Готический роман "Титанида" (2024) можно скачать полностью по ссылке.
Глава 5
Аарон
Старый дуб на Гоголевском бульваре знали многие. Его называли злым. «Злой дуб», или «Дерево безденежья», «Чёрное дерево». Своей рваной кроной с тусклой листвой этот дуб вряд ли мог дотянуться даже до пятого этажа. Уродливый, кривой. Толстый ствол в древесных опухолях, необычайно тёмный. Как раздувшаяся нога, больная варикозом. Омерзительное дерево. Я отворачивалась, когда проходила мимо. И ещё эти «похоронные» колокольчики на ветвях… Я их так называла. Хаотичный мелкий звон, жуткий, замогильный…
Я всё думала, что с этим деревом не так.
История у него была странная. Кто-то когда-то пожелал возле него денег. Богатства. Обнял ствол. Может, лет сто пятьдесят назад этот дуб был симпатичнее, не знаю. И желание сбылось. Человек каким-то образом разбогател. Кому-то в шутку рассказал про дуб. Сам не верил, что дело в дереве. А доверчивый слушатель взял и повторил. И тоже разбогател. Так и началось. Знающие москвичи стали ходить к дубу. Просить денег. И судьба им эти деньги давала.
Но потом пошли слухи, что многие из просильцев, кому повезло, стали гибнуть один за другим. И всё из-за денег. Кого ограбили и убили, кого жена отравила, кто проигрался и застрелился, кто до смерти допился, кто с лошади полетел и шею сломал, кого на охоте подстрелили, кто в горах за границей в пропасть сорвался, кто в море утонул, выпав за борт… В общем, череда смертей. И каждый ходил к дубу.
Просить у чёрного дерева прекратили. В общей массе. Но потом с чего-то взяли (кто-то им сказал), что если привязать к ветви маленький колокольчик, то удастся отвадить от себя неудачу в делах, если такая преследует. И люди снова пошли. Но теперь уже не с просьбой сказочно разбогатеть, а за незримым оберегом от скатывания в страшную нищету.
Новые колокольчики появлялись каждый день.
Большевики даже грозились срубить этот дуб в целях борьбы с предрассудками. Но что-то их удержало.
Дерево простояло до наших дней.
Никто ничего не мог объяснить. Ни один человек, ни одна книга.
Объяснила тень Гааза.
Холодным ноябрьским утром, очень хмурым, в субботу, недалеко от дуба на проезжей части остановился небольшой грузовик марки ГАЗель с надписью на тенте «ООО Сатурн и марс». Из кузова вышли пятеро рабочих. Самый рослый нёс бензопилу. Был с ними кроме водителя ещё и шестой человек. Он вышел из кабины. В чёрном осеннем плаще поверх тёмно-синего делового костюма, из тех, что так любят чиновники.
Это был Аркадий.
Территорию вокруг дуба огородили. Здоровяк дёрнул шнур стартера, бензопила завелась. Тут же подошли двое патрульных милиционеров. Но Аркадий показал им удостоверение, что он из администрации Москвы, и объяснил, что подрядная организация должна выполнить здесь, в сквере, небольшие работы по благоустройству. Патрульные удалились.
Аркадий достал из кармана плаща компас и определил где у дуба восточная сторона. Потом отмерил от земли пять локтей и очертил мелом область на стволе.
– Давай, – сказал рабочему.
Режущая цепь разогналась, завизжала, и пошла по крепкой сырой коре, разнося её в щепки, запахло свежей древесиной, а потом стальные зубья коснулись живого подкорья, и дуб задрожал, заплакал, сок заструился по коре… С недоумением редкие прохожие смотрели на происходящее. Никто не понимал, что происходит. Но было видно, что дуб не спиливают, а что-то в нём выпиливают.
– Аккуратнее, аккуратнее! – придержал Аркадий рабочего. – По чуть-чуть, по чуть-чуть!..
Пильщик притормозил, стал снимать по паре сантиметров, расширяя щель, пока глубоко внутри ствола не обнаружилась пустота.
– Нашёл? Ну хваток, покури, покури. «Дай посмотрю», – сказал Аркадий.
Рабочий отошёл. Начальник посвятил в щель фонариком и просунул туда руку. Вошла по плечо. Стал шарить и что-то нащупал.
Глаза у Аркадия загорелись.
Из нутра «Злого дуба» он вытащил тяжёлый кожаный кошель…
(Вскоре здоровяк, работавший бензопилой, сошёл с ума. Я встретила его здесь, в сумасшедшем доме)
__________________________________
Вы когда-нибудь пробовали тараканов на вкус? Как они хрустят на зубах. Когда-нибудь слизывали конденсат со стёкол, набирали в ладонь дождевую воду или клали в рот снег с кусками грязного тонкого льда, чтобы напиться?
Я вернула восьминого в бездну, из которой его призвали и напустили на меня. Я изгнала его. Как и многих других.
Я вступила в бой. Очистила это место. Насколько смогла.
Но потратила слишком много сил. Во мне почти не осталось огня. Я буквально не чувствую половины тела. Руки черны. Несколько часов ничего не видела, ничего не слышала.
Лежу на бетоне под дырявым потолком. Кругом копоть, буквы иврита, фигуры сакральной геометрии и моя кровь.
Моё поле боя.
Холодно.
Из последних сил подношу карандаш к бумаге, пишу на портфеле. Лежу на боку, сжалась как эмбрион.
Но пишу быстро, нервно. Мозг горит.
Пишу мелко-мелко. И давно уже вторым слоем. Повезло, что нашла старые газеты. Даже такой бумаге я рада.
Обнаружила и целый клад. В одном из сломанных письменных столов была пачка карандашей.
Только жестковаты они. Рвут газету. Но я приноровилась
_________________________
Банка с елеем никак не открывалась. С такой силой закрутил её Молох. Или у меня просто не было сил. Ухватилась через полу плаща, чтобы не скользило, другой тряпки под рукой не оказалось, и наконец-то крышка отвернулась. Банка была тёплой, светилась. Казалось, что даже ярче обычного. А может, это от света фонаря. Ева держала его очень близко.
Тихо, со страхом девочка смотрела то на бочку, то на огонёк лампы, то на меня над всем этим. На повелительницу этого страшного места.
Со своим бледненьким лицом и большими чёрными глазками она выглядела как маленький подземный житель.
– Ну вот и всё, – улыбнулась я ей, открыв наконец-то банку. – А теперь, смотри.
Я стала осторожно наполнять лампу маслом. Вылила всё, держала пока рука не устала.
Ева заглянула в бочку. Заполненная больше чем на половину она бурлила, густая масса тускло сияла и от неё почему-то пахло электричеством, как от нагревающегося старого телевизора. Странный для такого места запах. Совершенно ни с чем там не сочетающийся. В подвале пахло почти как в маленькой церкви: благовонье, свечи, дымок. Разве что было не тепло, а холодно.
