Аннотация:
Духовное сословие Российской империи отличалось от других сословных групп многими бытовыми и социокультурными аспектами жизни, отличия были и в административно-правовой сфере. Речь идет не только об определенных привилегиях духовенства как класса общества, но и о конкретных сферах деятельности его представителей, начиная с определенных прав и обязанностей и заканчивая награждением за исполнение последних и наказанием за нарушение. В данной статье затрагивается тема проступков священнослужителей по должности и прочих нарушениях. Она рассматривается в свете предусмотренных за данные действия наказаний, круг которых мог зависеть не только от действующего законодательства, но и от воли местного епархиального начальства, в большинстве случаев становившегося вершителем судеб подчиненного ему духовенства. Путем анализа доставляемых секретарем Черниговской духовной консистории в Святейший Синод сведений о священнослужителях, подвергаемых наказаниям, в период с 1894 по 1905 гг., предпринимается попытка определить, какому кругу наказаний было подвержено местное духовенство при одном правящем архиерее — еп. Антонии (Соколове). На основании синтеза полученной информации удается обозначить степень тяжести каждого наказания и преступления, а также круг проступков, которые совершали местные представители духовного сословия на протяжении данных 12 лет.
Вопрос о наказаниях духовенства, причем как священнослужителей, так и церковнослужителей, всегда был неразрывно связан с правами, предоставляемыми членам духовного сословия. Как привилегированная часть российского общества, тем более относящаяся к религиозной сфере, духовное сословие имело свои отличия в судопроизводстве и наказаниях за различные проступки. Законодательство, определяющее эти различия, формировалось долгое время. Не меньше заняла и корректировка установленных норм. К началу рассматриваемого же периода законодательство в данной сфере было уже сформировано. В результате был определен круг деяний, за которые священно-, церковнослужители должны привлекаться к ответственности и нести наказание. В свою очередь, он делился по принципу действия в том или ином случае Уложения о наказаниях: если преступление подпадало под его действие, то дело шло обычным порядком в светском суде, если нет, то судопроизводством занималось духовное начальство (Уложение о наказаниях, 1889, 146). Последнее могло быть представлено духовной консисторией или правящим архиереем также в зависимости от вида нарушения.
Следует начать со сферы действия светского судопроизводства. В нее входили особо тяжкие преступления, которые предполагали лишение прав состояния и ссылку на каторгу или в Сибирские губернии, а также заключение в тюрьму на срок более 8 месяцев: последние — по причине лишения сана из-за долгого заключения (Уложение о наказаниях, 1889, 33, 48).
Совершенные священнослужителями преступления против императора и членов императорского дома (чаще всего подпадающие под ст. 246 о произнесении оскорбительных слов против императора (Уложение о наказаниях, 1889, 188)), подлоги (выдача ложных выписок из метрической книги из корыстных соображений), оскорбление должностных лиц (Циркулярные указы, 1901, 124), в том числе присутствия духовной консистории в прошении на имя епархиального преосвященного, нанесение тяжких (до нанесения ран и увечий (Руководство для консисторий, 1890, 14)) побоев (Уложение о наказаниях, 1889, 606), покупка и укрывательство заведомо краденых вещей, умышленная утайка церковного имущества (Уложение о наказаниях, 1889, 152–154), угроза совершения насильственных действий (Уложение о наказаниях, 1889, 154; Устав о наказаниях, 1885, 25) (спорный вопрос, так как, согласно инструкции духовным следователям, данное нарушение, если представляет собой просто оскорбление чести, подлежит разбору духовным судом (Руководство для консисторий, 1890, 13)), незаконное сожительство (Уложение о наказаниях, 1889, 426), нарушение правил о постройке церквей (Уложение о наказаниях, 1889, 455) также подлежали сфере действия светского (уголовного, окружного или мирового) суда. К этому списку прибавлялись дела между лицами духовного ведомства и светскими лицами по тяжбам и искам о неисполнении договоров и обязательств, по взысканиям за нарушение прав нанесением ущерба и убытков, по незаконному завладению чужим имуществом. Кроме того, светскому суду были подведомственны священнослужители, обвиняемые в нарушении устава о питейных сборах, незаконной порубке леса, неисполнении карантинных и таможенных постановлений (Устройство Церкви, 1898, 62), а также в распространении ложных слухов и напрасном причинении общей тревоги (Руководство для консисторий, 1890, 13). В проступках по должности также кроме совершения подлогов было сделано еще одно исключение: из ведения церковного суда изымались умышленная утайка (невнесение в приходо- расходную книгу) церковных доходов и расходование их священнослужителем в свою пользу. Данное нарушение должно было подлежать ведению уголовного суда (Руководство для консисторий, 1890, 23).
Следует отметить, что в случае с совершением уголовного преступления виновный лишался сана и исключался из духовного ведомства, таким образом, он больше не принадлежал к духовному сословию. С момента же начала судопроизводства по таким делам благочинные должны были отбирать у виновных их должностные документы на иерейский сан и ставленническую грамоту, которые отсылались в консисторию до окончания дела и окончания срока наказания, но до окончания следствия, даже в случае временного запрета в священнослужении, епархиальное начальство не имело права перевести обвиняемого в другой приход (Устройство Церкви, 1898, 64–65).
Необходимо упомянуть и о двойных или смешанных делах, при которых один священнослужитель обвинялся сразу в двух (светском и духовном) преступлениях или же если нарушение священнических обязанностей сопрягалось с более тяжким уголовным преступлением: в первом случае каждое дело рассматривалось судом своей инстанции (в поле зрения попадает только «церковная» его часть), во втором — виновные отвечали по общим уголовным законам (Уложение о наказаниях, 1889, 152). При производстве таких дел духовной консистории оставалось только применять меры, предписанные законодательством в случае совершения духовным лицом преступления, подведомственного светскому суду.
В целом, в сферу действия светского суда священнослужители попадали не так уж часто, зато соответствие букве закона здесь было на высоком уровне. Сложнее дело обстояло в области действия церковного суда.
Рассмотрению данной инстанции подлежали проступки священнослужителей, касающиеся нарушения ими пастырского долга, обязанностей по должности и званию (Уложение о наказаниях, 1889, 152) и, как следствие, предусмотренные за них наказания. Кроме того, в поле его действия попадают дела об оскорблении и оклеветании частных лиц, дела об оскорблении действием, появлении в публичном месте пьяным до беспамятства или в безобразном от опьянения виде, совершении подлога без уголовной составляющей: непреднамеренно по нерадению или невнимательности (Циркулярные указы, 1901, 20, 27, 29, 57–59, 92, 124); то есть все те случаи, когда привилегии духовного сословия позволяли лицам духовного ведомства избегать светского судопроизводства по делам, которые входили в сферу его действия. Отдельно следует отметить, что из ведения мирового суда в ведение духовного переходили дела о самовольных отлучках с места жительства без документов, предоставляющих на это право, о самоуправстве и насилии, а также о ссорах, драках и нарушении порядка в публичном месте или в публичном собрании (Руководство для консисторий, 1890, 13).
