Я услышала голоса ещё на лестничной площадке. Голос брата — громкий, развязный, с той особенной интонацией, которая всегда предвещала неприятности.
— Открывай, мы будем жить с тобой! — потребовал Витька, отпирая дверь собственным ключом.
Рядом с ним стояла девица лет двадцати пяти, в коротенькой юбке и с вызывающим макияжем. Чемодан в руках, пакеты с вещами.
— Что значит «жить»? — я отложила книгу и встала с дивана. — Витя, ты о чём вообще?
— О том и говорю, Лен. Познакомься — это Настя. Моя девушка. Будем теперь втроём квартиру делить.
— Какое втроём? — я почувствовала, как начинает закипать злость. — Это моя квартира. Мама оставила её мне.
— Ничего она тебе не оставляла, — Витька прошёл в комнату, бросил куртку на кресло. — Мама умерла без завещания. Значит, квартира по закону делится пополам между нами.
— Ты что несёшь? Какое пополам? Я здесь прописана с рождения, я за мамой ухаживала три года, пока она болела! Ты даже не приезжал!
— Приезжал, — невозмутимо соврал брат. — И вообще, это неважно. Закон есть закон. Настя, проходи, не стесняйся. Вот тут диван, разложим — спать будем.
Настя неловко топталась в прихожей, разглядывая обстановку жадными глазами.
— Витька, слушай, может, правда не надо? — тихо начала она. — У неё тут и так небольшая квартира...
— Заткнись, — оборвал он. — Иди вещи раскладывай.
Я схватила телефон, начала набирать номер юриста, которая помогала с оформлением маминого наследства.
— Да звони, звони, — усмехнулся Витька. — Всё равно ничего не докажешь. Я такой же наследник, как и ты. Хочешь, в суд подам на выделение доли.
— После того, как ты пятнадцать лет даже не звонил? После того, как мама просила тебя приехать, когда лежала в больнице, а ты говорил, что занят?
— Сказки всё это. У тебя доказательства есть? Вот именно. А я могу свидетелей привести, что приезжал, помогал, деньги давал.
— Лживых свидетелей, ты хочешь сказать?
— Любой свидетель лучше, чем никакого, — Витька развалился на диване, закинув ноги на подлокотник. — Слушай, Ленка, не психуй. Живи себе спокойно. Мы тут временно, пока свою квартиру не купим. Месяца три-четыре.
— Три-четыре месяца? — я почувствовала, как комната поплыла перед глазами. — Ты с ума сошёл?
— Нормально всё. Настя готовить умеет, будет нас кормить. Правда, Настюх?
Настя что-то невнятно пробормотала из комнаты.
— Вон, — я подошла к двери, распахнула её. — Немедленно вон отсюда. Оба.
— Не выйдем, — Витька даже не шевельнулся. — Это и моя квартира тоже. Хочешь — сама уходи. Снимешь где-нибудь угол.
— Я никуда не пойду! Это мой дом!
— И мой тоже. Пополам. По двадцать три метра на брата.
Я позвонила юристу прямо при нём. Алла Борисовна выслушала меня и вздохнула тяжело.
— Елена, формально он прав. Если завещания нет, квартира делится между наследниками первой очереди поровну. Вы оба — дети умершей.
— Но я здесь прописана! Я здесь жила!
— Это не имеет значения для наследства. Прописка — одно, право собственности — другое. Вы можете попытаться доказать, что фактически несли все расходы, ухаживали за матерью, вкладывались в ремонт...
— У меня все чеки, все квитанции! Я три года покупала лекарства, оплачивала сиделок!
— Это хорошо. Соберите всё, приходите завтра в офис. Но учтите — даже если суд признает ваш вклад большим, это не лишит брата права на долю в наследстве. Максимум — вам могут выделить большую часть.
Я повесила трубку. Витька ухмылялся.
— Ну что, поняла? Лучше не бодайся. Живи спокойно, не мешай нам.