(Моя маленькая медиум потом мне рассказывала, что, когда она смотрела в бочку, ей казалось, что там будто заперта какая-то бескостная морская тварь. Шевелящаяся, пытающаяся поднять голову. Тварь с человеческим лицом. В шрамах. И будто бы она посмотрела на девочку, и жутко улыбнулась ей из самой гущи алхимического варева)
– Когда Джонатан умер… то есть – его физическая часть, я спрятал его расчленённый труп в этом подвале, – рассказывала я, открывая Еве свои тайны. – Это был кошмар. Я же пыталась быть магом. Вести себя как маг. Жить как маг. Но это был удар, который я выдержала с трудом. Видеть постоянно рядом с собой призрак Джонатана, живой труп… Бояться лишний раз обернуться. Чувствовать за спиной этот холод, этот запах, эту ненависть. А его лицо... отёкшее, синеватое, бледное, с чёрными разводами под мёртвой кожей, сочащиеся гнилью глаза, рот, нос. Меня окатывало и до сих пор окатывает холодным ужасом. К этому нельзя привыкнуть. Как злой сиамский близнец, но невидимый для других. Отрезать его! Я думала только об этом. Но всегда важно субъективизироваться и объективизироваться, чтобы начать анализировать, наблюдать, воспринимать себя как предмет. Становится проще. Надо заставлять себя это делать, учиться, доводить до автоматизма. Контроль страха. Контроль нервов. Спокойствие. Разум. И постепенно я преобразовала негативную энергию в самое светлое, позитивное стремление исправить содеянное. Осознание возможности меня вдохновило. Появилась цель. Меня охватил энтузиазм. И это была уникальная возможность проверить на практике алхимический эксперимент Вергилия. Восстановление и воскрешение расчленённого тела. Наверное, полторы тысячи лет никто не повторял такого.
– И ты пошла к Молоху?
– К нему. Я больше никого не знала. У меня был рецепт, но не было ингредиентов. Я даже подумать не могла, что мне поможет именно он. Думала, может хоть сведёт с кем-нибудь. Но помог сам. Всё дал. А когда я пришла за новой порцией масла, он отказался давать его просто так. И клетка захлопнулась. Теперь я жду, когда Джонатан восстанет. И тогда все мы станем свободными. Я в это верю. Я ведь даже в Тулу вернуться не могу. Я всё ещё под подозрением. Никто не должен знать, что Джонатан здесь, под этой башней, слышишь меня, Ева? Я доверилась тебе, потому что ты доверяешь мне. Если эту бочку найдут, меня обвинят в жестоком убийстве. Будет огласка и тюрьма.
– Я никому не скажу.
– Даже Молох не знает про это место. Никто. Это моя ахиллесова пята. Я хочу вернуться в Тулу вместе с Джонатаном. Что-нибудь придумаем, он как-нибудь всё объяснит своей матери, милиции. А я создам своё тайное общество. Свой орден. Кто-то должен противостоять Молоху. Его амбиции растут. Поедешь со мной в Тулу создавать общество?
– Мария-Геката, а ты уверена, что Джонатана можно будет кому-то показывать? Ты уверена, что он вылезет из этой жижи прежним?
Я промолчала.
На самом деле, я была абсолютно уверена в успехе. Я совершенно ясно визуализировала Джонатана в своём воображении и мысленно направляла процесс. Какая-та часть моего разума весь этот год непрерывно была в контакте с бочкой. Что могло быть не так с Джонатаном после его возвращения? Разве что шрамы. Тонкие шрамы по всему телу, на лице.
Так я думала.
– Давай дождёмся конца эксперимента, – сказала я. – У меня нет сомнений, что всё будет хорошо.
Тут же меня дёрнуло посмотреть в сторону. Именно дёрнуло. Я была не властна над этим. В темноте стоял сам Джонатан. Зловещий труп. Он ничего не говорил, не выражал никаких эмоций. Он вообще в последнее время притих. Взгляд отстранённый, задумчивый. Будто ждал чего-то. Или всё к чему-то прислушивался, к чему-то доносящемуся издалека...
Алхимический процесс шёл к завершению. Думаю, это постепенно меняло моего преследователя.
– А долго ещё ему тут вариться? – спросила Ева.
– Восемнадцать дней.
– Уже? И Джонатан оживёт?
– Да. Если мои расчёты верны, весь процесс должен занять 297 дней. Я начала в конце января. Были такие сильные морозы. Но было удобнее складывать в бочку части тела. Всё замороженное. Никакой вони. Ни одного кусочка не потеряла. Каждый волос, каждый ноготь на месте.
– А почему именно 297 дней?
– Это результат умножения. Расшифровка сокрытого. Написано, что Вергилий справился за девять дней. Правда, мы ничего не знаем об объекте его эксперимента. И в истории осталось, что сам Вергилий расчленённым и был, он же и воскресшим. Но этого не могло быть. Все эти истории – шифр, защита от лишнего внимания. И Молох откуда-то точно знает, что девятка у Вергилия – просто красивая символичная цифра. И её надо умножать на 33 – это ключ к расшифровке – чтобы узнать точное количество дней эксперимента. Получается 297. Есть и нумерологическое значение этого сочетания цифр. Сначала двойственность. Это и дуализм, и даже плюрализм мира. Потом девятка – конец цикла. Как смерть. Но не окончательная, а переход в иное качество. И семёрка – преодоление, удача, успех. Чудо. Счастье. 297 – это вроде нумерологического кода воскрешения из мёртвых.
Ева молчала. Какое-то недоверие было в ней. И страх. Я не стала её расспрашивать. Нужно было возвращаться на чердак, и решить, как действовать дальше.
Я постоянно думала о золотой чудотворной чаше. Но вместе с тем меня стали угнетать мысли о Битцевском лесе, о котором проговорилась Хельга. Что там ещё за новое здание для меня у Молоха?!.. Не хотела я больше никаких новых заданий!
Но не идти к Молоху в тот день было нельзя. Нужно было получить ещё масла.
Приближаясь к общежитию, а было уже к вечеру (в тот день после всех ночных ритуалов мы проспали где-то до полудня), я увидела мерзкую соседку с третьего этажа. Она стояла у главного входа и разговаривала. С милиционером. Каким-то участковым что ли… Заметив нас, она прямо пальцем на нас указала. Милиционер, слушая что она ему говорила, кивал. Смотрел на нас с подозрением.
– А этой-то чего всё надо? Дура старая! – не удержалась я, но они меня, конечно же, не услышали.
– Ничего, – бормотала я, поднимаясь уже по лестнице, – мы на чердаке на своей частной территории. Я имею право туда не пускать даже милицию. Пусть с Молохом договариваются, если им на мой чердак надо!
– Я думаю, она рассказывала ему обо мне, – сказала Ева. – Что я у тебя живу.
– Думаешь? Или уверена?
– Чувствую.
– Ну, значит, так и есть, про тебя. Какие-нибудь небылицы. Дура старая! Ещё выдумает, что я тебя украла!
– А ты и украла… – сказала Джонатан.
– Заткнись! Я не в духе терпеть ещё и твои выходки!
– Ты же это всё не мне? – спросила Ева.
– Нет, не тебе. Ты знаешь кому.
Поднялись. Я заперла дверь.
– Слушай, Ева, а ты ведь так и не рассказала мне, почему ты из дома убежала, – начала я, когда мы прошли в жилую зону. – Тебя, само собой, уже ищут. Может быть, расскажешь мне в чём дело? Чтобы я была готова на случай, если сюда вдруг вломится какой-нибудь ОМОН, а я окажусь в положении похитителя ребёнка.