Что касается архиерейского суда, то, согласно циркулярному указу Св. Синода от 23 июля 1897 г., в сферу ведения этой инстанции входили неумышленные нарушения, «требующие исправления совести священнослужительской иерархическим действием архиерея, или же проступки против должности и благоповедения, не соединенные с явным вредом и соблазном, замеченные в священнослужителе, которого прежнее поведение было не укоризненно… жалобы, приносимые именно с тем, чтобы неправильно поступившего исправить архипастырским судом и назиданием, без формального делопроизводства» (Циркулярные указы, 1901, 347; ПСЗРИ III, т. 3, 132). В этом случае согласно ст. 155 «Устава Духовных Консисторий» 1883 г. (далее — Устава) производилось неформальное дознание, испытание в архиерейском доме и отпуск при убеждении в раскаянии испытуемого с возможным назначением епитимии (ПСЗРИ III, т. 3, 132).
Все же следует отметить, что большая часть дел подлежала ведению духовной консистории, то есть по поводу решения данных вопросов возбуждалось официальное делопроизводство.
Также следует сказать несколько слов по поводу права апелляции лицами духовного звания к суду высшей инстанции. Несмотря на то что большинство дел решалось в суде первой инстанции, то есть в архиерейском, консисторском, уголовном, окружном и мировом, все же бывали случаи, когда священнослужители не были согласны с решением инстанции данного уровня, поэтому вопрос о подаче апелляционных жалоб заслуживает внимания. Такое право было у священнослужителей в случае с вынесением наказания светским судом.
Сложнее дело обстояло с церковным судом. Очевидно, что при рассмотрении дела архиерейским судом подсудимый по умолчанию не лишался права подачи апелляционных жалоб, так как процесс не предполагал ведения официального делопроизводства. Иначе обстоял вопрос с приговорами духовной консистории. Согласно ст. 171 Устава, после объявления виновному священнослужителю приговора консистории, если последний предусматривал лишение сана (к наказаниям, предусматривающим подачу апелляции, «Руководственные правила…» прибавляют отрешение священнослужителя от места с низведением в причетники, а также монастырскую епитимию на срок более 6 недель (Руководственные указы, 1879, 284)), осужденный мог выразить свое неудовольствие в семидневный срок, а затем в течение месяца подать апелляцию. Тогда дело переходило на рассмотрение Св. Синода (ПСЗРИ III, т. 3, 133). В случае же с назначением более легких наказаний такого права духовенству не предоставлялось.
Возвращаясь к рассмотрению мер исправления и наказания духовенства, необходимо указать, что основным правовым актом, определяющим положения об их применении, в рассматриваемый период был упомянутый выше Устав (ПСЗРИ III, т. 3, 111–155).
При этом важно сделать оговорку: по основным положениям раздела «О применении мер взыскания и исправления к различным степеням проступков и преступлений» данный Устав копирует аналогичные статьи из устава 1841 г. (ПСЗРИ II, т. 16, ч. 1, 222–263). Это подтверждается не только сличением материала обоих документов, но и, косвенно, использованием известным правоведом Н. С. Суворовым одинаковых данных о наказаниях духовенства в труде «О церковных наказаниях. Опыт исследования по церковному праву», изданном в 1876 г. [Суворов, 1876, 312] и в его курсе церковного права, изданном в 1890 г. [Суворов, 1890, 163–165]. В исследовании же употребляется Устав по причине того, что за правовую основу деятельности епархиального начальства Черниговской епархии в 1894–1905 гг. берется действующее на тот момент законодательство, а в данной сфере таковым был именно этот документ. По той же причине при рассмотрении вопроса о разграничении компетенции светского и духовного суда не используется уголовное уложение 1903 г., так как, по словам Б. Н. Миронова, оно вводилось в употребление по частям начиная с 1904 г. [Миронов, 2000, 10]. По крайней мере, на 1905 г. положения о наказаниях духовенства оставались неизменными. Даже при учете полноценного ввода новых правил изменений в исследуемой сфере не предвиделось: в ст. 25 «Нового уголовного уложения» повторялось правило о потере сана и привилегий приговоренными к смертной казни, сосланными на каторгу и в ссылку священнослужителями и монашествующими; в ст. 26 делалась оговорка, что священнослужители, осужденные на заключение в исправительном доме, лишаются прав состояния; а по ст. 27, содержавшей список преступлений, за совершение которых предусматривалось заключение в тюрьме, сопровождавшееся лишением вышеуказанных прав, лишь конкретизировались нарушения, предусмотренные ранее действующим уголовным правом (Новое уголовное уложение, 1903, 17).
Отдельно необходимо остановиться на рассмотрении некоторых аспектов, связанных с консисторским судопроизводством по проступкам священнослужителей. Этому посвящена 2‑я глава 3‑го раздела о епархиальном суде Устава. Во-первых, следует отметить, что по ст. 169 при делопроизводстве определяется порядок, при котором в рамках одного дела может разбираться только один вопрос (ПСЗРИ III, т. 3, 133). Проще говоря, консисторские чиновники могли запрашивать информацию о прошлых делах, по которым проходил подсудимый или по которым он проходит на момент следствия, только в качестве справки, не приобщая их к производимому делопроизводству. На основании этого становится понятным, почему в отчетах о присужденных к наказаниям лицах в течение короткого промежутка времени по делам об одном и том же лице выносятся разные приговоры. При этом если по одному доносу священнослужитель обвинялся в нескольких проступках, то после доказательства вины в заключении консистории упоминались все совершенные нарушения.
Кроме того, в случае совершения тяжкого преступления правящему архиерею было разрешено временно запрещать в служении подсудимого, основываясь на его прежнем поведении (ПСЗРИ III, т. 3, 132). Данная мера за период с 1894 по 1905 гг. Черниговским преосвященным применялась 20 раз. Четыре из 20 таких случаев связаны с совершением уголовных преступлений: убийством священником казака (РГИА. Ф. 797. Оп. 66. Отд. III. Ст. 5. Д. 103 В. Л. 52), подделкой документов, дающих право на свободное перемещение в другие губернии (РГИА. Ф. 797. Оп. 65. Отд. III. Ст. 5. Д. 72 В. Л. 26), произнесением оскорбительных слов в адрес императора (РГИА. Ф. 797. Оп. 72. Отд. III. Ст. 5. Д. 75 В. Л. 53) и подговором к лжесвидетельству на суде (РГИА. Ф. 797. Оп. 64. Отд. III. Ст. 5. Д. 52 Б. Л. 25), два из 20 — с психическим расстройством подсудимых: психическая болезнь без надежды на выздоровление (РГИА. Ф. 797. Оп. 73. Отд. III. Ст. 5. Д. 86 А. Л. 50) и попытка самоубийства (РГИА. Ф. 797. Оп. 65. Отд. III. Ст. 5. Д. 72 В. Л. 26 об.). Остальные 13 священнослужителей (один из них дважды) были временно запрещены за нетрезвую жизнь и связанные с ней проступки (совершение в пьяном виде богослужений, буйство и пр.). Конечно, в строгом смысле слова это не являлось наказанием, так как данная мера применялась в процессе делопроизводства до вынесения приговора. Тем не менее, учитывая то, что дела могли длиться от нескольких недель до нескольких лет, она была достаточно болезненной и де-факто могла расцениваться как составная часть наказания. То же самое можно сказать и про прогонные деньги духовным следователям. По ст. 156 Устава они отпускались ведущему следствие за счет виновных или истцов: за счет последних, если обвинение не будет доказано (ПСЗРИ III, т. 3, 132).
