Об авторе: Олег Давыдов, с.н.с. Центра азиатско-тихоокеанских исследований ИМЭМО РАН.
На днях в Сеуле и Вашингтоне был представлен совместный документ (Joint Fact Sheet), в котором изложены принципиальные подходы союзников по всему комплексу двусторонней повестки, включая торгово-экономические и военно-политические вопросы, а также дан общий взгляд на будущее альянса. Диалог между ними в прошедшие несколько месяцев был насыщенным и включал два саммита между Ли Чжэ Мёном и Трампом, а также переговоры на уровне министров обороны в рамках консультативного совещания по вопросам безопасности. Однако с формальным подведением итогов стороны задержались, что, видимо, связано с наличием разногласий по ряду сущностных аспектов взаимодействия.
По тарифным вопросам и инвестиционному сотрудничеству партнёры ранее уже озвучили согласованные позиции, поэтому здесь обошлось без особых сюрпризов. В рамках формируемого в Южной Корее инвестиционного фонда в размере 350 млрд долл., в экономику США будет направлено в течение 10 лет до 200 млрд долл., траншами – до 20 млрд долл. ежегодно. Оставшиеся 150 млрд долл. пойдут на сотрудничество в области судостроения. В Сеуле признают, что данные договоренности могут обернуться тяжёлым бременем для экономики страны, чьи валютные резервы не превышают 420 млрд долл. Хотя есть понимание, что будущая прибыль будет распределяться поровну, дело осложняется тем, что фактически американская сторона будет решать, куда и на какие цели будут направляться инвестиции, поскольку совместный комитет возглавит министр торговли Г. Лютник. В обмен на инвестиции США согласились снизить пошлины на ограниченный круг южнокорейских товаров (автомобили, автозапчасти, древесина, фармацевтические препараты) до уровня 15%. Однако по полупроводникам, ключевому продукту южнокорейского экспорта ясности пока нет. В документе упоминается лишь, что будущие соглашения по этому вопросу «не должны ставить Южную Корею в невыгодное положение». Иными словами, хотя представители официальных кругов уже поспешили заявить о «крупном прорыве» в области экономического сотрудничества, на данном этапе можно говорить лишь о достижении сложного компромиссного решения, где выгоды и приобретения для Сеула пока не вполне очевидны.
Особый интерес вызывают договоренности по блоку стратегических и военно-политических вопросов, где «притирка» позиций продолжалась до самого последнего момента. Тема модернизации альянса, которая актуализировалась после возвращения Трампа в Белый дом, стала приоритетной. Однако здесь сохраняется много недосказанностей, поскольку США, похоже, ещё не сумели в полной мере развернуть своё видение на этот счет, а в интересах сторон выявились заметные зазоры.
Судя по многочисленным и достаточно откровенным высказываниям руководителей американского военного ведомства, в Пентагоне вынашиваются идеи смещения фокуса альянса, который сейчас нацелен на сдерживание КНДР, в сторону выполнения более широких региональных задач, в том числе, связанных и с противодействием Китаю. В этом контексте получает «путёвку в жизнь» концепция «стратегической гибкости», которая предполагает возможность переброски и развёртывания частей из состава контингента вооружённых сил США, дислоцированного на Юге, в других точках АТР (и даже за его пределами) для реагирования на возникающие вызовы и угрозы. Такие прецеденты уже имели место. Например, в апреле этого года американские батареи Patriot PAC-3, являющиеся частью системы ПРО Южной Кореи, были внезапно переброшены на Ближний Восток, а спустя полгода, после выполнения «миссии», были возвращены к месту постоянной дислокации.
В Южной Корее за этими шагами наблюдают с определённым беспокойством, опасаясь, что страна против собственных интересов может оказаться втянутой в сложную чужую игру. Перспектива попасть в «стратегические клещи» между двумя гигантами – США и Китаем – в глазах подавляющего большинства корейцев, независимо от их убеждений и политической ориентации, представляется наихудшим выбором. В Сеуле продолжают исходить из того, что главной задачей альянса по-прежнему остается противодействие угрозам со стороны Северной Кореи, а любые зарубежные операции с участием находящихся в стране американских войск могут осуществляться только с согласия правительства РК.
Сохраняющиеся разночтения по этим вопросам, по-видимому, не позволили союзникам наполнить совместный документ необходимой конкретикой. Поэтому на данном этапе они сошлись в основном на целесообразности укрепления потенциала южнокорейской армии, повышения её статуса в американо-южнокорейском совместном командовании (Сombined Forces Command), а также роли вооружённых сил РК при отражении гипотетической агрессии со стороны КНДР. Ключевым моментом здесь может стать решение о передаче функций оперативного управления и контроля в этом совместном органе от американского генерала южнокорейскому военачальнику.
Как известно, во время корейской войны оперативное управление южнокорейскими войсками принадлежало Командованию войск ООН, а впоследствии – американскому генералу в рамках совместного командования. В 1994 г. РК восстановила контроль над своими вооруженными силами, но лишь «в мирное время».