Девочка не ответила.
Всю дорогу она была мрачной-мрачной, говорила со мной с неохотой и даже будто хотела отстраниться, смотрела на меня как на что-то чужое.
Я снова попыталась заговорить с ней, но Ева сначала просто молчала, а потом закрыла лицо руками и, опустившись на диван, заплакала…
– Ева, дорогая моя, что случилось? Почему ты плачешь? – я обняла её. – Не плачь, пожалуйста. Посмотри, какая ты красивая, какая ты умная, какая ты маленькая, милая, не плачь. Что ты так расстроилась? Ты же такая умница, такая молодец.
– Я боюсь тебя, Мария-Геката… – всхлипывая, сказала она.
– Что ты такое говоришь? Почему?
– Я хочу уйти, но знаю, что ты меня не отпустишь теперь.
– Ева, почему ты так думаешь?
– Я знаю про труп в бочке…
– Ева, ты свободна, абсолютно! Но куда ты пойдёшь? Ты же не хотела возвращаться домой.
– Не знаю. Не домой точно. Куда-нибудь. Я не хочу всей этой твоей чёрной магии. Всего этого зла. То убитые девочки зовут меня в темноту. Играть. То кладбища, мертвецы… Нет ведь никакой магии! Я даже не знаю, правда это, или ты просто обманываешь меня… Чем-то постоянно меня поишь! И мне всё постоянно видится, кажется… Меня надо водить к психиатру, давать таблетки…
– Нет, ни в коем случае! О чём это ты? С тобой так поступали?..
– И кто все эти Молохи, Хельги – я не хочу их! Молох меня топором!.. Ты помнишь?! Вот! – она коснулась больного места на груди. – Какие-то бандиты! Я не хочу так.
– Ева, я докажу тебе, что магия есть!
– Не говори мне этого! Её нет! Я хочу стать здоровой! А с тобой мне только хуже!
Я даже не знала, как реагировать. Нужно было успокоиться самой и успокоить девочку. Снова вернуть её доверие.
– Скажи-ка мне, Ева, – переменила я тему, – а хорошо ли ты умеешь рисовать?
– Ну так себе… Не очень.
– Тогда я зажгу в тебе талант! Вот увидишь! Вставай. До этого момента ты видела только мрак, но я покажу тебе и чудесную сторону нашего мира. Вставай.
– Ну что ещё?.. Я ничего не хочу…
– Вставай, вставай.
Я посадила Еву в кресло и пододвинула к ней маленький круглый кофейный столик.
Свет везде притушила.
– Как удачно, что вчера мы поговорили с настоящим розенкрейцером. Я проведу ритуал, который откроет тебе идеи розенкрейцерского «Агапэ» – любви. Этот ритуал может быть исключительно Венерианским. Магия может всё. Мы призовем влияния планеты Венеры. Она как раз гармонизирует состояние, исцеляет душу, примиряет людей. И у нас сегодня пятница, это день, которым управляет Венера. И уже вечер! Солнце часа два как село. Близится час Венеры. Венера – это чувственное начало, душа искусства. Я зажгу в тебе это, и оно выразится в таланте к изобразительному искусству. Ты будешь рисовать, Ева!
– Что я буду рисовать?
– Всё, что угодно. Вообще, в практическом смысле, ты сможешь зарисовывать образы духов, которых мы будем призывать, образы светлых и тёмных существ из иных миров или же людей… которые, например, пропали и их нужно найти. Ты очень сильный медиум, Ева!
– Ты опять хочешь меня для чего-то использовать?..
– Я хочу раскрыть тебя и расширить, ты станешь больше, чем есть сейчас, у тебя появится важное умение!
– Я просто чувствую, что...
– И чувствуй. Но только вот сейчас, в этот момент, постарайся не думать, не делать никаких выводов. И расслабься.
(Думаю, она была права… Конечно же она была права! Я хотела её использовать. На основе той информации, которую я выпытала из Хельги, в моём сознании уже конструировались решения по возможному заданию Молоха. И талант, который я хотела, чтобы вспыхнул в Еве, в моём медиуме, мне бы пригодился…
Прости меня, Ева)
Я положила перед ней несколько листов бумаги и короткий чёрный карандаш. Поставила две свечи, зажгла и воскурила кусочек красного сандала – одного из благовоний Венеры. Аромат распространился по чердаку. Необычный древесный запах, манящий, немного масляный, смешивался с воздухом.
Ева, следуя моим указаниям, приводила дыхание в спокойный, размеренный темп.
А потом…
фазы летаргии,
каталепсии и…
Сомнамбулизм.
Я уже знала Еву, и в этот раз мне было совсем легко. Я могла свободно распоряжаться её астросомом (т.е. астральным, «тонким» телом; в магии просто необозримое количество терминов).
Вибрации моего голоса проникали в сознание Евы.
– Твое астральное тело напитывается венерианским магнетическим флюидом. Открой глаза...
Я встала лицом на Восток и стала совершать Большой Ритуал Призывающей Гексаграммы Венеры.
Начертав Гексаграмму, я сделала Знак Входящего, направив её на девочку. Я повторила это действие семь раз, вибрируя голосом Божественное Имя «ARARITA», а после него «IHVH Tzbaoth» – Божественное Имя, соответствующее Венерианской Сфире Нецах на Древе Сфирот. В моей руке была курильница, дым окутывал Еву.
Закончив, я сделала глубокий вдох и перешла к сути всего действа.
– Возьми карандаш, – повелела я.
Сомнамбула взяла.
– Теперь смотри на белый лист бумаги. Всё твое внимание направлено на него, ты не видишь ничего за его пределами. Теперь ты ясно визуализируешь на нём образ. Это что-то самое светлое, что ты видела в своей жизни. Нечто, что сделало тебя безгранично счастливой. Видишь это?
Сначала Ева молчала, какая-то работа происходила в её голове, это было видно по лицу (так странно для сомнамбулы, которая должна беспрекословно выполнять все команды), а потом она сказала:
– Да.
– Сосредоточься на этом образе. Теперь тебе лишь осталось точно обвести линии образа карандашом. Каждую деталь.
И сомнамбула начала. Её движения были плавными и спокойными, высоко техничными. Спокойным, глубоко умиротворённым было и её лицо.
Я посмотрела на часы. Венерианский час был на исходе.
Пора было прекращать опыт. Я заглянула в рисунок Евы и…
Увидела себя.
Это была точно я. Я в своём будничном чёрном одеянии. Плащ, высокие ботинки. И в руке у меня была моя шпага. Волевым движением я распахивала дверь в какое-то помещение, в какую-то чёрную-чёрную квартиру. Я ворвалась в неё. И за моей спиной был свет. Свет ворвался вместе со мной. Квартира была темна до невыразимости. Ева давила на карандаш со всей силой, заполняя пространство чёрным цветом.
И было в этом рисунке, в этой очень хорошей графике, что-то фотографическое. Что-то очень точное. Не нарисованное, а буквально сведённое с реальности. Как отпечаток.
Но при чём тут я? Я же имела в виду нечто из её прошлого. Что-то благое.