Далее перейдем непосредственно к мерам наказания, предусматриваемым для священнослужителей за те или иные проступки. Они описаны в ст. 176–196 Устава. На основании материала данного законодательного акта и сведений из дел о присужденных к наказанию священнослужителях Черниговской епархии представляется возможным сравнить теоретический базис с тем, как он применялся на практике в конкретном месте, то есть насколько реальная картина епархиальной исправительной системы соответствовала тем требованиям, которые предписывались законом. Необходимо отметить, что использование системы наказаний как основы для сравнения при описании системы мер взыскания и исправления представляется более удобным, чем сопоставление на основании самих нарушений (для сравнения см. п. 3.3 диссертации Г. Н. Храпкова «Деятельность Ярославской духовной консистории во второй половине XVIII — начале XX веков» [Храпков, 2012, 168–185]).
Итак, Уставом вводилась 12‑ступенчатая система мер взыскания и исправления (ПСЗРИ III, т. 3, 134–135). Конкретному преступлению в ней соответствовало наказание. Если проступок не был включен в перечень, описанный в ст. 177–194, необходимо было соотносить это с указанной постепенностью взысканий или с нормами церковных правил и Свода законов Российской империи, а в особенных случаях (не упоминаемых и в данных документах) — испрашивать разрешения Св. Синода (ПСЗРИ III, т. 3, 137).
Далее необходимо перейти к анализу вышеуказанной системы наказаний и ее практического применения церковным судом в Черниговской епархии в 1894–1905 гг. с целью определить соответствие практики теории.
При производимом сравнении, как уже было указано, за основу необходимо взять саму систему мер исправления и наказания, каждому пункту которой будут соответствовать преступления, за которые предполагается данная мера, а также те случаи, в которых она применялась на практике. Это позволит выявить соответствие практического применения требованиям закона, а также те аспекты, в которых реальный приговор не соответствовал теоретической базе.
Следует начать с перечисления данных пунктов по степени тяжести наказания от самых тяжких к более легким.
1. Лишение сана (священно-монашествующих — сана и монашества) с исключением из духовного ведомства за совершение уголовного преступления, уклонение в ересь и раскол (ст. 177); совершение богослужений в нетрезвом виде во 2‑й раз, оказание словами или действием неуважения к храму и священным предметам в пьяном виде в 3‑й раз (Руководственные указы, 1879, 278–279); прелюбодеяние (ст. 185) и прочие поступки, делающие нарушителей «нетерпимыми в духовном звании» [Суворов, 1876, 332]. В Черниговской епархии за период с 1894 по 1905 гг. в отношении представителя белого духовенства данная мера была применена только однажды: в 1897 г. из сана был извержен свящ. Лев Картель ввиду собственного признания в незаконном сожительстве с вдовой и нанесение удара до крови крестьянину Дьяченко в храме после причащения последним ребенка (РГИА. Ф. 797. Оп. 71. Отд. III. Ст. 5. Д. 65 Д. Л. 157). Как видно из приведенных случаев, подобная мера применялась на практике редко и только в тех случаях, когда дело касалось произведения соблазна среди раскольников и прелюбодеяния, то есть тех случаев, которые действительно делают виновных нетерпимыми в духовном звании.
2. Лишение сана с оставлением в ведомстве за избиение священнослужителем кого-то в церкви (ст. 179); устройство неблагочинными словами или действием замешательства, из-за которого остановится служба; совершение литургии в нетрезвом виде (ст. 181); совершение Венчания состоящего в браке (ст. 189) или лиц, находящихся в близком (до 4‑й степени) или духовном родстве при условии знания священника об этом (ст. 190). На практике за 12 лет мера была применена 3 раза: за кощунство над Св. Дарами (РГИА. Ф. 797. Оп. 65. Отд. III. Ст. 5. Д. 72 Д. Л. 56), за совершение в нетрезвом виде литургии и за крайне нетрезвую жизнь. В последнем случае свящ. Иоанна Неговского обвиняли в совершении в пьяном виде литургии (РГИА. Ф. 797. Оп. 64. Отд. III. Ст. 5. Д. 52 Д. Л. 71; Д. 52 Б. Л. 25), что, скорее всего, входило в приговор под определением «крайняя нетрезвость». В случае же с совершенным свящ. Иоанном Пучковским кощунством над Св. Дарами речь идет о поведении, при котором священнослужитель нетерпим в духовном звании, поэтому в 1 из 3 случаев можно говорить о смягчении приговора.
3. Временный запрет с отрешением от должности и низведением в причетники с запретом на ношение рясы и других священнослужительских отличий за совершение в пьяном виде богослужения (ст. 181); оказание словами или действием неуважения к храму и священным предметам в 3‑й раз (ст. 182) или во 2‑й раз, если проступок совершен в нетрезвом виде (Руководственные указы, 1879, 279); допущение по нерадению смерти младенца без совершения над ним таинства Крещения или оставление больного без причащения (ст. 183); вымогательство платы за совершение треб (ст. 184); тяжкое оскорбление неприличными словами вне церкви (ст. 186); нахождение в нетрезвом состоянии во 2‑й раз (ст. 187) или закоснение в нетрезвости (Руководственные указы, 1879, 283); неоднократно замеченное неисправное ведение метрических книг, исповедных росписей и обыскных книг, связанное с нерадением или неблагонамеренностью (ст. 193). Кроме того, данная мера исправления применялась к тем священнослужителям, которые совершали Венчание над несовершеннолетними, не приняв мер к дознанию их возраста, если таковым оставалось до достижения совершеннолетия более года. Срок наказания для священника определялся как половина от недостающего возраста брачующихся, а для диакона — четверть от него. Подобная мера применялась и при совершении данного проступка во 2‑й раз вне зависимости от нехватки лет у молодых. В этом случае Уставом устанавливался срок наказания: полгода и более (ст. 188). В тех случаях, при которых не определено установленного срока, он определялся мерой раскаяния и исправления, что определялось епархиальным начальством. Вдобавок нельзя не отметить тот факт, что данный пункт предполагал еще несколько составных частей: после доказательства исправления священнослужитель назначался не на свое место, а на другое, если таковое было свободным. Если же в епархии не было причетнических мест, то епархиальное начальство должно было посылать виновного на эту же должность в монастырь без права получать вознаграждение за труды либо запрещать его в служении с оставлением на приходе, но с усугублением за ним надзора благочинного, сокращением жалованья до причетнического (остальные доходы предоставлялись заменяющему его священнослужителю) [Суворов, 1876, 313–315]. Как средство усиления данного вида наказания использовалось монастырское заключение [Суворов, 1876, 333]. Несомненно, перечисленные аспекты делают эту исправительную меру более суровой. Все же следует отметить, что на практике она была достаточно распространенной. В Черниговской епархии за 12 лет она применялась 23 