Экзистенциализм — «хоть имя дико, но мне ласкает слух оно». Путешествуя на машине времени с философом Никитой Добряковым, по интернет, мы добрались до этой философии первой половины ХХ века. Философия «существования» - это несколько громких имён, как-то объединённых — и вот уже новая «философия», в классические времена XIX века это был бы нонсенс, но после Гегеля «философы» пошли так «кучно», что напоминают нам эпоху досократиков, когда процветали демагоги и софисты, наряду с Сократом.
Предтечами экзистенциализма считаются датский профессор философии Кьеркегор и филолог Ницше, потому что оба они затрагивают тему личности в мире, хотя сами они до экзистенциализма не дожили. Кьеркегор умер в безвестности, только после смерти слава догоняет его и делает «основоположником», Ницше умер в славе, но по другому поводу, и в сумасшедшем доме, своей судьбой они как бы подтверждают «абсурдизм» будущей философии.
Первыми «экзистенциалистами» называют Камю и Сартра, хотя они совсем не близки друг другу и Камю и возражает: «Я — не Сартр, значит, я не экзистенциалист». Вообще, Камю вызывает больше симпатии и сочувствия, и своим происхождением из бедной семьи, и своими яркими философскими эссе, больше похожими на романы, за которые получил Нобелевскую премию в 1957 году, и своей ранней смертью в 1960 году, в автомобильном происшествии, где из шести человек в машине погибает он один, как бы доказывая этим абсурд жизни.
Основоположником философии «экзистенции» называется также писатель Ф.М.Достоевский. Собственно, Достоевского поднимает на свой щит Камю, его горячий поклонник, он отталкивается от прозрения писателя: «Если Бога нет, то всё дозволено», и начинает с него свою свою философию «абсурда». В чём абсурд-то?
Если Бога нет, не только всё дозволено, человек оказывается ещё и в «пустоте мира», и беда в том, что этот человек ещё и «голенький», без «царя в голове», без правил поведения и морали, он оказывается в абсурдной ситуации, подобно заключённому, отбывшему срок, который вопрошает: «Мне дали вчера свободу, а что я с ней делать буду»?
В ХХ веке, после «смерти Бога» в общественном сознании, философия оказывается в глубоком кризисе, мир без Бога теряет прежние смыслы, в повестку дня встаёт переоценка всех ценностей, наполнение образовавшейся «пустоты мира» новыми смыслами. Камю и Сартр подходят к проблеме существования человека в обезбоженном мире по-разному.
Камю — это философия свободы личности, личность свободна, но и ответственна за все свои поступки, она всегда «на краю абсурда», она катит на гору «Сизифов камень» и должна отдавать себе отчёт, что он всегда может сорваться и, в конце концов, он всё равно сорвётся. Ранняя смерть не дала Камю сказать большего... После смерти Камю одни называют его «совестью Запада», другие - «бунтом в пустоте», против бессмысленности мира. Бунтарь вызывает сочувствие, хотя бы тем, что он громко поставил вопрос о бытии человека в «обезбоженном мире».
Жан-Поль Сартр называл себя «книжным червем», он из богатой семьи, оставил многотомное, но, в сравнении с Камю, сухое наследие, посвятил себя анализу человеческой экзистенции, «сущности атеистического гуманизма», разделив её на «существование» в разных формах в течение жизни, и на последнюю «сущность», которую обретает человек со смертью, посмертную биографию. Это похоже на спекуляцию терминами, но Сартр дополняет её афористичными выводами: «Ад — это другие», «Я — и другой, не я».
Некоторые видят в этом «торжество нечеловеческого», ада. Тогда каждый человек должен творить свою собственную культуру, творить себя, потому что другие — это «ад». А для «других» ты - «ад». Круг замыкается. Или это сухая констатация того, к чему неизбежно придёт «абсурд» мира?