Не успев хорошенько задуматься над увиденным, меня вдруг приковал взгляд Евы.
Она смотрела на меня и улыбалась. Незнакомой улыбкой. Но не жуткой, не зловещей, а очень даже радостной.
Но всё равно чужой. Мне стало не по себе.
И ведь сомнамбулы не улыбаются без повеления… Это было что-то венерианское. Какой-то венерианский дух заглянул в девочку… Существо из дальней сфиры.
Пора было выводить Еву из гипнотического состояния.
Но она вдруг отодвинула в сторону нарисованное и взялась за другой листок. Ещё одно изображение стало появляться из-под её карандаша.
Я могла прервать её, но не стала.
Сомнамбула рисовала розу… Необычную. Я узнала её. Это была роза из трактата Роберта Фладда, одного из известных философов-мистиков, розенкрейцеров и современника Шекспира.
Лепестки этой розы формировали нечто вроде глубокой затягивающей воронки. Как портал. Если долго смотреть в самый центр, всё вокруг начинает плыть, искажаться. Можно впасть в транс. Удивительная роза. Удивительное изображение. А стебель – крест.
Закончив, Ева положила карандаш. Улыбка исчезла с её лица. Сомнамбула стала прежней.
Венерианский дух ушёл.
Будь под рукой моя магическая шпага и среагируй я сразу, можно было бы узнать имя этого духа. Но после случившегося с Джонатаном я держала подальше холодное оружие, когда проводила сеансы.
Существа из иных сфер бывают очень непредсказуемы.
Смысл послания, розу Фладда, я поняла не сразу…
Настало время возвращать Еву. Я сосредоточилась и произнесла:
– Когда обратным отсчётом я досчитаю до одного, и ты услышишь хлопок, ты проснешься и будешь чувствовать себя бодрой, наполненной силами, энтузиазмом и счастьем. Ты будешь помнить обо всем, что происходило во время этого опыта. Талант рисовальщика останется с тобой навсегда. Десять, девять, восемь…
Ведя отсчёт, я улавливала в атмосфере флюидический шлейф, оставленный посетившим нас непрошенным гостем. Атмосфера была, в самом деле, умиротворяющей, теплой, светлой и дружелюбной. Нечто, чего я не испытывала очень-очень давно.
– Один! – я ударила в ладоши.
Ева проморгалась, задышала быстрее и посмотрела на меня со счастливой улыбкой.
– Ой, – посмотрела она на рисунки. – Это ведь я нарисовала…
– Да.
– Как красиво! Смотри, Мария-Геката, это ты. Со шпагой! Ты мне такой представилась почему-то, я не знаю. А это… этого цветка я не помню.
– Это роза. Тебе было хорошо, когда ты её рисовала?
– Да, но… я не знаю, откуда она в моей голове взялась.
– У нас ещё будет время подумать об этом.
– А я могу ещё что-нибудь нарисовать?
– Конечно. Сиди, рисуй.
Ева взяла листок и очень легко, быстро набросала два симпатичных личика, очень похожих. Какие-то девочки. С бантиками.
– Это кто?
– Наши соседки. Света и Оля. Вон они смотрят, – Ева указала рукой, – из-за тумбы, где темно.
По крайней мере, у девочки больше не было страха пред этими двумя детскими тенями, видимо, навсегда оставшимися рядом с местом своей ужасной гибели.
Теперь я впервые могла рассмотреть их лица, хоть и на бумаге. Обычно видела их лишь мельком, смазано.
– Нравится? – спросила Ева.
– Очень хорошо.
Вообще, эйфорическое состояние Евы, её радость, смех меня насторожили. Она, вроде бы, стала обычным ребёнком. Девочкой, увлечённой рисованием. Но это так не было похоже на Еву, которую я знала последние три дня. Не свела ли я её, в самом деле, с ума? Венерианский эффект не должен был быть очень долгим. Через несколько часов эмоциональное состояние объекта должно было вернуться в норму.
– Ева, мне надо идти. У меня встреча сама знаешь с кем. Брать тебя с собой я не хочу. Посидишь тут одна? Дверь я запру.
– Да, иди. Я порисую.
И она зевнула.
– Поспи лучше. Я ночью вернусь. Твоя душа блаженствует, теперь надо и о теле позаботиться.
– Хорошо!
И мы с Джонатаном пошли.
Магазин Молоха находится на улице Кронштадтский бульвар. Метро Водный стадион. Север Москвы. В спальном районе.
Лет пять назад колдун взял в аренду у постепенно распродаваемого гаражного кооператива территорию десять на десять метров и поставил там ларёк, красного цвета. Над ним разместил большую вывеску «Свежее мясо».
Постепенно бизнес рос.
(Молох был не дурак. Он высоко ценил образование. Как-то раз он обмолвился, что всё детство просидел с книжками. Сам же нигде и никогда не учился. Даже школу не закончил)
И когда в «Свежее мясо» уже приходила я, это больше не был ларёк. Это было целое производство. Три этажа. Цокольный (мясной цех, морозильные камеры), основной (зона розничной торговли) и верхний (офисный). Капитальное кирпичное сооружение. Серый куб. Никаких изысков. Ничего эстетичного. Сплошная практичность и простота. Да ещё и среди гаражей (хоть Молох и выкупил значительную их часть).
Место тяжёлое. Душное. Пахучее. Мне становилось плохо, когда я приходила туда. И я делалась злее. Там ведь дни и ночь текла кровь. Магазин Молоха работает круглыми сутками. Казалось бы, ну кто будет покупать мясо ночью? Покупают! Там действует настоящая скотобойня. Грузовики поставщиков приходят не с замороженными тушами, а с живыми животными. Из кузовов выводят коров, быков (накаченных чем-то, чтобы не буйствовали), выгоняют баранов, коз, свиней, выносят клетки с курами, индейками, кроликами…
И всё это за высоким ржавым забором из профлиста.
Местным это не нравится. Им слышно, как животные мучаются, мычат, визжат. Особенно свиньи. Этот дикий визг, когда поваленной связанной свинье вонзают длинный нож в тело. Прямо в сердце. Почему-то через спину. Этим занимаются настоящие мастера.
Но мясо в магазине всегда такое свежее… И заметно дешевле, чем в других местах. И люди выстраиваются в очереди, чтобы купить ещё тёпленькое мясо, пару часов назад ходившее, дышавшее, издававшее звуки.
Случайно ли Молох поставил свой магазин напротив мрачной головинской колокольни – последнего, что осталось от разрушенного коммунистами и растасканного на кирпичи Казанского монастыря, о котором современные жители Гловинского района, выросшего прямо на месте обширных монастырских полей, сада, дворов и кладбища, даже не догадываются.
Странно, но именно колокольню (когда-то красную, но сейчас почти чёрную, так потемнел кирпич; точь-в-точь как моя водонапорная башня) большевики не тронули. По каким-то причинам. И, думаю, Молох эти причины знал…
(Он вообще частенько что-то бормотал про истинный смысл старых и новых башен Москвы)
Приближаясь к «Свежему мясу», я увидела Аркадия. (В тёмное время суток это место было подсвечено так, будто это какой-то бар, не хватало только байкеров). Аркадий только-только вышел от Молоха, довольный-довольный, и спешил к своему роскошному чёрному BMW.