раза (более 8% от общего числа приговоров). При этом всего в 4 случаях священнослужителей лишали права ношения рясы. 17 раз она применялась в отношении духовенства, находившегося в пьяном виде или закосневающего в нетрезвости с отягчающими это обстоятельствами (совершение в таком виде богослужений и пр.). Остальные 6 приговоров были вынесены за другие нарушения, предусматривающие применение данной меры. Священник Петр Россинский был запрещен за вымогательство платы при совершении треб и таинств, диак. Тимофей Диаконов — за ссору с прихожанами, оскорбление их словами, немиролюбие и неповиновение священнику, свящ. Федот Раевский — за грубость и дерзость в отношении к прихожанам, неисправность и неисполнительность по службе, допущение смерти без напутствия двух прихожан, излишнее требование платы, нераздачу артоса в Фомину неделю, отбирание при погребении умерших полотенец с креста (РГИА. Ф. 797. Оп. 65. Отд. III. Ст. 5. Д. 72 Д. Л. 56, 57–57 об.). Оставшиеся 3 случая представляют особенный интерес. Священник Иоанн Пясецкий за крайне грубое и дерзкое обращение с прихожанами, крайне неприличное обращение с некоей Дроздовой, неуважение к святыне, вымогательство платы при требоисправлении был запрещен в священнослужении пожизненно (РГИА. Ф. 797. Оп. 66. Отд. III. Ст. 5. Д. 103 Г. Л. 140), что, скорее всего, было вызвано совокупностью совершенных им нарушений, предполагающих временный запрет. Стоит отметить, что законодательством такого наказания не предполагалось вовсе. Второй случай касается пожизненного запрета диак. Тимофея Морозова, предпринявшего попытку самоубийства. По причине совершения подобного в болезненном состоянии ему разрешили остаться в духовном ведомстве и приискать место псаломщика, но вдалеке от г. Нежина, где он проходил служение (РГИА. Ф. 797. Оп. 65. Отд. III. Ст. 5. Д. 72 Д. Л. 58). Третий случай связан с мошенничеством (обман из корыстных целей неграмотной крестьянки) и требованием взятки со старообрядческого священника за сокрытие факта совершения последним таинства Крещения над детьми единоверцев (РГИА. Ф. 797. Оп. 67. Отд. III. Ст. 5. Д. 84 Г. Л. 144). В данном случае виновный единоверческий священник Василий Румянцев должен был подвергнуться уголовному суду и лишиться сана, но мера была значительно смягчена, возможно, по причине отсутствия уголовного состава в преступлениях и отдачи его дела на усмотрение епархиального начальства, применившего данную меру исправления.
4. Временное запрещение без отрешения с посылкой в монастырь или епитимией на месте за совершение Венчания несовершеннолетних без принятия мер к дознанию их возраста, если таковым оставалось до достижения совершеннолетия менее года (ст. 188). Расчет срока наказания производился по указанным в п. 3 правилам. Также данная мера применялась к священнослужителям, совершившим Венчание состоящего в браке или лиц, находящихся в близком (до 4‑й степени) или духовном родстве, по причине несоблюдения предбрачных предосторожностей (без проверки предбрачных документов и пр.). Срок наказания составлял от 3 до 6 месяцев (ст. 189, 190). Наказание назначалось и виновным в неисправности по совершению треб и богослужений, немиролюбии (ст. 191); в оказании неуважения к храму и священным предметам словами или действием в состоянии алкогольного опьянения. Во втором случае время заключения в монастыре варьировалось от 3 до 4 месяцев (Руководственные указы, 1879, 279). За нахождение в нетрезвом виде в первый раз также предполагалось временное запрещение в священнослужении с отправкой в монастырь на 2–3 месяца, но, в зависимости от обстоятельств дела, приговор мог быть смягчен и монастырское заключение могло не сопровождаться посылкой в монастырь (ст. 187). Под епитимией в данном случае подразумеваются, по замечанию Н. С. Суворова, разные благочестивые действия, на практике сводившиеся к клиросному послушанию и поклонам [Суворов, 1876, 317]. Черниговская духовная консистория отчиталась о 11 случаях применения данного наказания. Время пребывания в монастыре варьировалось от 1 до 2 месяцев, причем в одном случае срок запрета составлял всего лишь половину (1 месяц) от срока епитимии. Преимущественно всех священнослужителей отправляли в клиросное послушание, но было одно исключение: заштатного диакона Симеона Христочевского отправили на 2 месяца в Козелецкий монастырь в черные труды за оскорбительную для епископской власти надпись на указе консистории и неблагоповедение (РГИА. Ф. 797. Оп. 64. Отд. III. Ст. 5. Д. 52 Г. Л. 68 об.). Следует отметить, что большая часть совершенных проступков предполагала применение более сурового наказания (см. п. 3). Например, священнослужителей отправляли в монастырь за нанесение побоев (наказание усугублено переводом на другое место), допуск прихожан умереть без напутствия Св. Тайнами, вымогательство платы при совершении треб и поборы при Исповеди. Остальные 3 нарушения связаны с отказом напутствовать больных или крестить новорожденных, а также с грубостью и прилюдной бранью неприличными словами. Еще один приговор был назначен за клевету. Диакон Борис Юницкий был послан в монастырь на 1 месяц за участие в составлении ложного доноса на свящ. Михаила Флерова (РГИА. Ф. 797. Оп. 64. Отд. III. Ст. 5. Д. 52 Д. Л. 71 об., Л. 73 об. — 74).
В целом следует отметить, что данная мера применялась к более серьезным нарушениям в сравнении с теми, за которые она предполагалась.
5. Временное испытание в архиерейском доме или монастыре за оказание словами или действием неуважения к храму и священным предметам во 2‑й раз — на срок от 1 до 3 месяцев (ст. 182); нахождение в нетрезвом виде и другие предосудительные поступки в случае, если на священнослужителя не поступило формального доноса, но о совершении им подобных нарушений есть сведения в предоставляемых благочинными ведомостях. При этом длительность испытательного срока варьировалась от 1 до 2 месяцев. Если же за период испытаний священнослужитель не вызвал нареканий, то сведения о судимости и наказании не вносились в его формулярный список (Руководственные указы, 1879, 284). Во время же пребывания испытуемого в архиерейском доме или монастыре его должность на приходе исполняет другой священник или диакон. Церковные доходы во время испытания делятся между семьей первого и исполняющим его должность поровну (ст. 176). В случае с посылкой в архиерейский дом Н. С. Суворов делает предположение, что данная мера применялась по отношению к тем, дело которых рассматривалось судом архиерея (без формального делопроизводства) [Суворов, 1876, 317].
Практика применения данной меры была достаточно распространенной в Черниговской епархии. За 12 лет она была применена 64 раза (более 23% от общего числа приговоров) в отношении 59 священнослужителей. При этом на испытание в архиерейский дом было отправлено всего 3 священнослужителя.
Время пребывания в монастыре варьировалось от 1 недели до 3 месяцев, в архиерейском доме — от 5 до 7 дней. Преимущественно срок испытания длился от 2 недель до 2 месяцев.