Теперь, когда США настаивают на том, что союзник должен самостоятельно и в полной мере обеспечивать свою оборону, вопрос о возвращении Сеулу оперативного управления войсками «в военное время» предполагается решить в период пребывания у власти администрации Ли Чжэ Мёна, то есть в предстоящие четыре с половиной года. Для этого необходимо будет выполнить целый ряд условий, главные из которых это модернизация и повышение боевых возможностей южнокорейской армии, а также укрепление системы реагирования на «северокорейские ядерные и ракетные угрозы». В соответствии с этим в опубликованном документе зафиксированы положения о масштабных закупках Южной Кореей высокотехнологичных американских вооружений, расширении двустороннего сотрудничества в сфере оборонной промышленности, а также обязательство РК об увеличении военных расходов до уровня 3,5% ВВП.
В специальном заявлении, с которым выступил Ли Чжэ Мён по этому случаю, особо выделяется договоренность о строительстве атомных подводных лодок (АПЛ). Действительно, в совместном документе коротко упоминается о том, что Вашингтон одобрил план строительства в РК атомных многоцелевых подводных лодок (nuclear-powered attack submarines), включая вопрос о «возможностях получения топлива» для них. Данная тема в последние недели стала предметом многочисленных спекуляций в политических кругах и в экспертном сообществе. Дело в том, что в ходе недавней встречи с Трампом на полях саммита АТЭС в Кёнджу Ли Чжэ Мён сообщил о планах сооружения в РК таких субмарин и обратился с просьбой рассмотреть вопрос о поставках обогащённого уранового топлива. Американский президент в свойственной ему манере дал ответ через социальные сети, но уже в том смысле, что АПЛ для Южной Кореи должны быть построены на верфях США в Филадельфии.
Пока, судя по всему, полной ясности в отношении этого совместного проекта не существует. Тем не менее, возникает законный вопрос, а зачем вообще военному флоту РК нужны суда подобного класса, даже если удастся решить непростые вопросы технического характера? Южнокорейские эксперты справедливо отмечают, что АПЛ необходимы для выполнения «дальних стратегических миссий». Между тем, по крайней мере на официальном уровне Сеул перед собой таких целей не ставит, учитывая, что у него формально нет иных противников, кроме КНДР. Известно, что для решения задач «сдерживания на море» РК уже реализует обширную программу строительства современных дизельных подводных лодок. Поэтому тема атомных субмарин явно выглядит избыточной, если, конечно, не предположить, что в планы Сеула входит подключиться к решению более широких региональных задач в области безопасности в интересах США.
Лидеры союзных государств также заявили о намерениях возобновить диалог с Северной Кореей, прежде всего, для осуществления «полной денуклеаризации» этой страны в духе совместного заявления, подписанного Трампом и Ким Чен Ыном в 2018 г. в Сингапуре. Сложно, однако, рассчитывать на то, что такая повестка окажется приемлемой для Пхеньяна, который в настоящее время исходит из того, что статус КНДР как «государства – обладателя ядерного оружия» не подлежит изменению, и темы ядерного разоружения страны для него больше не существует.
Нынешние договоренности между США и РК по военным вопросам дают мало оснований надеяться на то, что северокорейцы пересмотрят эти свои позиции в сторону смягчения. В совместном документе США подтвердили обязательства в отношении расширенного сдерживания на Корейском полуострове с опорой на ядерное оружие. Взаимодействие с Южной Кореей также будет осуществляться в рамках ядерной консультативной группы в целях интеграции ее конвенциональных вооружений с американской «ядерной составляющей». Не могут не настораживать и планы союзников пересмотреть американо-южнокорейские договоренности о сотрудничестве в атомной области с тем, чтобы разрешить Сеулу осуществлять обогащение урана и переработку отработавшего ядерного топлива, пусть и «в мирных целях».
Подводя некоторые итоги, можно сделать вывод, что США и РК в общих чертах наметили магистральные направления эволюции альянса на перспективу в ближайшие несколько лет. Американская сторона для достижения выгодных для себя результатов достаточно умело использовала амбиции Сеула, стремящегося превратить страну в крупного регионального игрока, в том числе и при опоре на фактор «военной мощи», а с другой стороны – целенаправленно применяла экономические рычаги и давление по «тарифным» вопросам.
Южной Корее, которая теперь ещё теснее привязана к американской стратегии в АТР, предстоит подумать, как уравновесить влияние США и укрепить внешнеполитическую автономию страны за счёт проведения более активной многовекторной политики в регионе. Тем не менее, очевидно, что выполнение нынешних договорённостей в военной области будет чревато форсированием гонки вооружений на Корейском полуострове, а, предположительно и в более широких региональных рамках. Возможности для диалога с КНДР ещё не закрыты, но вполне вероятно и то, что шаги, заявленные союзниками, подтолкнут Пхеньян к тому, чтобы дать свой ответ на новые вызовы.