Подборка "Духоведение Рудольфа Штайнера".
Дорнах, май 1921г. Лекция 2. Выдержки. Продолжение. Часть 2.
Представим привычную цветовую шкалу: красное, оранжевое, желтое, зеленое, голубое, синее, фиолетовое. Если двигаться последовательно по шкале, то свойство «свечения» цветов постепенно прекращается и мы приходим к теневому цвету – к зеленому.
В синем мы опять находим свечение, которое противоположного рода: запруживающееся в себе «свечение». А затем мы должны полностью выйти из физического, из привычной цветовой шкалы, чтобы прийти к тому, что, собственно, вовсе невозможно представить иначе, нежели в движении. Если ленту цветов преобразовать в соответствии с тем, как обстоит дело в ближайшем из высших миров,
тогда я сопоставил бы теплую и холодную часть спектра, свернув ленту в круг, только наверху и внизу таинственным образом заложил бы в основу другие цветовые сущности – черный и белый.
Тогда получается: цвет-образ наверху, цвет-образ внизу, свечение справа, свечение слева.
Если подниматься от белого вверх, то оказываешься в зеленом, здесь ему навстречу приходит черное – сверху вниз, тут, в середине, они начинают волнообразно двигаться. Если белое и черное просвечиваются сиянием красного, это дает нам цвет цветка персика (инкарнат). Таким образом, я должен мыслить себе белое и черное вступающими и проникающими здесь друг в друга, и я получаю более сложный порядок цветообразования, который, однако, больше соответствует существу цвета, нежели то, что мы найдем в книгах по физике.
Теперь рассмотрим цвета-свечения. Когда перед нами желтое, вы должны почувствовать это ощущением, а не абстрагирующим разумом, – требуется лишь признать: когда я вижу желтое, оно, собственно, затрагивает меня так, что продолжает внутренне жить во мне. Желтое продолжает жить внутри меня.
Обратите внимание – желтое веселит нас, радует. Веселиться, радоваться, в сущности говоря, означает наполняться во внутреннем повышенной душевной жизненностью. Желтое, собственно, ориентирует нас больше в направлении к нашему Я. Другими словами, мы одухотворяемся. Возьмите желтое в его изначальной сущности – как оно лучится из себя наружу, и представьте себе, как оно сияет в ваше внутреннее существо, поскольку оно – сияние, и вот, когда оно засияет в вашем внутреннем как дух, вы должны будете признать: желтое это сияние, свечение духа.
Синее – внутренне-себя-сжимание, себя-запруживание, себя-внутренне-удерживание, это – сияние душевного. Красное – равномерная наполненность пространства, – это сияние живого. Зеленое это образ живого, а красное – сияние живого. Вы прекрасно пронаблюдаете это, если попробуете посмотреть на что-то красное на белом фоне, на достаточно насыщенный красный, и затем быстро отведете взгляд; тогда в качестве послеобраза вы увидите зеленое – ту же поверхность вы увидите как зеленый послеобраз.
Красное светит внутрь вас, оно производит свой собственный образ во внутреннем. Что есть, однако, образ живого во внутреннем? Нужно умертвить живое, чтобы получить его образ. А образ живого – это зеленое. Не удивительно, что красное, являющееся сиянием, сияя в вас, дает зеленое как свой образ.
ЖЕЛТОЕ - СИЯНИЕ ДУХА; СИНЕЕ - СИЯНИЕ ДУШЕВНОГО;
КРАСНОЕ - СИЯНИЕ ЖИВОГО; ЗЕЛЕНОЕ - ОБРАЗ ЖИВОГО.
Так мы получили три цвета другой природы. Есть цвета активной природы. Есть цвета светящие, в известной мере дифференцирующиеся в своем существе; есть другие цвета, это – спокойные образы. Здесь перед нами нечто, что имеет аналог в Космосе. В Космосе, как противоположность зодиакальным образам, которые являются неподвижными образами, существует то, что дифференцирует Космос: это планеты. Это лишь сравнение, но сравнение, которое внутренне предметно обосновано.