В большинстве случаев сведения о применении меры были внесены в формулярные списки осужденных священнослужителей, что не давало им права в течение 3 лет получать богослужебные и иные награды.
Следует отметить, что за данным наказанием в 3 случаях следовал перевод в другой приход (1 из них — без занесения). Еще в одном случае свящ. Василий Молявицкий кроме наказания в виде месячной епитимии в монастыре был удален от занимаемой им должности благочинного за нанесение оскорбления действием (удар) в облачении (РГИА. Ф. 797. Оп. 72. Отд. III. Ст. 5. Д. 75 Д. Л. 166).
В целом следует признать, что данная мера применялась в отношении различных нарушений. Из «редких» богослужебных проступков здесь можно отметить допуск к исповеди нескольких человек разом и совершение Венчания отдельно от обручения. Интересной представляется ситуация, когда свящ. Василий Бондаревский был отправлен в монастырь на 1 месяц за требование перед Исповедью 1 руб. с одного прихожанина и долга — с другого, который за неимением денег должен был оставить свою свитку в залог (РГИА. Ф. 797. Оп. 66. Отд. III. Ст. 5. Д. 103 Г. Л. 140 об.). В трех случаях священнослужителей отправляли в монастырь за нанесение побоев прихожанам (в первом случае приведших к драке между свящ. Митрофаном Лебедевым и одним крестьянином) (РГИА. Ф. 797. Оп. 67. Отд. III. Ст. 5. Д. 84 Д. Л. 154). Один приговор был вынесен за клевету: диак. Николай Михайлов был послан в монастырь на 1 месяц за недобросовестный донос на свящ. Феодора Тарасевича (РГИА. Ф. 797. Оп. 66. Отд. III. Ст. 5. Д. 103 Г. Л. 140 об.). Еще один приговор был назначен за преступление, которое могло попасть в ведение уголовного суда. Под действие ст. 246 об оскорблении императора могла попасть и произнесенная в 1897 г. свящ. Николаем Херсонским фраза «У нас в империи царей много». Кроме того, священнослужитель из-за обиды на некоторых прихожан не дал им креста для целования. Дело обошлось 2‑недельной епитимией в монастыре (РГИА. Ф. 797. Оп. 67. Отд. III. Ст. 5. Д. 84 Г. Л. 144 об.). Еще один случай представляет пример замены светского наказания церковным: свящ. Афанасий Филоновский проходил по делу о подделке чужой подписи без корыстных побуждений, по которому согласно ст. 1538 Уложения о наказаниях должен был подвергнуться тюремному заключению на срок от 2 до 8 месяцев. Нежинский окружной суд смягчил приговор всего лишь до 1 недели ареста, что было заменено ему церковным наказанием — недельным заключением в монастыре (РГИА. Ф. 797. Оп. 74. Отд. III. Ст. 5. Д. 74 Г. Л. 152).
Большую же часть нарушений, за которые совершившие их священнослужители были присуждены к отправке в монастырь, составляли: неповиновение архипастырской воле, вымогательство платы при совершении треб, таинств и метрических выписок, внесение незаконных приписок в последние, нетрезвость и совершение в таком виде богослужений, отказ своевременно совершить Крещение или погребение, допущение смерти прихожан без напутствия Св. Тайнами, устройство замешательства при богослужении, совершение Венчания без предбрачных оглашений или без соблюдения предбрачных предосторожностей несовершеннолетних, состоящих в браке и чужеприходных (один раз вина усугублялась тем, что священник пошел на нарушение за дополнительную плату), опущение богослужений, сокращение церковных служб (служение литургии Преждеосвященных Даров без утрени и вечерни, замена литургий обедницами), нанесение оскорблений в храме и вне его. Последнее зачастую совмещалось с другими проступками: нетрезвостью (РГИА. Ф. 797. Оп. 68. Отд. III. Ст. 5. Д. 76 Г. Л. 162) в одном случае, игрой карты (РГИА. Ф. 797. Оп. 69. Отд. III. Ст. 5. Д. 88 Д. Л. 174) в другом и «написанием на книге Апостольских чтений бранных, невыразимых слов» (РГИА. Ф. 797. Оп. 64. Отд. III. Ст. 5. Д. 52 Д. Л. 73) — в третьем.
Таким образом, следует отметить, что многие нарушения по закону должны были подпадать под действие других пунктов. Объяснить это можно тем, что, с одной стороны, данная мера была исследованием, после которого могло следовать либо оправдание, либо другое наказание. С другой же стороны, и это более важно, применение данного наказания на практике предполагалось епархиальным начальством за широкий круг преступлений, за которые, как будет видно далее, священнослужитель мог быть переведен в другой приход, оштрафован или подвергнут строгому выговору. Таким образом, уже не само преступление, а обстоятельства его совершения, количество предыдущих судимостей у подсудимого, его аттестация, а также отношение к нему епархиального начальства и членов епархиального управления имели большое значение при применении той или иной меры.
Необходимо отметить, что на практике большинство случаев нельзя назвать испытанием, так как в некоторых их них монастырская епитимия сопровождалась занесением в протокол, а значит, приговоренные к ней священнослужители оказывались виновными. Последующего же наказания не следовало. Видимо, само испытание становилось мерой исправления. Кроме того, следует учитывать, что даже в случае невнесения судимости в послужной список провинившегося священнослужителя наказание могло усугубляться другим наказанием. На этом основании нужно сделать следующий вывод: во‑первых, внесение и невнесение было связано не только с виновностью или невиновностью, но с градацией наказаний внутри данного вида; во‑вторых, применяемая мера в соотношении ее с законодательством становится промежуточным звеном между п. 4 и п. 5.
6. Отрешение от места за неисправность по совершению треб и богослужений, немиролюбие в случае, если вина священнослужителя не доказана, но большинство прихожан просит о его удалении из прихода (ст. 191). На практике следствием этой меры было перемещение на другой приход, который обычно был беднее и малочисленнее предыдущего места служения провинившегося. Кроме того, священник мог быть поставлен наблюдающим приходом, что трактовалось как временная мера, применяемая с целью испытания виновного.
В период с 1894 по 1905 гг. данная мера предпринималась черниговским епархиальным начальством 16 раз в отношении 15 священнослужителей, причем она принимала особые формы. Например, в 2 случаях священникам ввиду плохих отношений, сложившихся у них с прихожанами, предложили самим найти себе новый приход (РГИА. Ф. 797. Оп. 65. Отд. III. Ст. 5. Д. 72 Д. Л. 58; Оп. 72. Отд. III. Ст. 5. Д. 75 Д. Л. 166 об.). Эту меру можно трактовать как отрешение от места без занесения его в формулярный список в качестве наказания.