Увидел меня и говорит:
– Отлично ты с Гаазом сработала! Кто бы мог подумать, что Гааз действительно заговорит!
– Он добр, вот и всё, – ответила я и пошла поскорее ко входу, а то как всегда привяжется с болтовнёй и не уйдёшь.
– Торопишься?
Я не ответила.
– Ладно, потом поговорим. А гоголевское золото уже достали! Из дерева! Не обманул! Поучила бы хоть меня! Всё прошу и прошу. Я тоже хочу так с мертвяками пи#деть!
– Тебя учить – только портить!
– Это ты щедро!
– Придурок… – прошептала я.
Вошла в торговый зал. Напоминало небольшой крытый рынок. Но у прилавков уже никто не толпился. Покупателей было мало. Всё-таки позднее время.
Пошла вдоль витрин. Лежали вырезки, окорока, шашлыки, гуляши, корейка, грудинка, фарши, бифштексы, котлеты, пельмени, колбасы, сосиски… Названия продуктов были написаны на широких картонных вывесках маркером от руки. Дешманство. Из-за прилавков на меня глазели неопрятные молоховы торговки.
На мясо я старалась не смотреть. Пыталась даже не дышать всем этим. Но не потому, что было противно. А наоборот. Слишком аппетитно. Маринад, специи, свежая кровь…
Есть хотелось…
Хоть воруй.
Молох был хороший мясник, действительно. Без изысков. Просто. Дёшево. Но аппетит пробуждало тут же.
Аппетит хищный. Кровавый.
У Молоха всё было со смыслом.
Когда проходила мимо одной из витрин, испугалась… Не узнала в отражении Джонатана… плетущегося за мной. Он был сам как мясо, но протухшее, серое-серое. Смрадное. Он заулыбался своим чёрным гнилым ртом. Я показала ему кулак. А какой-то дед, просивший себе у торговки свиных ушей на холодец, увидев мой жест и подумав, что это я ему, проворчал:
– Наркоманы…
У двери с надписью «Служебное помещение» меня тормознула охрана. Они знали меня, но любили докопаться. Особенно липким был Валера, начальник службы безопасности, охранял все молоховы объекты, мужик лет пятидесяти, с одним глазом. Вместо выбитого была глубокая затянувшаяся кожей впадина с уродливым, похожим на пупок, шрамом внутри.
– Куда? – остановил он меня, уперев свою раскрытую лапу в мою грудь.
Не ожидала его там увидеть, тоже, видимо, шёл от Молоха.
– Пошёл на х#й!! – сказала ему с ходу, ненавидела его.
– Кусай за х#й!! – ответил он тут же, тоже терпеть меня не мог. Чуял классового врага. Даже «интеллигентиком» называл. А я презирала его в лицо. Быдло.
– Сучка мелкая… – добавил. – Ты у меня ещё попрыгаешь! На кое-каком моём месте попрыгаешь! И с удовольствием! – и заулыбался. Уголовник.
– На могиле я твоей с удовольствием попрыгаю! – и прошла мимо него, толкнула дверь.
– Со мной так лучше не шути, сука…
Коридор вёл прямиком к лестничной площадке. Там я остановилась. Подумала, а не спуститься ли вниз в мясной цех, в алтарную Молоха, где он всегда выдавал мне масло, и не поискать ли чашу розенкрейцеров? Она же точно там. Схватить её и скрыться. Никто же не знает, где мой тайник, и где бочка с Джонатаном.
А Ева?
Успею ли я забрать её из общаги? Мне же на метро через всю Москву…
А эти-то быстро прыгнут в машины…
Но мои мысли спугнул отвратительный голос, донёсшийся из конца коридора.
– Тебе наверх! – крикнул Валера, пялящийся на меня своей одноглазой физиономией. – Смотри у меня! По магазину не шляться! А то уже стоит смотрит, что бы ей спи#деть...
И я поднялась.
У кабинета Молоха торчали двое его личных телохранителей. Два урода в чёрных кожаных куртках. Лёша и Федя, бл#дь… Как с Валерой с ними разговаривать было нельзя, да и они себе лишнего в словах не позволяли. Подчинялись напрямую колдуну и никому больше.
– Обожди пока, он с ведьмой, – сказал мне один.
Дверь в кабинет была приоткрыта.
– И сколько он хочет?! – раздался возмущённый голос Молоха.
Хельга ему что-то ответила. Я не разобрала.
– Сколько?!! – заорал Молох. – Откуда у меня такие деньги?!
– Это рыночная стоимость.
– Рыночная? При чём тут рынок! Это считай, что собственность этого Левинталя, он её хоть за рубль мне передать может! Ты намекала, что у него могут быть проблемы, если он не согласится на мои условия?
– Он ничего не боится. Его бизнес крупнее нашего в тысячу раз.
– Забоится. И месяца не пройдёт, как он отдаст мне стройку башни в субподряд. Чёрт возьми, это же мы запустили в голову Лужку мысль о необходимости восстановления Сухаревской башни! Такой туристический потенциал! Плюс торговый центр… хе-хе. Как ему понравилось! Этот подряд должен был стать нашим!
– У нас не было столько денег.
– Навводили законов! Раньше проще было…
– С мелкими подрядами было проще, но крупных дел наш «Сатурн и Марс» не получал никогда. Даже Аркадий ничем помочь не смог. Много тех, у кого денег и связей куда больше, чем у нас.
– Сухаревская башня моя! Строить её должен я. Иначе зачем вся эта суета? В этом смысл! И когда она снова вырастет на своём старом фундаменте, похороненном под асфальтом Садового кольца – для нас всё изменится. У нас больше не будет конкурентов. Ни в чём! Вот смысл. Поэтому и надо действовать… Я знаю, что делать.
– Просто Лужков доверяет именно Левинталю, не нам.
– С Левинталем я разберусь. Он всё отдаст. Я знаю, что сделаю. Он отдаст всё, что мне полагается. Мария-Геката близко? Не видела?
– Пришла. Я её чувствую.
– Чуешь ты её, а не чувствуешь…
– Это всё равно, – улыбнулась Хельга.
– Ну и давай мне её сюда. А ты иди, съезди на объекты, а то мне Аркадий пожаловался, что мы там чего-то можем не достроить в срок. И подумай, как нам Соломона на его поприще подвинуть. Он знаешь сколько за свои консультации берёт? Квартира на Патриарших прудах! Говорят, жена Лужка к нему даже ходит! Соломон денег не считает, а делов-то там… таро разбросать, да талисман освятить. Ну с духами планет поговорить. Больше трёпа! Константин вполне справится.
– Хорошо, я поняла. Всё сделаем.
Выходя из кабинета, Хельга похотливо подмигнула мне. Тошнило уже от неё. И такая бодрая идёт, свежая. В чёрном деловом костюме… Высокие каблуки… Как директор большой фирмы! И на лице ни тени усталости после минувшей ночи, а я еле ходила целый день.
– И это, Хельга! – крикнул ей Молох. – Скажи там охране внизу, пусть мать поднимут ко мне в кабинет, когда из больницы её Семёнов привезёт. Я сегодня поработаю здесь, а она со мной посидит.