Мы можем сказать: в черном, белом, зеленом и цвете цветка персика мы имеем нечто, что действует как бездвижное. Даже когда они находятся в движении, когда текут друг в друга, то и тогда они должны быть внутренне спокойными, – как черно-белое в инкарнате. А в трех других цветовых оттенках – в красном, желтом и синем, мы имеем нечто внутренне подвижное, нечто планетарное. В черном, белом, инкарнате и зеленом – нечто свойственное неподвижным звездам; нечто планетарное – в желтом, синем и красном. Желтое, синее и красное нюансируют собой другие цвета. Белое нюансируется желтым и синим в зеленое. Цвет цветка персика нюансируется красным: красное просвечивает сиянием движущиеся друг в друге белое и черное. Здесь взаправду видишь цветовой космос!
Мир предстает взгляду как цвета в их взаимодействиях, и видишь, что действительно надо обращаться к цветам, если хочешь изучать закономерности цветового. Мы не должны отходить от цвета к чему-то другому, нам надлежит оставаться в самих цветах. И обладая уже некоторым восприятием цвета, мы сможем в самих цветах наблюдать их взаимные отношения – что является в них сияющим, светящим, и что является теневым, дающим образ.
Представьте, какое это может иметь значение для искусства, если художник, имея дело с желтым, синим и красным, знает, что запечатлевает на своей картине нечто, что внутренне обладает активным, из себя устремленным характером, нечто, что самому себе сообщает характер. И работая с инкарнатом, зеленым, черным и белым, знает, что здесь в цвете он представляет уже образ. Подобное учение о цвете настолько целиком живое, что из душевного может непосредственно перейти в художественное. И вот вы постигаете сущность цвета так, что признаёте за цветом его самого, признаёте, хотелось бы сказать, то, чего сам он хочет; вы познали, что желтое хочет быть насыщенным в центре и разбегаться к краям, поскольку такова его собственная природа, – да, но вот если хочешь его фиксировать, если хочешь где-либо получить равномерную желтую поверхность, то для этого надо нечто сделать.
В желтое должно кое-что войти, что лишит желтое его собственного характера, его собственной воли. Нужно утяжелить желтое. Как утяжелить желтое? Внеся в него нечто, что придаст ему тяжесть. Превратить желтый цвет в золотистый. Так вы лишаете желтое желтого, в известной мере вы оставляете желтый цвет, но погашаете его сущность. Если дать в картине золотой грунт, то вы вправе сделать его равномерным по всей поверхности, однако этим вы придали желтому тяжесть, внутреннюю тяжесть. Вы отнимаете у него его собственную волю. Вы удерживаете желтое в нем самом. Поэтому старые мастера, у которых было ощущение подобных вещей, чувствовали в желтом сияние духа. Они взирали вверх, в духовное, в сияние духа в желтом. Но они хотели иметь дух здесь, на Земле. Им нужно было придать ему тяжесть. Делая золотой грунт, давали духовному жилище на Земле, в известной мере, давали в картине присутствовать небесному. И человеческие фигуры с правомерностью могли выходить из золотого фона, могли развиваться на золотом фоне как творение духовного. Эти вещи целиком и полностью имеют внутреннюю закономерность.
Итак, вы видите, сперва следует постигать цвета в их текуче-подвижной природе, и только после этого можно постигать цвета также в вещественном, во внешне предметном. Так мы приходим к понятию материализированного существа цвета в физической ленте цветов. Слева и справа она, в сущности, идет в бесконечное, то есть в неопределенное. В духе и в душевном всё соединяется. Ленту цветов мы должны свернуть в круг. И если мы воспитываем себя к тому, чтобы видеть не просто цвет персикового цветка, а подвижное существо этого цвета, воспитываем себя к тому, чтобы не просто видеть инкарнат, а жить в нем, если само уже наполнение нашего тела душой мы ощущаем как инкарнат, тогда это – вход, врата в духовный мир, тогда мы войдем в духовный мир. Цвет – это то, что погружается вплоть до поверхности тела, цвет – это также то, что поднимает человека из материального и ведет в духовное…
Продолжение . . . Предыдущая стр.