Некоторые переводы были обусловлены желанием начальства удалить из приходов пастырей, о которых ходят нехорошие слухи. В основном это касалось пьянства и подозрительных отношений с женским полом. За первое в другие приходы были переведены 3 священника, причем все эти случаи сопровождались усилением надзора благочинного за провинившимися. В случае со свящ. Павлом Булгаковым, замеченным в проведении нетрезвой жизни и неблагоповедении, наказание было усугублено месячным запретом его в священнослужении (РГИА. Ф. 797. Оп. 68. Отд. III. Ст. 5. Д. 76 Г. Л. 161 об.). За подозрительное же отношение к лицам женского пола от мест было отрешено 4 священника, причем один из них, Василий Самбурский, лишился права получить новое место в течение 5 лет (РГИА. Ф. 797. Оп. 64. Отд. III. Ст. 5. Д. 52 Г. Л. 69 об.). В других случаях можно столкнуться с недовольством прихожан вымогательством, которым занимались их пастыри, по причине чего последних административным порядком перевели на другие места. В случае же со свящ. Василием Нагорским имело место комплексное нарушение: следствие нашло его виновным в непроизнесении поучений, допущении беспорядков в церкви, опущениях в обрядовой стороне при совершении Крещения и Венчания, небрежном требоисправлении, неразрешении внести тело утонувшей в храм и отказе проводить ее тело до могилы, притеснении прихожан при совершении браков (вымогательстве платы) и хождение к гадалке гадать на картах. За все это священнослужитель был переведен из многочисленного прихода в малочисленный (РГИА. Ф. 797. Оп. 66. Отд. III. Ст. 5. Д. 103 Г. Л. 141–141 об.). Таким образом, кроме указанного в Уставе недовольства прихожанами своим пастырем причиной перевода могло послужить предотвращение соблазна, который мог посеять пастырь среди своих пасомых. Кроме того, к данному наказанию можно добавить отрешение от должности благочинного. Такое практиковалось в качестве наказания редко, так как благочинные избирались из священников с безукоризненной репутацией. В Черниговской епархии за рассматриваемый период данное наказание отдельно от других мер применялось только один раз — в отношении свящ. Андрея Тарасевича за совершенные им злоупотребления по должности (РГИА. Ф. 797. Оп. 65. Отд. III. Ст. 5. Д. 72 Г. Л. 75 об.).
7. Исключение за штат в случае, если за преступление предполагается отрешение от места (см. п. 6), но возраст наказуемого превышает 60 лет. В данном случае к наказанию прибавлялось усугубление надзора со стороны благочинного или родственников виновного (ст. 194). В период с 1894 по 1905 гг. черниговское епархиальное начальство употребило ее всего 3 раза. Первый — за неисполнительность по службе, второй — за закоснение в нетрезвости (РГИА. Ф. 797. Оп. 64. Отд. III. Ст. 5. Д. 52 Д. Л. 74; Д. 52 Г. Л. 69 об.). Следует отметить, что во втором случае наказание сопровождалось запрещением в священнослужении до раскаяния и исправления, что можно расценивать как аналог наказанию, описанному в п. 3. Третий приговор был вынесен свящ. Афанасию Филоновскому, который оказался виновен в оскорблении в храме прихожан, вымогательстве платы и в совершении других проступков по должности, за что предполагался запрет (см. п. 3), но епархиальное начальство ограничилось только увольнением священнослужителя за штат (РГИА. Ф. 797. Оп. 74. Отд. III. Ст. 5. Д. 74 Д. Л. 153 об.).
8. Усугубление надзора за священнослужителем благочинным, протоиереем или священником «дознанной честности» за оскорбление неприличными словами вне церкви (в данном случае, согласно ст. 186, мера применялась в совокупности с денежным штрафом). Кроме того, под усиленный надзор попадали назначенные на прежнее священническое место или на должность временно наблюдающего приходом священнослужители, находившиеся в запрете (Руководственные указы, 1879, 279–280). По мнению Н. С. Суворова, это не наказание в прямом смысле слова, а превентивная мера, применяющаяся ввиду возможности будущего преступления [Суворов, 1876, 322]. Судя по тому, что усугубление надзора применялось в совокупности с другими мерами, оно действительно не рассматривалось как отдельный вид исправительной системы. На практике это было именно так: в Черниговской епархии из всех 8 зафиксированных за 12 лет случаев усугубления надзора ни один не употреблялся как самостоятельное наказание. Обычно мера употреблялась по отношению к замеченным в нетрезвости, подозрительных связях с девушками, а также «отличившимся» грубостью священнослужителям. В единичных случаях эта мера употреблялась в отношении вымогавших плату за требы.
9. Денежный штраф и пеня (вторая отличалась от первой тем, что налагалась без производства суда [Суворов, 1876, 320]) за оскорбление неприличными словами вне церкви (ст. 186); неисправное ведение приходо- расходных (ст. 192), метрических и обыскных книг, исповедных росписей (с. 193); оказание неблагочинными словами или действием неуважения к храму и священным предметам в 1‑й раз (Руководственные указы, 1879, 279). На основании проанализированных данных удалось установить, что размер штрафа в Черниговской епархии варьировался от 3 до 25 руб. Только один раз был назначен штраф в размере 30 руб. — за несоблюдение предбрачных предосторожностей (РГИА. Ф. 797. Оп. 68. Отд. III. Ст. 5. Д. 76 Д. Л. 195 об.). Всего же за 12 лет было выписано 56 штрафов 50 священникам. Кроме нанесения оскорблений, неисправного ведения церковной документации и оказания неуважения к храму под штраф попадали следующие проступки священнослужителей: совершение Венчания без соблюдения предбрачных предосторожностей и содействие в этом, Венчание чужеприходных, опущение богослужений, устранение прихожан от Исповеди и Причастия, допуск младенцев умереть некрещеными и прихожан — самовольно похоронить детей не по христианскому обычаю (без погребения и проводов священника), незаконная выдача удостоверения личности и даже пролитие священником в состоянии раздражения на ребенка Св. Даров. Большая же часть штрафов налагалась на те лица духовного звания, которые совершили «финансовые» преступления. Часты случаи назначения штрафа за вымогательство платы за требоисправления, причем здесь был выработан определенный принцип: штрафовать на сумму, которую требовал виновный за совершение требы или таинства. К подобному можно отнести поддержку некоторыми пастырями обычая требовать от исповедников свечу (РГИА. Ф. 797. Оп. 66. Отд. III. Ст. 5. Д. 103 Д. Л. 149 об.). Бывали и случаи финансовых нарушений в других сферах. Например, свящ. Александр Булгаков оштрафован в 10 раз против стоимости негербовой бумаги за заключение с казаком Ледовым условия на 100 руб. на сдачу в аренду ружной земли без оплаты гербового сбора (РГИА. Ф. 797. Оп. 64. Отд. III. Ст. 5. Д. 52 Г. Л. 71), свящ. Григорий Гловачевский — на 5 руб. за переливку огарков свечей не на епархиальном, а на частном свечном заводе (РГИА. Ф. 797. Оп. 68. Отд. III. Ст. 5. Д. 76 Г. Л. 162 об.), свящ. Михаил Вдовиченко — на 25 руб. за умышленное уклонение от представления в консисторию в течение 3,5 лет планов на церковноружные земли (РГИА. Ф. 797. Оп. 69. Отд. III. Ст. 5. Д. 88 Д. Л. 174 об.), а свящ. Василий Слесаревич — на 10 руб. за продажу 4 церковных домов без разрешения епархиального начальства (РГИА. Ф. 797. Оп. 70. Отд. III. Ст. 5. Д. 84 Г. Л. 132 об. — 133). Кроме нарушений в экономической сфере штрафы употреблялись и в других случаях. Например, свящ. Иоанна Бакуревича оштрафовали на 15 руб. за отказ удалить из своего дома его родственницу Улезкину, замеченную в подозрительном поведении (РГИА. Ф. 797. Оп. 64. Отд. III. Ст. 5. Д. 52 Г. Л. 70 об.), свящ. Василия Трощановского — за возбуждение прихожан с. Ярославки против местного священника (РГИА. Ф. 797. Оп. 64. Отд. III. Ст. 5. Д. 52 Д. Л. 74 об.), свящ. Аполлона Коровкевича — на 3 руб. за погребение дворянина Солодковского в его имении, а не на кладбище (РГИА. Ф. 797. Оп. 68. Отд. III. Ст. 5. Д. 76 Д. Л. 195 об.), свящ. Иоанна Корейшу — на ту же сумму за несправедливое обвинение учителя народной школы Мояровского (РГИА. Ф. 797. Оп. 69. Отд. III. Ст. 5. Д. 88 Д. Л. 175 об.), а свящ. Николая Прокоповича — на 5 руб. за использование в выданном дочери псаломщика предбрачном свидетельстве формулировки «ума посредственного» (РГИА. Ф. 797. Оп. 75. Отд. III. Ст. 5. Д. 78 Д. Л. 136 об.). Таким образом, следует заключить, что мера была достаточно распространенной в Черниговской епархии, что могло обуславливаться ее пользой: за многие нарушения предполагалось запрещение или отрешение от места, но в реальности подобное было просто невыгодно. Проще было наказать священника штрафом, который поступает в пользу попечительства о бедных духовного звания. Кстати, следует отметить, что за 12 лет таким образом было собрано около 580 руб. Конечно, это небольшая сумма, но и это внесло свой вклад в поддержку беднейших священно-, церковнослужителей и лиц духовного звания.