– Скажу.
Я вошла.
– Садись, садись, – торопил Молох. Но у него в кабинете кроме его кресла, в котором уже сидел он, больше ничего и не было. Стоял стол, старый-старый, просто развалюха конторная, стены были без отделки, белый кирпич сплошной, дощатый пол, который не мыли, наверное, с постройки. Даже стеллажа с бумагами не было. Правда, был компьютер. Толстый монитор стоял на столе.
– На пол что ли мне садиться?
– Куда хочешь. Хочешь, стой. Стой, да. Это я просто. Просто так говорят.
Молох был суетлив. Расстегнул три верхних пуговицы на чёрной рубашке, поднялся, пиджак снял, распахнул окно.
– Жарко мне, – встал спиной к холодному потоку воздуха с улицы.
И я поймала запах пота колдуна.
– Я за маслом, – сказала.
– У нас теперь с тобой всё ещё сложнее будет, да?
– В каком смысле?
– Масло изготовить – тоже обряд. У меня вещь к вещи. Никаких безделиц. Даже топор. Не слабее твоих магических предметов. Это ты, значит, прошлой ночью ко мне в алтарную проникла. Агента астрального ко мне. Еву эту свою. Глупо! Убить мог. Запросто. Теперь ты про Чашу знаешь. Мне Хельга всё передала. Твой разговор с духом. Медиум у тебя новый. И ты в алтарую ко мне… Прямо во время обряда! А я такое сразу чувствую. Я, считай, и там, и там. По обе стороны. Зачем ты? Сложно всё. Зачем?
– Что я зачем? Ты можешь говорить прямо?
– О Чаше не помышляй. Она моя. И не пытайся. Понятно? Она ещё в Башне колдуна пригодится. Башня будет. Даже не сомневайся. Вы все постоянно сомневаетесь. Я нет. Понятно тебе? Про Чашу. Я всё знаю. Знаю всё. Понятно?
– Всё знает только дурак.
Молох рассмеялся.
– Смешно. Молодец. Мне теперь редко смешно бывает. Дела. Но ты – радуешь. Честно. И с Гоголем – молодец.
Я промолчала.
– Не помышляй. О Чаше. Я знаю твоё ко мне отношение. Я на тебя зла не держу. Такой у тебя характер. Неуживчивый. Ты не живёшь, а мучаешься. Такие есть. Таких много. Но мне нужен твой продукт, а тебе мой. Бизнес. Но скоро всё закончится. Я не хочу тебя отпускать. Но скоро всё закончится. Я ещё подумаю.
– О чём ты подумаешь?.. Я уйду однозначно.
– Ты нужна мне для куда более важных дел, чем те, что у нас сейчас! Но… скоро твой Джонатан восстановится. И я буду не нужен. Это правильно. По-деловому. Бунтуешь ты много! Обломать бы тебе весь твой эксперимент, всего твоего Джонатана… Ни банки вон масла бы тебе больше! Но есть дело. Оно только для тебя. Я бы мог всех своих бандитов послать, уже бы выполнили. Но тут надо без кипиша. Тихо надо. Изящно. Но сама работа – грубая. И надо, чтобы твои руки везде. Твои прикосновения. В тебе ещё много огня. Вещь получится сильная, убедительная.
Как же сложно было с ним разговаривать. С каждым разом, как ни приду, он был всё дальше и дальше от сути. Бродил где-то, а не разговаривал.
И вдруг он посмотрел на меня особенно черно.
– И в этом деле надо кровь пустить. Может, много. Справишься – уйдёшь. Отдам столько масла, сколько для завершения процесса нужно. Последнее моё тебе поручение. И всё. Но надо кровь пустить. И не петуху, не кошке какой-нибудь, а человеку. Или нескольким. Этого не знаю.
– А подробнее?..
Молох улыбнулся. Его губастый рот блестел от жира. Только тогда я заметила недоеденный кусок мяса у него на подоконнике, как всегда плохо прожаренный, лежал на тарелке рядом с пепельницей. Сам он не курил, это для визитёров стояло.
– Пойдём вниз, – сказал он, поднимаясь с кресла. – В цеху договорим.
Колдун с нашей первой встречи потолстел и стал совсем лысый. Только вот толщина его не в бока шла, не в живот, а куда-то в мышцы. Здоровый он. Когда ко мне приближался, как он любил это делать, и лапу клал то на плечо, то на спину, мне становилось тревожно. Сами инстинкты кричали об опасности.
Спустились.
Охрана расступилась перед Молохом, и мы вошли в холодный кафельный ад. Я тут же наступила в кровавый ручей, бегущий в решётку канализационного стока. Грязища. Головы, шкуры, пух, перья, внутренности. Ударами топоров рубщики делили свежие туши. Деревянные колоды трещали. Грузчики растаскивали куски мяса по цеху. Что-то сразу в торговый зал, что-то по морозильным камерам, по столам кухни. Работники, какие-то неприглядные, небрежные, старухи какие-то и старики, нарезали мясо. Одни прокручивали его, другие загружали в комбайны, третьи паковали полуфабрикаты. Мухи летали. Жирные. Освоившие все щели, все укромные места, чтобы остаться тут на зимовку. Молох прихлопнул одну, сидевшую на стене, и вытер руку об себя.
Из глубины цеха, из дальней скотобойной зоны, отделённой перегородкой, доносились рёв и визги.
– Доорался, сука! – раздалось оттуда, это какой-то забойщик сорвался на только что заколотое животное, наверное, на хряка, потому что тут же прекратился визг, потонул в крови и захлебнулся.
Они там все были помешаны на насилии. Им нравилось неволить. Подавлять. Ломать. Жизнь выпускать из тел.
Я не знаю, убивал ли в действительности кого-то Молох. Вот своими собственными руками. Животных – скорее всего. Людей – никогда не слышала. Кроме одного случая. Но это ладно. Это, может, позже расскажу.
Все эти ненормальные, которых «Валентин Иванович» собирал у себя в магазине, были для него больше служителями храма, чем рабочими. Правда, они и сами об этом не знали. Большинство точно.
Сердцем же (чёрным сердцем) этого места была алтарная.
Молох подвёл меня к железной двери и отпер. Пропустил вперёд. Свет включил. Зашёл сам и тут же запер нас изнутри. Всегда так делал. И всегда страшно становилось, когда я оставалась одна с Молохом в замкнутом пространстве, но я сохраняла хладнокровие.
Помещение было ну метров десять. Небольшая кухня, по сути.
Газовая плита, раковина. Колода с воткнутым в неё топором. И два старых стола. Алтари. Один покрыт красной материей. Другой – чёрной. Марс и Сатурн. Зло страшное и зло великое.
Странно, что русский колдун, из деревни, вдруг обратил свои мысли и веру к силам, которые несколько тысяч лет занимали умы именно церемониальных магов.
Должна признаться, я так и не поняла Молоха до конца. Его странная система верований – для меня загадка.
Мой взгляд замер на тумбе под раковиной. Молох это заметил.
– Там она, там. Чаша, – сказал. – Даже не думай о ней. Ни за что не отдам. Забудь.
