Найти в Дзене
Дедушка Максима

Олег Даль - Артист, художник, поэт (О чем писали советские газеты).

На этой выставке, куда бы вы ни пошли, на вас отовсюду будут смотреть глаза «взрос­лого мальчика», одновременно мудрые и пе­чальные. Вот фотография афиши театра «Сов­ременник». На афише — лаконичная надпись: сегодня спектакля нет. А рядом с афишей хрупкая мальчишеская фигура — Олег Даль. Да, спектакля с Далем нет ни сегодня, не бу­дет и завтра, не будет уже никогда. 3 марта 1981 года в холодном, неуютном номере киев­ской гостиницы актера не стало. Двух месяцев не дожил он до своего сорокалетнего юбилея. Впрочем, юбилей — слово, к Далю как бы не­приложимое, ему чуждое, противопоказанное. Ибо всегда бежал он всяческих торжеств, суе­ты, славословия, почестей и наград. И из лю­бимого, родного дома — «Современника» — ушел как раз в тот момент, когда стало жить полегче, когда стали давать «звания», стали «выходить в люди». Ушел, как всегда, — в ни­куда. Он и впоследствии, в самые неожиданные моменты, вот так уходил—в никуда. Так ушел в свое время от Эфроса, которого любил и по­читал, уше
Оглавление
17 июля 1989
17 июля 1989

Артист, художник, поэт.

-2

На этой выставке, куда бы вы ни пошли, на вас отовсюду будут смотреть глаза «взрос­лого мальчика», одновременно мудрые и пе­чальные. Вот фотография афиши театра «Сов­ременник». На афише — лаконичная надпись: сегодня спектакля нет. А рядом с афишей хрупкая мальчишеская фигура — Олег Даль. Да, спектакля с Далем нет ни сегодня, не бу­дет и завтра, не будет уже никогда. 3 марта 1981 года в холодном, неуютном номере киев­ской гостиницы актера не стало. Двух месяцев не дожил он до своего сорокалетнего юбилея. Впрочем, юбилей — слово, к Далю как бы не­приложимое, ему чуждое, противопоказанное. Ибо всегда бежал он всяческих торжеств, суе­ты, славословия, почестей и наград. И из лю­бимого, родного дома — «Современника» — ушел как раз в тот момент, когда стало жить полегче, когда стали давать «звания», стали «выходить в люди». Ушел, как всегда, — в ни­куда. Он и впоследствии, в самые неожиданные моменты, вот так уходил—в никуда. Так ушел в свое время от Эфроса, которого любил и по­читал, ушел, потому что ему казалось — он даже у Эфроса несвободен, марионетка, под­чинен диктату. А он всю жизнь стремился к свободе, но свободным становился только за своим письменным столом. И тогда рождались сценарии, стихи, рисунки. А в последние десять лет жизни — горькие, отчаянные — за­писи в дневнике. В дневнике, где он мог оста­ваться самим собой.

-3

Выставка, организованная Театральным му­зеем им. А. А. Бахрушина, так и поименована: «Олег Даль. Страницы дневника». И дневнико­вые записи Даля становятся как бы той «нитью Ариадны», которая поведет вас по этой на пер­вый взгляд маленькой, но очень насыщенной выставке, а рядом с ними вы увидите доку­менты Даля, его рисунки, его письма и запи­сочки домой — нежные, шутливые, трогатель­ные, горестные... Книги из его библиотеки — не те, новенькие, что стоят нетронутыми, а изрядно потрепанные, видно, что их читали, штудировали, над ними размышляли. Книги с дарственными надписями авторов: Ираклия Андроникова, Василия Ливанова, Булата Окуд­жавы, «Владимир Яхонтов» Натальи Крымовой. И много-много стихов: Мандельштам, Блок, Лермонтов, Пастернак, Аполлинер. А рядом с классиками — стихи собственные. Нет, их ни­кто никогда не издавал — вы увидите лишь машинописные страницы.

Стихия поэзии, судьба поэта, смерть поэта всегда были для Даля той великой тайной, ко­торую он бесконечно пытался разгадать и к разгадке которой он удивительно близко подо­шел в подготовленной им для радио лермонтов­ской композиции. Потом, уже после его смер­ти (ну почему, почему мы «любить умеем только мертвых»?), вышла пластинка — и ее уже давно не достать. А истоки «его Лермон­това», конечно же, в эфросовском телеспектак­ле «Страницы журнала Печорина», где Даль был и лермонтовским, и эфросовским геро­ем — и самим собой, знающим про жизнь что-то такое, что открывается лишь натурам исключительным.

Охватить эту выставку, расположившуюся в трех крошечных залах Театрального салона, что на Тверском бульваре, 11, сразу невозмож­но. Сюда хочется прийти еще и еще, постоять перед детскими фотографиями Даля, перед его портретом, написанным Ю. Радомиром в Киеве 2 марта 1981 года, в «день последний»... С го­речью увидеть «приз» за фильм «Отпуск в сен­тябре» (по пьесе А. Вампилова «Утиная охо­та»), «присужденный» в 1987 году. Какая горь­кая насмешка, горькая и жестокая, а ведь роль Зилова была, возможно, лучшей работой Даля, во всяком случае никто из исполнителей не по­дошел так близко к разгадке этого «героя на­шего времени». А вот здесь хочется постоять молча: слепок руки Даля, какой-то словно гово­рящей руки, словно это рука великого музы­канта. Этот слепок был сделан вместо посмерт­ной маски... И отовсюду на вас будут смотреть глаза — глаза мудрые и печальные, глаза чело­века, замечательно выразившего свое время — в ролях, рисунках, стихах, но не сумевшего в него «вписаться». Человека болезненно ранимого. Внешне колючего, «закрытого», внутренне — беззащитного.

Выставка крошечная, а народу много. Приходят люди разных поколений — те, кто видел Даля в театре, и те, кто уже застал его только запечатленным на кинопленке. Но выставка — явление преходящее, вот 10 августа она закроется, а ведь «к Далю» хочется иметь возможность прийти всегда. Пора, пора решить наконец вопрос о создании музея Олега Даля, о сохранении его кабинета, в котором так хрупко, так эфемерно запечатлелась его ду­ша. Да, он не был «заслуженным», «лауреа­том» — был Артистом. Таким останется в истории театра и в людской памяти.

-4

Ю. ЮРЬЕВ.

О ЧЕМ ПИСАЛИ СОВЕТСКИЕ ГАЗЕТЫ