10. «Публичные и келейные» [Суворов, 1876, 322] поклоны в течение одного или нескольких дней за оказание словами или действием неуважения к храму и священным предметам в 1‑й раз. В зависимости от степени проступка возможно смягчение наказания до строгого выговора (ст. 182). Данная мера в Черниговской епархии на протяжении рассматриваемого периода не применялась ни разу.
11. Выговор за неисправное ведение приходо- расходных (ст. 192), метрических и обыскных книг, а также исповедных росписей (ст. 193); медленность и нерадение членов консистории, духовных правлений, попечительств о бедных духовного звания, благочинных и депутатов [Суворов, 1876, 322]. На практике мера была достаточно популярной. В Черниговской епархии за рассматриваемый период было объявлено 72 строгих и обычных выговора 64 священникам. Случаи, когда данная мера применялась в соответствии с Уставом, редки. Зато выговоры (преимущественно строгие) объявлялись за опущение богослужений без уважительных причин (даже за опущение благодарственных молитв), замену литургий обедницами, несвоевременное совершение треб и таинств, а также промедление с этим делом и отказ от их совершения без причины, поддержание незаконного обычая обязательной покупки говеющими свечей перед Исповедью, требование от прихожан «рокового датка» (награды священнику перед Венчанием), совершение одновременно нескольких браков, венчание без проведения трех предбрачных оглашений или их проведение 3 дня подряд, венчание чужеприходных и совершение таинства Брака без соблюдения предбрачных предосторожностей, самовольные отлучки из прихода и оставление богослужения, не приведшее к его остановке, грубое отношение и нанесение оскорблений прихожанам, сослужителям и даже благочинному, чрезмерное употребление алкоголя, вымогательство платы за требы, таинства и выдачу метрических справок, допуск прихожан умереть без напутствия Св. Тайнами, непосещение прихожан с крестом и молитвой из-за личной неприязни, самовольную порубку леса из ружной причтовой дачи и даже за незаконное, неправильное расходование церковных сумм и непредоставление по этому поводу оправдательных документов. За многие из перечисленных нарушений предполагалось более суровое наказание, начиная с отрешения от места и заканчивая запретом в служении с низведением в причетники, но, как видно из вышеуказанного, наказание часто смягчалось.
Причинами этому служили разные обстоятельства. Например, свящ. Василию Золотову за вымогательство платы при браке объявили только строгий выговор с предупреждением, но без занесения подсудности в формулярный список «ввиду весьма хорошего отзыва благочинного о нем» (РГИА. Ф. 797. Оп. 64. Отд. III. Ст. 5. Д. 52 Д. Л. 75 об. — 76), а свящ. Петр Семенов за нахождение в нетрезвом виде во 2‑й раз не был низведен в причетники, так как привлекался к суду впервые (РГИА. Ф. 797. Оп. 71. Отд. III. Ст. 5. Д. 65 Г. Л. 125), хотя, согласно Уставу, даже за это предполагался запрет с отправкой в монастырь. Бывали и весьма курьезные случаи, за которые к виновным применялась данная мера. Например, строгий выговор получил свящ. Феодор Тарасевич за хранение в церкви на престоле собственных денег, свящ. Александр Чистилин получил такое же наказание за разрешение попечительству взимать обязательную плату с говеющих (со взрослых — по 10 коп., с детей — по 5 коп.) и введение новшества в чине Венчания — разрыв предназначенного для связывания рук брачующихся платка, а свящ. Николай Переяславцев — за агитацию в Преображенском приходе с. Носовки против самого свящ. Александра Чистилина (РГИА. Ф. 797. Оп. 65. Отд. III. Ст. 5. Д. 72 Г. Л. 76 об.; Д. 72 Д. Л. 58 об.).
Случались и другие небезынтересные нарушения. Строгий выговор был объявлен диак. Прокофию Беглевскому за произнесение в церкви по поводу вбежавшей туда собаки фразы «собака несет попу на часточку» (РГИА. Ф. 797. Оп. 66. Отд. III. Ст. 5. Д. 103 Д. Л. 150), единоверческому священнику Василию Еремееву — за составление от имени прихожан прошения в свою защиту и хождение по их домам с просьбой подписать его (РГИА. Ф. 797. Оп. 70. Отд. III. Ст. 5. Д. 84 Д. Л. 157 об. — 158), а выговор — свящ. Иоанну Архангельскому за игру в карты и танцы (РГИА. Ф. 797. Оп. 65. Отд. III. Ст. 5. Д. 72 Д. Л. 58). Таким образом, палитра проступков, за которые епархиальное начальство могло применить данную меру, была весьма пестрой, далеко выходя за очерченные законом рамки. В целом же, выговор мог быть назначен за тот же круг нарушений, за которые черниговское епархиальное начальство штрафовало лиц духовного звания, поэтому следует заключить, что в данном случае соблюдался принцип Устава: за одинаковые нарушения предполагался в зависимости от обстоятельств либо выговор, либо штраф, только круг этих нарушений значительно расширился.
12. Замечание (ПСЗРИ III, т. 3, 134–137). В Черниговской епархии данная мера была применена 4 раза. Строгое замечание было назначено за: наречение имени младенца против желания родителей, грубое обращение с прихожанами, произнесение вызывающих у людей смех проповедей, стрельбу из ружья. Одно замечание было назначено за различные несущественные проступки по должности.