Потом выдернул топор из колоды и убрал его в духовку плиты, дверцу закрыл. Подальше от меня. Неужели он допускал, что я могу попытаться его убить? И вот так вот грубо. Топором.
Может быть, и надо было.
– Поди сюда, – он подвёл меня к красному алтарю.
– Видишь предметы? Я разложил их на плаще Марса.
Там лежала грязная струна. Вроде гитарная. Ещё шило. Иканцелярский нож с пластиковой розовой ручкой (я его тут же узнала, им Хельга отрезала голову жертвенному петуху).
– Представляешь себе? Ужас в глазах. Кислое предсмертное дыхание. Хрипы. Крики, перекрытые мощной сжавшей лицо рукой. А струна? Как она врезается в кожу, рвёт мясо, вены, пилит хрящи гортани, кости шеи… Этими предметами были убиты 36 человек. Это только те, чьи тела нашли. Куда больше просто пропадают без вести.
– Битцевский лес?
– Он.
– А откуда у тебя эти вещи? – посмотрела я на Молоха. – Неужели…
– Нет. На меня не думай. Это всё чужое. Но полезное. Костя принёс.
– А, твой ручной мент.
– А ты у меня не ручная? Дикая, что ли?
И он опять взял меня за плечо и стал поглаживать большим пальцем.
– Ну хватит, – сказала я, убрав его руку.
– Ты девочка красивая.
– Давно уже нет. Благодаря тебе.
Он шагнул ко мне ещё ближе, а ближе было только прижиматься, я отступила.
– Красота в характере. В глазах.
Я знала, что ничего он мне не сделает, никогда не делал, просто иногда на него находило, и он любил вести себя со мной как с какой-то потаскухой, но мысль, что я заперта с ним в этом помещении, в этом его тёмном мире, где он повелитель, заставляла меня быть очень острожной и не злить его.
– Валентин, давай уже к делу. Что ты там говорил?
– Задание. Тебе. Ты должна кое-что принести.
– Что именно?
– Череп. Чёрный череп битцевского кошмара. Никакой плоти. Только кость. Очищенная от всего. Поняла? Это моё желание. И последнее тебе поручение.
– Ты серьёзно?..
– А похоже, что шучу?
– Как я тебе череп-то его достану? Ты всерьёз просишь меня найти и убить Битцевского маньяка?
– Не прошу, а ставлю задачу. Это последнее, что мне от тебя нужно. Выполни и иди куда хочешь.
– Но зачем тебе его череп?..
– Не твоё дело.
Я замолчала. Чего я только не делала для этого сумасшедшего, но это…
– Ну? Каков будет твой ответ мне? – уставился на меня Молох.
– Тебе что, понадобились чёрные флюиды этого черепа? – предположила я. – Задумал на кого-то ужас навести?
– Я сам разберусь на кого мне и что. Ты сделаешь?
– Я пока совершенно не представляю, как это сделать. Но выбора у меня нет.
– Нету. Это точно.
Я даже подумала, что Молох просто решил меня угробить. Последнее и самоубийственное задание…
– Ты понимаешь, что я могу погибнуть?
– Ныть начала? Это новенькое. Ты же кремень! Страшно тебе?
– Я ничего не боюсь. Но бесстрашие от физической смерти не отдаляет, а наоборот приближает.
– Значит, боишься всё-таки физической смерти? Есть же такое, да? Страх. И в тебе тоже!
– Я знаю, что будет по ту сторону. Это для меня не тайна. Но оставлять этот мир, никак по сути не реализовавшись, я не хочу.
– Ну, значит, справишься.
– Где его искать? Он же может быть где угодно в многомиллионном городе.
– Не где угодно. Рядом с лесом он где-то. В Ясенево ищи. В Чертаново, Зюзино. В этих районах. Думай! Справишься. Эти три его вещи на столе – малая часть. У него нет излюбленного орудия. Он убивает всем, что попадётся. Он экспериментирует. Но не с механикой убийства. Нет. А с тем, как жертвы осознают происходящий с ними ужас. Последнему он засунул в горло толстую палку с земли. Обычную полуметровую. Берёзовую. Жертва жила ещё минут десять. С палкой. С разорванным ртом, пищеводом, желудком жила. Кое-как дышала, хрипя. Какой-то мальчик. Подросток. Шёл куда-то через лес.
– Что за больная тварь…
– Эта тварь – самый настоящий перебор. Он строит ад. Я думаю, это именно то, что он делает. Ад строит. Реальный. На земле. Ты мне жаловалась, что уровень моих поручений не выше мародёрства. Воровства. Вот тебе задание достойное настоящего мага. Зовут его Аарон. Первосвященник… Не знаю по паспорту ли. Его паспорта я не видел. Но так он назвался впервые. Себя же он любит называть «Барон».
– Откуда такие подробности?
– Он у меня работал. Прямо здесь. В моём мясном цеху. Больше года назад. У нас, смеясь, рубщики стали называть его «Батон». Но смеялись недолго. Одного он сильно покалечил. Отрубил ему половину кисти. Повалил, прижал к колоде и отрубил. В Бароне метра два росту и весу килограмм сто пятьдесят. Кровищи было… Я его выгнал за это. И однорукого тоже. Сам виноват.
– Держал у себя в рубщиках маньяка?..
– Я не сразу понял. В городе уже тогда пропадали люди. Ааарон ушёл с горизонта и больше я его не видел. Но потом я осознал. Озарение пришло. Контур некой формы. И я понял. Даже в милицию слить думал. Но не стал.
– Почему?
– Нельзя, чтобы кто-то узнал, что этот воплощённый ад рубил мясо в моём магазине. Бизнес. Репутация – нематериальный капитал. Ну Константин, например, в курсе.
– Константин – это не милиция, его самого сажать нужно.
– Костя пробовал пробить. Найти. Не получилось. Жаль, Костя не имеет отношения к оперативной группе, разыскивающей «битцевского маньяка». Не плохо было бы знать, что там внутри. Но они не понимают, что из тюрьмы Аарон выберется. Из дурдома тем более. Нашепчет, обратит других. Его безумие заразительно. Тюремщиков обратит. Выйдет. Выпустят. Вернётся. Опять поймают. По кровавым следам найдут. И всё заново. Сейчас я понимаю, что всё сложилось для меня благоприятно. Плод созрел. Раздулся. Достаточно почернел. И теперь его можно срывать. Теперь я знаю, что делать с этим Батоном. Нужно всё обращать себе на пользу. Нужно учиться этому.
– Он же, наверное, какие-то бумаги у тебя заполнял, как ты его на работу брал? Документы там, не знаю… Фото есть?
– Документы? У меня здесь и бомжи работают… Документы! Я не часть этого государства. У меня своя страна.
– Ах, да, конечно. Забыла.
– Не язви попусту. Батон этот – силён. Не магически, конечно. Хотя, связывает себя. Но по факту он лишь адепт своего собственного гнетущего безумия. Он силён физически. Чудовищно. Вроде толстяк, но не жирдяй. Здоровенный просто. Как сейчас помню, режет мясо тупой стороной ножа, обратной, и даже не замечает… Всё бубнил что-то про ад, про королеву ада. Королевство. А он Барон. Значит, слуга королевы. Получается так.
