— Леночка, ты же понимаешь, Ирочке сейчас нужнее. У неё и муж пока без работы, и ипотеку брать страшно, — мама виновато отводила глаза, помешивая ложечкой давно остывший чай. — А ты у нас сильная, пробивная. Вы с Колей сами справитесь.
Я молчала. В горле стоял ком. Дело было не в трёхкомнатной квартире в центре, которую мама только что, при жизни, переписала на мою младшую сестру Иру. Дело было в том, что я снова оказалась «сильной», а Ира — «маленькой». Ире было тридцать два года.
— Конечно, мамулечка. Справимся, — выдавила я и ушла, стараясь не хлопать дверью от обиды.
Мы с мужем действительно справились. Взяли ипотеку, купили маленький двухкомнатный домик без удобств на окраине, платили исправно, растили сына. С мамой я общалась, но холодок в душе остался. Ира же цвела: сделала в подаренной квартире евроремонт, выкладывала фото с курортов и на семейных застольях снисходительно учила меня жизни.
Гром грянул через три года. У мамы случился инсульт.
Врачи сказали: нужен постоянный уход. Шансы на восстановление есть, но нужно время, массажи, лекарства и, главное, присутствие рядом 24/7.
Я позвонила сестре.
— Ир, маму выписывают в четверг. Надо решать, кто заберет. У тебя квартира большая, горячая вода, тепло, светло, а у нас то дрова закончились, то света нет, то в колодце вода помутнела...
— Лен, ты с ума сошла? — перебила сестра. — У меня работа, у меня личная жизнь! И вообще, я запаха лекарств не переношу, меня тошнит. Ты же знаешь, я чувствительная. А ты... ну, ты привычная. Забери к себе, а? Я буду деньгами помогать. Иногда.
«Привычная». Это слово резануло больнее всего.
Я забрала маму. Наша «двушка» превратилась в лазарет. Сын, святой человек, молча перебрался спать на диван в кухню, уступив бабушке комнату. Начался ад: памперсы, пролежни, капризы, кормление с ложечки.
Ира приехала за полгода два раза. Привозила пакет апельсинов (которые маме было нельзя), морщила нос: «Фу, как у вас тут... душно», сидела пять минут и убегала, ссылаясь на важные встречи.
Мама первое время всё спрашивала:
— А Ирочка когда придет?
— Придет, мам, работает она, — врала я.
Мама отворачивалась к стене и тихо плакала. Я видела, как ей больно. Не физически — душевно. Та, ради которой она отдала всё, брезговала даже подержать её за руку.
Прошел год. Я похудела на десять килограммов, под глазами появились тёмные мешки. Но мы победили — мама начала садиться, потом вставать, речь стала внятной.
Однажды вечером, когда я меняла ей белье, она вдруг перехватила мою руку. Её пальцы, еще слабые, сжали мою ладонь крепко-крепко.
— Прости меня, дочка, — прошептала она.
— За что, мам? Спи давай.
— За то, что я всю жизнь смотрела не в ту сторону. Я думала, любовь — это когда ты отдаешь всё, чтобы ребенку было легко. А оказалось, любовь — это когда ребенок готов отдать всё, когда тебе тяжело.
Она заплакала. Мы просидели в обнимку полчаса. В тот вечер между нами рухнула стена, которую она строила годами.
Мамы не стало через пять лет — второй удар, мгновенный.
На похоронах Ира рыдала громче всех. Она театрально падала на руки мужу, поправляла черную вуаль и говорила всем, какая это невосполнимая утрата. Ко мне подошла только после поминок.
— Лен, там в квартире мамины вещи остались... Старую (антикварную) мебель мы уже продали, но остались книги, какие-то ненужные фотки, детские дневники, тетрадки... Ты забери, если надо. Я буду квартиру продавать, хочу в новостройку вложиться. А хлам мне не нужен.
— Не нужен, — кивнула я. — Я заберу.
Я приехала в ту самую квартиру, из-за которой когда-то плакала от обиды. Ира уже начала всё выносить, посреди комнаты стояла коробка с надписью «Мусор». Сверху лежал старый мамин фотоальбом и потрепанная шкатулка, которую я помнила с детства. Я открыла шкатулку. Там лежали нехитрые мамины украшения — бусы, брошки. А на самом дне — наши тетрадки, дневники, анкетки... Мама все это бережно хранила долгие годы...
Дома на полке с мамиными вещами я нашла конверт, заклеенный скотчем. На нем дрожащей рукой, уже после болезни, было написано: «Лене. Моей единственной дочери».
Внутри лежала записка. Лена, сходи к нотариусу, там завещание на твое имя. Все наши с отцом сбережения я оставляю тебе!
«Лена, мы копили эти деньги на "черный день" и на ремонт дачи, который так и не сделали. Дача и всё, что не досталось Ире при моей жизни — твоё. Я знаю, она продаст квартиру и даже не вспомнит обо мне. А ты купи себе что-нибудь для радости. И знай: я люблю тебя. Теперь я точно знаю, кого я вырастила Человеком».
На счету была сумма, которой нам с мужем хватило, чтобы закрыть остаток ипотеки. А еще, чтобы добавить и построить новый большой дом.
Ира же продала квартиру и вложилась в какой-то сомнительный бизнес, который прогорел через полгода. Сейчас она звонит мне и жалуется на несправедливую жизнь, намекая, что у нас теперь просторно и можно было бы пустить сестру пожить.
А я слушаю её и думаю: у неё была квартира, но не было мамы. А у меня была мама — до самого конца. И её последнее «люблю» дороже любых квадратных метров.
А как вы считаете, обязаны ли дети ухаживать за родителями, если те при жизни открыто выделяли любимчиков? Или долг платежом красен? Делитесь мнением в комментариях!
И стоит ли пускать в дом сестру, которая всю жизнь жила только для себя?
Подписывайтесь на мой канал, здесь вы прочитаете множество интересных историй из жизни реальных людей.
А перейдя по ссылке вы можете прочитать историю, как справиться с внезапной потерей любимого человека.