Кроме вышеперечисленных видов наказания в Черниговской епархии применялись и те, которые не были прописаны в Уставе и других законодательных актах. Их можно отнести к разновидности замечаний. Это так называемые внушения и строгие внушения, а также взыскания и строгие взыскания. Можно предположить, что эти меры применялись как предупреждение о том, что в случае повторения священнослужителем проступка или доказательства такового он будет наказан по букве закона. Правда, такая разновидность замечания практиковалась только в 1894 и 1895 гг. и применялась 17 раз (6 строгих внушений, 10 внушений, 1 строгое взыскание) за следующие проступки: лишение псаломщика доходов при совершении треб, уклонение от участия в богослужении без причины, ростовщичество, нанесение оскорблений, отказ совершить крещение ребенка, неточное соблюдение правил о поверке церковных сумм, вымогательство при освящении икон, недопуск чужеприходных к Исповеди и возвращение без ответа отношений волостного правления. Кроме того, было 3 внушения священникам не подавать повода к подаче на них жалоб прихожанами. Строгое взыскание с предупреждением было объявлено свящ. Павлу Рогайлову за возмущение прихожан с. Шнаковки против свящ. Добрыловского (РГИА. Ф. 797. Оп. 64. Отд. III. Ст. 5. Д. 52 Д. Л. 76 об.). Следует отметить, что, за исключением отдельных случаев, данная мера часто использовалась совокупно с другими наказаниями, преимущественно с выговорами и перемещениями в другой приход.
Итак, спектр наказаний на практике несколько расширялся. Кроме перечисленных выше случаев к данному «расширению» можно отнести и одно исключение: лишение свящ. Иоанна Савича права на получение следующей награды в течение 5 лет. Он был приговорен к данному наказанию за нерадивое отношение к должности депутата по следственным делам (РГИА. Ф. 797. Оп. 64. Отд. III. Ст. 5. Д. 52 Г. Л. 70). По указанному выше мнению Н. С. Суворова, данное нарушение каралось выговором, но даже при условии объявления выговора с занесением священник терял право на получение наград в течение всего 3 лет. В приведенном же случае формального объявления выговора нет, но срок запрета увеличен почти в 2 раза.
Отдельно следует отметить, что градация была и внутри последних 8 видов (начиная с временного испытания в монастыре), что достигалось за счет возможности внесения наказания в формулярный список или оставления последнего без пометки о судимости. В случае применения наказаний по первым 4 пунктам внесение подразумевалось по умолчанию. Правило о невнесении этих данных в формуляр прописано только в случае с временным испытанием в монастыре или архиерейском доме (п. 5): как было указано выше, в протокол не вносились данные о тех, кто прошел испытание без нареканий. На практике же скорее можно говорить о зависимости данной градации не только от доказательства вины, но и от ее степени при доказанности таковой (даже в п. 5).
В заключение следует сказать, что к концу XIX в. градация наказаний представляла из себя разветвленную систему, которая делила все нарушения лиц духовного ведомства по принципу их подсудности светскому или церковному суду. Внутри каждой из групп, как было сказано выше, происходило свое деление. Сфера светского суда разделялась на область действия мирового и гражданского суда, а церковного — консисторского и архиерейского. При этом система наказаний, налагаемых на духовенство, состояла из 12 ступеней. Применение того или иного из них должно было обуславливаться степенью тяжести совершенного преступления, а также наличием отягчающих обстоятельств.
На практике данные правила претерпевали значительные коррективы. На основании проведенного анализа 271 приговора, вынесенного церковным судом в отношении 197 священнослужителей Черниговской епархии, удалось установить, что за одно преступление могло быть назначено любое наказание, которое либо соответствовало букве закона, либо было легче. Случаев применения более тяжелого наказания за более легкое преступление не было выявлено. В свою очередь, несмотря на декларирование неприменимости прежней аттестации обвиняемого священнослужителя, данное правило действовало редко: с одной стороны, в самих законодательных актах прописывалось применение более жестких наказаний за совершенный во второй или третий раз проступок, с другой стороны, мера исправления значительно смягчалась, если виновный привлекался к суду в первый раз. Таким образом, на основании материалов, предоставляемых секретарем Черниговской духовной консистории, можно говорить о тенденции в сторону применения более мягких наказаний на практике по сравнению с тем, что было предписано законом. Кроме того, нельзя не отметить еще одно весьма немаловажное обстоятельство — снижение числа приговоров в течение 12 лет. В период с 1894 по 1905 гг. ежегодное количество приговоров уменьшилось почти в 7 раз. Остается непонятным, связано ли это с уменьшением числа совершаемых священнослужителями нарушений или же с сокращением видов наказаний до трех самых распространенных: монастырской епитимии, денежного штрафа и строгого выговора.
Предположение о том, что подобное снижение могло быть вызвано появлением благочиннических советов, в ведение которых входили легкие проступки (за их совершение предусматривалось назначение выговоров, замечаний и внушений без занесения в послужной список провинившегося), представляется несостоятельным, так как на начало рассматриваемого периода они уже существовали во всех округах епархии (РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 1543. Л. 7 об.). Конечно, число рассматриваемых ими дел было значительно, но в данном случае речь идет о динамике численности наказаний в конкретный период, на которую функционирующие уже долгое время советы не могли оказать воздействия.
Возможно, в случае со снижением числа выносимых церковным судом приговоров сработал принцип, высказанный А. И. Конюченко в отношении составления отчетной документации: «Большое значение имеет время составления отчета относительно срока пребывания на данной кафедре. Свежий взгляд недавно назначенного человека подмечал и фиксировал особенности наиболее тонко. „Замыленность“ архиерейского ока, недостаток времени или желания личного знакомства с ситуацией на местах при длительном пребывании на одной кафедре, состояние здоровья могли приводить к однообразному содержанию отчетов, из года в год пересказывавших главное без изменений, за исключением цифровой динамики» [Конюченко, 2006, 41]. Точно такое же утверждение можно перевести в область судопроизводства: епархиальный суд активно работал при вступлении архиерея на кафедру. Со временем его деятельность могла постепенно сворачиваться. Активность церковного суда вновь возобновлялась при назначении нового архипастыря, но и это, в свою очередь, зависело от личности преосвященного. Например, в первые два года управления Черниговской епархией еп. Вениамином (Быковским) было применено всего 51 наказание в отношении провинившихся священнослужителей (РГИА. Ф. 797. Оп. 52. Отд. III. Ст. 5. Д. 90 Г. Л. 3–3 об.; Д. 90 Д. Л. 24–25; Оп. 53. Отд. III. Ст. 5. Д. 82 А. Л. 23–24 об.; Д. 82 Б. Л. 8–9), тогда как только за 1‑е полугодие пребывания на данной кафедре еп. Антония (Соколова) их число составило 53 (Ф. 797. Оп. 63. Отд. III. Ст. 5. Д. 65 Д. Л. 101–111). Поддерживаться же долгое время активность церковного суда могла только при условии проявления такой же активности правящим архипастырем на протяжении всего периода его пребывания на той или иной кафедре.