– Разобраться бы в этом звере. Что там у него в голове. Подержать его где-нибудь, – сказала я. На ум пришло несколько ритуалов.
– Не пытайся. Ты, Мария-Геката, слишком веришь в исправление людей, даже в исправление демонов.
– Это более чем возможно. Это то, что нужно делать.
– А я не верю. Я верю в геноцид. Истина всегда в самых простых решениях.
Он достал масло из тумбы. Три банки. Даже в какой-то авоське. Как же он всё-таки держался за всю эту убогость во всём… Глухая деревня никогда его не покидала.
– Масло на неделю, – сказал. – И неделя тебе на всю работу.
– Не маловато времени?
– Джонатан твой восстать скоро должен. Когда это случится, ты вообще работать откажешься. Так что – неделя. Не справишься – никакого масла больше. Ты же в курсе, что этот процесс воскрешения не повторить? Это будет конец.
– Не перегибай палку, Молох.
– Неделя. И череп мне.
Я смотрела вглубь тумбы. Всё хотела увидеть Чашу. Если бы она была у меня, Молоха в моей жизни уже не было бы. И пошёл бы он со своим маньяком куда подальше.
– Ты всё о себе думаешь, – взглянул на меня колдун. Смотрел пристально. – А не думала ли ты, что город от зла освободить можешь? Первое твоё настоящее дело. Не эксперименты эти. Конец детства.
– Я вольна заниматься тем, что мне интересно и нравится. Я никому ничего не должна. Это не первый и не последний маньяк в этом городе. Тут дело в самом городе.
– Ну как знаешь. Своя дорога. Правильно. Сам такой. Я тебя не учу. Но ты ещё далеко от земли. Витаешь. Уже надо ближе. Надо конец идеализма. Новую эпоху в своей жизни начать.
– Жду конца эпохи Молоха.
– Эпоха Молоха только начинается. Эра! – и расхохотался.
– А вот смотри-ка, – вдруг сказал он и достал из-под раковины… Нет, не Чашу. А толстый кожаный кошель. В руке не помещался, сидел на ладони тяжёлый. Очень старый. – Это вот Гаазу спасибо. На четыре килограмма. Золото чистейшее. Плюс драгоценные камни.
– Развяжи.
– Вот, – он раскрыл.
Там были драгоценности, кое-какие монеты.
– Перстни тут. Подвески, цепочки, много монет и порванное ожерелье. Не самые огромные деньги выручу, но много. Всё в дело.
– Как продавать будешь?
– Переплавлю. Не аукцион же мне устраивать.
– И ничего для оккультной практики не оставишь?
– Ничего не надо. Переплавлю. Деньги нужны. У меня бизнес за бизнесом, идея за идеей. Нужно инвестировать.
– И чьё всё это было?
– Неаполитанское всё. Пятнадцатый век. Из сокровищницы одного сумасшедшего. Вор залез. Что успел, то вынес. И век за веком, из рук в руки это всё передавалось, а теперь это у меня. Оно проклято. Мне не навредило бы. Я заговорён. Меня мать ещё в детстве от всего от чего только можно отшептала. Я тебе уже рассказывал. Но деньги нужны. Дел много.
– И всё на переплавку?!..
– Не кричи. Зачем кричать. Да.
– Не могу поверить.
Колдун заулыбался, сощурил глаз.
– Ну ладно, раскусила, один я перстень оставлю. Только один. Вот этот…
Он достал толстую неровную золотую печатку на несомкнутом до конца ободке. На перстне когда-то что-то было выгравировано, наверное, герб, но изображение было намеренно сточено, теперь не узнать.
– Вот его буду надевать по особым случаям. Пусть враги боятся. Как боялись хозяина этого перстня. Учи историю, Мария-Геката. Иди. Принимайся за дело.
И он отпер мне дверь.
Но выйти я не смогла…
На пути стояла инвалидная коляска со старухой. Сзади стоял Семёнов, водитель Молоха. Очередной вооружённый бандит.
– Зачем ты её сюда прикатил?! – возмутился Молох.
– Потребовала. К тебе и всё, – сказал Семёнов.
– Все колёса в крови!
– Ну грязь тут.
– Уйди с глаз!
Семёнов оставил коляску и ушёл.
– Ты тоже! – рыкнул на меня Молох.
Я аккуратно обошла коляску и отправилась к лестнице.
– Валентин, – услышала я, как обратилась старуха к колдуну. Казалось, ей лет сто. Вся серая – и глаза, и лицо, и волосы, собранные в пучок. Не знаю, зрячая ли была. Одежда чёрная. На тощих пальцах болтались перстни и кольца, по два-три на каждом. На шее поверх кофты серебряная цепочка с целой горстью нательных крестов. Чьих-то крестиков!..
– Валентин, а Серёжа не звонил?
– Нет, мама, не звонил, – Молох покатил коляску к грузовому лифту.
– Когда позвонит, дай мне трубку.
– Хорошо, мама.
Когда я вернулась на чердак, Ева была уже другой. Ничего венерианского, ни капли духа счастья не осталось в её чертах. Она, замерев, сидела мрачная в кресле, поджав ноги. Вообще вся сжавшись, руки в замке на коленях. Будто ей холодно было. И смотрела куда-то в никуда. О чём-то думала. На меня и внимания не обратила. Как в сомнамбулизме. А кругом на полу лежали изрисованные листы бумаги. И на каждом какая-то девочка. Одна и та же. С большими-большими глазами. Лицо худенькое. И чернота вокруг.
– Кто это? – спросила я.
Ева подняла на меня взгляд.
– Это Полли. Королева ада.
– Что?.. – удивилась я. Ведь только что Молох говорил мне об этом. Королева ада!
– Откуда этот образ, Ева?.. – спросила я осторожно.
– Мы должны её найти, Мария-Геката! – Ева вскочила с места и схватила меня за одежду. – Мы должны забрать её!!.. Я сама пойду, если ты откажешься! Я найду её!.. Это самый прекрасный, самый лучший человек на свете!..
– Ева, успокойся. Не нервничай так, тебя трясёт.
– Ты обещаешь мне?!
– Я тебе обещаю всё, что хочешь, только успокойся, пожалуйста…
– Мы должны её найти!.. Она меня ждёт! Я ей нужна!!..
Как же странно это было. Это её внезапное состояние.
Я дождалась, когда эмоциональная буря стихнет, и стала задавать вопросы…
Оказалось, когда я ушла, Ева легла спать, как я ей и рекомендовала, и во сне увидела эту Полли. Та будто бы сама её позвала. Ева не помнила, о чём они говорили, и не помнила, где они находились, но само состояние, описанное моим медиумом… блаженство. Счастье. Волшебство. Ей ещё ни с кем в жизни не было так хорошо. И в то же время какая-то грусть была в этой Полли. Но не мучающая, а сладкая. Сладкая меланхолия. И экстатический транс.
Потом Ева проснулась. Она заснула снова, чтобы опять встретить Полли. Но её не было. Ева искала, носилась по сумраку, но не нашла.
Полли.
Такая красивая. Такая тихая. Но с такими страшными мыслями.
Битцевский лес
Аарон
Королева
«Самый прекрасный, самый лучший человек на свете!..»
Ад
……. …