— Ты ещё заплатишь мне за всё, — я процедила сквозь зубы. — За каждую копейку, которую я вложила в эту квартиру. За каждую ночь, которую я не спала у маминой постели.
— Сказочки, — он зевнул. — Настя! Ты там что, заблудилась? Иди ужин готовь.
Настя выглянула из комнаты, виновато посмотрела на меня.
— Слушай, а может, правда... Витя, у меня мама не против, чтобы мы у неё...
— Чтобы твоя мать нам мозги выносила каждый день? Нет уж, здесь заживём. Правда, Лен?
Я молча прошла в свою комнату, закрылась на ключ. Села на кровать, обхватила голову руками. Три года я вкалывала на двух работах, чтобы оплачивать маме лечение. Три года я не высыпалась, потому что ночами слышала её стоны. Три года я отказывала себе во всём, лишь бы ей было лучше.
А Витька? Витька позвонил один раз, на Новый год. Сказал, что у него дела, что приедет потом. Потом так и не приехал. Даже на похороны опоздал на два часа, и от него несло перегаром.
Я достала папку с документами. Квитанции об оплате лекарств, чеки из аптеки, договоры с сиделками, счета за коммунальные услуги — всё на моё имя, все расходы я несла. Три толстые папки с доказательствами.
На кухне загремела посудой Настя. Витька включил телевизор на полную громкость.
— Настюх, неси пива! — заорал он.
— Сейчас...
— Быстрее, я сказал!
Я вышла из комнаты, прошла на кухню. Настя стояла у плиты, жарила картошку. Выглядела она испуганной и несчастной.
— Послушай, — я заговорила тихо. — Ты действительно хочешь здесь жить? С ним?
Она вздрогнула, обернулась.
— Я... Витя сказал, что у вас тут удобно. Что вы не будете против.
— Он соврал. Я очень даже против. И вообще, ты в курсе, что он на тебе просто экономит? У него есть деньги на съёмную квартиру, он просто жадный.
— Нет, у него правда сейчас трудности... — Настя отвела глаза.
— Какие трудности? Он работает прорабом, получает хорошо. Просто жмот, вот и всё.
— Настя! Пиво где?! — раздалось из комнаты.
Она испуганно схватила бутылку из холодильника, понесла ему.
Я вернулась к себе, открыла ноутбук. Начала искать информацию по наследственным делам, судебной практике, способам доказать свои права.
Читала до поздней ночи. На кухне Витька с Настей ещё долго шумели, потом наконец затихли. Я слышала, как они устраиваются на диване в зале — скрип пружин, приглушённые голоса.
— Зря мы сюда приперлись, — шептала Настя. — Видела, как она на нас смотрит?
— Ничего, привыкнет, — бурчал Витька. — Куда денется.
Утром я встала рано, собралась на работу. В ванной обнаружила чужую косметику, расставленную по всем полкам. На кухне — немытую посуду, залитую жиром плиту.
Витька спал, раскинувшись на диване. Настя сидела на кухне, пила кофе. Увидев меня, виновато улыбнулась.
— Доброе утро...
Я молча налила себе воды, выпила, ушла.
На работе позвонила Алле Борисовне, договорилась о встрече на вечер. Весь день не могла сосредоточиться, думала только об одном — как выгнать Витьку.
Вечером юрист внимательно изучила мои документы.
— Впечатляющий объём расходов, — кивнула она. — Мать лежала в платной клинике?
— Два раза. Общая сумма — около восьмисот тысяч. Вот платёжки.
— Хорошо. Лекарства, сиделки, специальное питание... Ещё что-нибудь?
— Я делала ремонт в квартире два года назад. Меняла окна, двери, сантехнику. Маме нужны были определённые условия. Вот договоры с фирмами, чеки на стройматериалы.
— Отлично. А брат в это время вообще помогал чем-то?
— Ничем. Он даже не приезжал.
— Можете это подтвердить? Свидетели есть?
