Готический роман "Титанида" (2024) можно скачать полностью по ссылке.
Глава 2. Ева
Я не знаю, сколько комнат в этом здании и не могу понять, на каком я этаже. Это лабиринт.
Я думала, на этом этаже безопасно. Здесь было тихо весь день. Но стоило мне уснуть, меня лишили уха.
Я очнулась от боли, вся правая сторона лица была в крови, а в одном помещении со мной, в тесной кладовой, под потолком сидело нечто. Серый мужской торс с отрубленными руками и ногами. Лицо его было без глаз, но смотрело. Восемь чёрных паучьих лап тянулись из его разорванной спины и держались за стены. В одной из лап тварь держала канцелярский нож… Моё ухо валялось на полу.
Это был кошмар, сшитый из самых страшных фрагментов моей памяти, разбросанных по уголкам моего подсознания.
Я бросилась бежать. А восьминогий ужас за мной. Я мчалась со всех ног…
Но оно догоняло.
И вдруг исчезло.
Моё ухо – цена за переход сюда, моя монета, цена за побег из основного корпуса лечебницы в этот.
Мой последний поход против всех сил зла.
Я перешла в этот корпус (давно заброшенный и запретный) по длинному подземному коридору. Грязному и зловонному… Каталки с забытыми трупами стояли в нём. Пировали крысы, тараканы…
Там я нашла старый врачебный портфель. Вытащила из-под тела в белом халате. Медработник. Кем-то недавно зарезанный.
Теперь этот портфель самое дорогое, что у меня есть. В нём мои записи.
Я открываю его и выбираю среди исписанных листов чистый и продолжаю своё повествование. Экономлю каждый миллиметр пространства, каждый миллиметр грифеля. Если бумага закончится, буду писать по написанному.
Пишу, чтобы не уснуть.
Пишу, потому что здесь я для этого.
История будет рассказана. Рукопись будет окончена.
Может, потребуются ещё несколько дней или неделя.
А потом ритуал.
Ремень портфеля перекинут через плечо – нужно быть готовой в любой момент сорваться и бежать.
––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––––
Джонатан…
После инцидента прошёл один год и один месяц.
Москва. 2005.
Вспоминаю те дни с каким-то странным наслаждением. Бывало у вас такое? Когда в моменте вам так плохо, такая тоска обволакивает душу, а потом спустя время вы вспоминаете об этом со сладостью. Будто ничего лучше в вашей жизни и не было. Будто никогда вы ещё так ясно и по-настоящему не ощущали жизнь.
Сияла больная недоразвитая луна. Овальная. Порывистый ветер тащил по небу рваные тучи. Шумела сухая листва. И первые капли дождя, острые и мелкие, разбивались о моё лицо.
В окнах домов уже не горел свет, была глубокая ночь. Железная дорога шумела впереди. В этой части Москвы промышленные сооружения стояли рядом с жилыми. Восток. Самая опасная часть столицы. Могли ограбить, могли убить, могли всё.
Правда, в тот год в уголовной хронике стал доминировать запад. О Битцевском лесе москвичи говорили шёпотом. Такое там творилось. Таких изуродованных находили. А бесследно пропавших было ещё больше.
Я шла в наушниках. Чёрные тонкие провода тянулись к плееру-флешке. Не мой. Украла. У какого-то мальчика, уснувшего в вагоне метро. Пошла в интернет-кафе и накачала своей любимой музыки, какую не слушала уже очень давно. «Чёрный маг» Эпидемии, «Некромант» Короля и Шута, «Комья земли» и «Мёртвая романтика» Деформа… Слушала на всю громкость, чтобы не слышать ничего вокруг, даже рычания и лая бродячих собак (меня они не трогали, ворчали, но приближаться боялись, чаще просто плелись за мной, моя голодная охрана…), а главное, чтобы не слышать его…
Выглядела я как опустившийся гот. Гот-бич или гот-бомж. Одежду не меняла совсем. Старая, тёмная, где-то порванная, где-то зашитая. Чёрные джинсы, тёмно-серая толстовка с капюшоном, чёрный плащ, чёрный шарф, обшарпанные высокие ботинки. В моей жизни больше не было ничего элегантного. Немытые волосы собирала в хвост. Покрасила их в чёрный. И это не только потому, что я пыталась изменить внешность, но и, думаю, тяга к чёрному происходила из-за мрачного влияния Сатурна и Марса, богов моего… «нанимателя». Этого неотёсанного, но невероятно умного и расчётливого колдуна, Молоха.
Я будто сидела в какой-то грязной яме.
(Теперь меня и вовсе обрили. На голове лишь колючая белая щетина. В том месте, куда меня поместили, полно вшей, клопов и тараканов, живущих за старыми обоями)
Музыка остановилась. