько лет я все-таки решила поехать. Это было предложено в полушутку, но у меня уже появилась идея, даже, наверное, гиперфиксация, забраться туда.
Герои и тема пришли уже позднее. Я всё размышляла таким же образом: куда я могу поехать в самое дальнее место, что там может быть такого, чего я не увижу в своей повседневной жизни. И мы решили пробираться в тюрьму, в полицию, в такие места.
– Ваши герои открыто с вами говорили, кто-то делился детскими воспоминаниями, кто-то рассказывал свои сны, в общем, кажется, вам удалось выстроить доверительные отношения с героями. Как это сложилось?
– В первую очередь мы выбирали героев по принципу, хочет ли человек сниматься или нет. Это всегда видно, когда у человека есть что рассказать, и он хочет этим поделиться. Всегда видна и обратная ситуация, когда человек не хочет, чтобы его снимали. Таких людей было, кстати, тоже много, кто закрывались перед камерой, боялись микрофонов, которые мы расставляли. Их мы не мучили, а с теми, кто готов был идти на контакт, мы выстраивали долгие отношения. Для съемок было две поездки с разницей в год, и когда мы приехали во второй раз, мы уже приехали как будто бы к друзьям, к знакомым, это очень помогло с точки зрения доверия.
– Метель – это такой очень литературно заряженный образ от Пушкина до Сорокина. Это, получается, не тот климат, в котором вы росли, а то, с чем вы столкнулись, когда уже стали снимать «Чёрную пургу». Чем метель стала для вас?
– Когда Катя рассказала мне, что есть у них такое явление «чёрная пурга», у меня в голове сразу возникли мысли, насколько это всё поэтично, насколько это сильный образ, который может в себя вообще всё что угодно вместить. Я в него вложила какие-то свои личные вещи, я бы не хотела всё раскрывать, но если говорить общо… для меня было важно как-то красочно обрисовать вот этот образ страшного события, которое пришло, заполонило всю твою жизнь, но самое главное — обрисовать и то, что оно кончается. Было важно показать: пришла метель в этот город, полностью его заполонила, и когда уже кажется, что она совсем никогда не закончится, она заканчивается вопреки всему.
Люди ко мне подходили, говорили, что они увидели в этом образе метели какие-то свои личные переживания по поводу того, что происходит в мире или в жизни каждого. Мне хотелось оставить образ максимально размытым, чтобы он позволял в себя это всё вкладывать.
– Это получается такая универсальная метафора, в которой можно найти свое отражение. Что меня ещё поразило: при том, что на протяжении всей картины есть вот этот саспенс и тревога, чувство, что надвигается нечто неизбежное и страшное, в конце появляется ощущение освобождения и того, что все можно пережить. Вот этот свет, который побеждает, во многом, кажется, ещё достигается за счёт звуковой части. Расскажите, как собиралась звуковая сторона фильма, как вы выбирали музыку, например, композицию Леонида Десятникова?
– У меня был просто шикарный звукорежиссер Андрей Затейщиков, и талантливый Руслан Тухватуллин, который тоже участвовал в проекте. Они вложили много творческого и замечательного, чего у меня вообще в голове изначально не было. Когда мы с ними разговаривали про звук, каким он должен быть, всегда была такая тема: пурга никогда не должна заканчиваться. Даже если мы где-то внутри, если мы в тюремной камере, – все равно всегда должен быть отзвук стихии, которая не отпускает и постоянно нагнетает.
А по поводу музыки [Леонида Десятникова] в финале – это вообще супер важный для меня момент, было много споров с педагогами, что такая музыка слишком пафосная для финала. Дело в том, что эту композицию Леонида Аркадьевича я услышала еще до первой поездки в Норильск, когда мы только собирались. У меня был кризис касательно фильма, и когда я ее услышала, я поняла, что очень-очень хочу поставить ее в финал, чтобы со зрителем в конце случилось то же, что я пережила, когда услышала в первый раз эту композицию. Вот так она со мной почти два года и жила, и в конце, несмотря на все замечания, я ее оставила, хотя я отчасти согласна, что это сильный градус пафоса, который надо оправдать всем, что происходит до этого в фильме. Мне кажется, у нас получилось.
Мы написали Леониду Аркадьевичу, попросили разрешения, и он очень великодушно разрешил использовать музыку просто так.
– Ещё один вопрос про метод или форму. Периодически кадры перемежались с VHS-съёмкой, а все герои превращались в маленьких человечков. Как вы к этому пришли?
– Я понимала: чтобы работал вот этот образ чёрной пурги, надо было её вывести в мистическое качество, отдалиться от ее бытового существования. И я добавила немножко абстрактную сюжетную линию с баяном и с людьми, которых сдувает ветер с непонятным каким-то ракурсом.
Видео я нашла совсем случайно. Я просто лазила по просторам интернета и наткнулась на 10-минутное видео, которое кто-то записал в свой архив, выложил его под супер веселую музыку в качестве такой шутки-гэга про то, как никто не может в Норильске устоять от ветра. И я просто поняла, что это то, что нужно, скачала и вставила в фильм.
А касаемо людей с баяном и [закадрового] текста – это пьеса «Чёрная пурга» Анастасии Букреевой, о которой мы тоже узнали в середине съемок фильма. Мне показалось, это все поможет обобщить этот образ метели и пурги, сделать его менее бытовым, чтобы как раз все могли вложить в образ, что хотят.
– На фестивале Siberia.DОС в этом году представлена очень широкая палитра авторской документалистики. Большой разброс и по жанрам, и по темам, и по тому, как снимали режиссёры. Можете рассказать, что вам сейчас интересно в документалистике? Может быть, какие-то темы, мотивы или подходы, школы? В какую сторону у вас движение?
– Мне сейчас, наверное, интересно научиться брать контроль над материалом полный, над реальностью. Это, может быть, немножко крамольно звучит, когда речь идёт о документальном кино, которое вроде как должно быть правдой. Но мне кажется, что это очень интересно, когда ты смотришь фильм и понимаешь, что это, может быть, особо не совпадает с тем, что было на самом деле, но это поражает, это захватывает. Что-то может быть сконструировано, переконструировано режиссером, и ты все равно в это веришь, потому что это все реальные люди и реальная фактура. Научиться обращаться с реальностью как с пластилином.