— Соседи. Врачи, которые маму лечили. Сиделка, которая почти год у нас работала.
— Тогда шансы хорошие. Будем требовать признания вашего преимущественного права на квартиру в счёт компенсации понесённых расходов. Или, как вариант, обязать брата возместить вам половину всех трат на мать.
— Сколько это может стоить? Процесс?
— Тридцать-сорок тысяч, если без осложнений. Плюс госпошлина.
Я кивнула. Деньги были — я откладывала на ремонт санузла, но ремонт подождёт.
— Давайте начинайте готовить документы.
Домой вернулась поздно. В квартире стоял сигаретный дым — Витька курил у открытого окна. Настя готовила ужин.
— О, явилась, — он повернулся ко мне. — Слушай, давай договоримся так. Ты оплачиваешь коммуналку, а мы с Настей закупаем продукты. По-честному же, да?
— Нет, — я сбросила туфли. — По-честному — это когда каждый платит за себя. Или ещё лучше — когда ты съезжаешь отсюда немедленно.
— Опять ты за своё? — он скривился. — Надоело уже. Живи и радуйся, что компания появилась. А то одна тут сидела, грустила.
— Я не грустила. Мне нравилось жить одной.
— Ну теперь не нравится, терпи.
— Витя, может, правда... — начала Настя, но он оборвал её.
— Молчи. Взрослые разговаривают.
Я прошла к себе в комнату, заперлась. Достала телефон, позвонила соседке, тёте Вале. Она всегда хорошо относилась к маме, часто заходила, помогала.
— Валентина Ивановна, добрый вечер. Это Лена. Можно к вам на минутку зайти?
— Конечно, милая, заходи.
Мы сидели на её кухне, пили чай. Я рассказала про Витьку, про ситуацию с квартирой.
— Негодяй, — качала головой тётя Валя. — Сколько лет его не было, а теперь явился, права качает. Леночка, конечно, я свидетелем буду. Все соседи подтвердят, что ты одна мать содержала.
— Спасибо вам большое.
— Да что там. Правда на твоей стороне. Он хоть раз приезжал, пока твоя мама болела?
— Один раз. На час. Деньги попросил в долг, тысяч двадцать.
— И ты дала?
— Дала. Дурой была. Он обещал через месяц вернуть. Прошло два года.
— Вот видишь. А расписку брала?
— Нет...
— Жаль. Но ничего, и так докажем. У меня вся подъездная на твоей стороне. Мы все видели, как ты мать выхаживала.
Я вернулась к себе уже спокойнее. План был. Документы были. Свидетели были.
Витька с Настей сидели перед телевизором, жрали чипсы, хохотали над какой-то комедией.
— Лен, а ты на ужин не останешься? — крикнула Настя.
— Нет, спасибо.
На следующий день Алла Борисовна подала иск в суд. Требования были такие: признать за мной преимущественное право на квартиру с выплатой брату компенсации в размере рыночной стоимости его доли. Или, как вариант, обязать его возместить мне половину расходов на содержание матери и квартиры.
Витьке вручили повестку через неделю. Он прибежал домой взбешённый.
— Ты что творишь?! — заорал он с порога. — В суд подала?!
— Подала, — я спокойно закрыла книгу. — Требую вернуть мои деньги.
— Какие деньги?! Я тебе ничего не должен!
— Должен. Половину того, что я потратила на маму. Восемьсот пятьдесят тысяч рублей.
Он побледнел.
— Ты... Ты с ума сошла? Откуда такая сумма?!
— Вот, — я достала папки с документами, выложила на стол. — Лечение, лекарства, сиделки, специальное питание, медицинское оборудование. Три папки чеков и квитанций. Всё заверено, всё подлинное.
Витька лихорадочно листал бумаги.
— Это... Это всё неправда! Ты подделала!
— Можешь проверить. Все документы настоящие. Все организации существуют, все платежи проходили через мой счёт.
— Я... Я в суде докажу, что это фальшивка!