Добавим, что каждый человек становится тогда Богом для себя самого, которому всё позволено в отношении «других», «ада». К чему же мы приходим? Камю и Сартр пишут основные свои труды в первой половине ХХ века, накануне Второй мировой войны, и как бы предвидят войну как абсурд.
Во второй половине ХХ века к экзистенциалистам добавляются герменевтики, для них весь мир — это «текст», который нужно «понять», поэтому герменевтику называют ещё «философией понимания». Герменевтики занимаются толкованием текстов, и открывают здесь много нового. «Текст» расслаивается, отделяется от своего автора и времени, его понимание зависит от читателя, от контекста другого времени. Проблема мира в том, что мы не понимаем многомерности «текста» и не можем его правильно понять и принять.
Крупнейший герменевтик — Ханс-Георг Гадамер, он оправдывает наше «стандартное мышление», или «предрассудки», которые тем не менее являются точкой опоры, некой минимальной «операционной системой», к которой мы можем добавлять другие «тексты» и этим увеличивать свои горизонты, раздвигая свой «герменевтический круг познания».
От «непонимания другого» герменевтически можно перейти к его «пониманию» и открытию для себя других смыслов, других «текстов». Беда в том, что «автор случаен», «тексты» живут своей собственной жизнью, и возникает проблема «понимания понимания». Однако герменевтика даёт понимание того, как мы познаём мир, и это считается её достижением.
Главным событием второй половины ХХ века становится пришествие философии постмодерна. В общем, она представляет собой развитие «философии языка». Сила модерна, общего высказывания о мире утратила свою силу, будь то идеализм, материализм и даже гуманизм, с их общественной иерархией и вертикалью власти, на вершине которой неважно кто, все они считаются устаревшими, в большие смыслы мира постмодернисты не верят.
Умберто Эко, один из ярких представителей постмодерна, говорит о невозможности создания новой системы больших смыслов, мир переходит в стадию дробления, шизоидности всего, то есть раздвоения смыслов и ценностей; иронической переоценки ценностей.
Постмодерн всё подвергает критике, начиная с былых основ о бинарности мира, иерархичности мира. Отныне мир лишается центра, и существует в некоем «расщеплённом» состоянии, сомнению подвергается даже сила разума человека, то есть возможность человека понять, что происходит с миром.
Жан Бодрийяр, «сверхкритический критик», говорит о «забвении реальности», то есть реального мира, человек теперь живёт в некой «культуре», возникают отдельные «культуры в культуре», что это такое? Вот французский журнал «Шарли Эбдо», потешающийся над трагедиями, над великими идеями, деятелями, а, на самом деле, он потешается якобы не над ними, в реальности, а над культурными знаками их представляющими. Реальность этого не понимает, и на «Шарли Эбдо» были террористические нападения.
Жак Мари Лакан идёт ещё дальше и размышляет о «человеке в культуре знаков», смайликов. Всё вокруг — смайлики, некие культурные знаки, и симулякры действительности. И возникает новая проблема: как вернуть человеку чувство реальности, научить различать реальность? Когда форма стала преобладать над содержанием, когда форма и стала «содержанием»?
Философы постмодерна видят, конечно, глубокий кризис культуры: вседозволенность, поверхностность, уничтожение смыслов, особенно глубоких смыслов в культуре, говорят о неизбежном конце этого «постмодерна» культуры, что это «мертворождённый ребёнок», но это и всё, что они говорят. А что же дальше?
А дальше, на горизонте, замаячила новая философия — трансгуманизма, сверхгуманизма, соединения человека с мощью ИИ, но об этой философии поговорим отдельно.
ХХ век — это век переосмысления классической философии «больших смыслов», обнимающих весь мир, причём возникающие новые философские системы или не могут, или не хотят искать другие вселенские смыслы. Они, подобно древним демагогам, фокусируются на каких-то отдельных феноменах: экзистенциальном абсурде мира, герменевтике «познания текста», или хаосе постмодерна. Между нами говоря, они занимаются тем же, чем и античные демагоги, только в нашем современном мире...
Ё моё
12.11.2025