— Попробуй. Кстати, вызову свидетелей — соседей, врачей, сиделку. Все подтвердят, что ты даже не появлялся.
— Появлялся! Я приезжал!
— Один раз за три года. И то деньги в долг выпросил.
— Это неправда!
Настя сидела на диване, съёжившись. Смотрела на нас испуганными глазами.
— Витя, пойдём отсюда, — тихо сказала она. — Пойдём к моей маме...
— Заткнись! — рявкнул он. — Я никуда не пойду! Это и моя квартира!
— Была твоя, — я поправила. — До тех пор, пока суд не вынесет решение. А решение будет таким: либо ты мне платишь восемьсот пятьдесят тысяч, либо отказываешься от своей доли в квартире.
— Нет у меня таких денег!
— Вот и отлично. Значит, откажешься от доли. И съедешь отсюда.
— Я не съеду! — он метался по комнате. — Не имеешь права меня выгонять!
— Суд имеет. Пока жди повестки. Первое заседание через месяц.
Витька ушёл, громко хлопнув дверью. Настя осталась, растерянно смотрела на меня.
— Он правда не приезжал? — тихо спросила она.
— Правда.
— А... А он говорил, что постоянно был здесь, помогал...
— Врал.
Она замолчала, опустила голову.
— Мне жаль, что так получилось, — сказала я. — Но это моя квартира. Я не собираюсь делить её с тем, кто бросил мать умирать.
— Я понимаю, — Настя встала. — Я... Я поговорю с ним. Может, правда лучше нам уйти.
В ту же ночь они съехали. Собрали вещи, вызвали такси. Витька напоследок ещё раз попытался меня запугать.
— Ты пожалеешь! Я в суде тебя в порошок сотру!
— Посмотрим, — я держала дверь открытой, ожидая, пока он вынесет последний пакет.
Они ушли. Я закрыла дверь на все замки, прислонилась к ней спиной, выдохнула.
Тишина. Наконец-то тишина.
Суд состоялся через месяц. Витька пришёл с каким-то дешёвым адвокатом, который путался в показаниях и терялся, когда Алла Борисовна предъявляла очередной документ.
Я привела свидетелей — соседку тётю Валю, врача из клиники, сиделку Марину. Все подтвердили: я одна ухаживала за матерью, я одна несла все расходы, Витька не появлялся.
— Но я присылал деньги! — кричал он. — Переводил на мамину карту!
— Предъявите подтверждения переводов, — спокойно сказала судья.
Он не предъявил. Потому что никаких переводов не было.
Судья изучила все документы, выслушала свидетелей. Вынесла решение: обязать Витьку выплатить мне компенсацию в размере восьмисот пятидесяти тысяч рублей или отказаться от своей доли в квартире в мою пользу.
— Нет у меня таких денег! — взвыл он.
— Тогда пишите отказ от доли, — сказала судья.
Он писал отказ, трясущимися руками, чертыхаясь сквозь зубы. Подписал, швырнул бумагу на стол.
— Ты ещё пожалеешь, — процедил он мне. — Я этого так не оставлю.
— Оставишь, — я забрала документ. — И больше не появляйся.
Он ушёл, хлопнув дверью зала. Алла Борисовна пожала мне руку.
— Поздравляю. Квартира теперь полностью ваша.
Я вышла из суда, вдохнула полной грудью свежий воздух. Квартира моя. Полностью моя. Та квартира, где я провела лучшие годы с мамой, где ухаживала за ней, где прощалась с ней.
Витька больше не объявлялся. Иногда я думала — а вдруг он и правда считал, что имеет право на эту квартиру? Но потом вспоминала мамины слёзы, когда она просила его приехать, а он отказывался. Вспоминала её последние слова: «Прости, доченька, что такой брат у тебя...»
И тогда я понимала, что поступила правильно. Что справедливость восторжествовала.
Квартира осталась моей. И память о маме — тоже моя. Только моя.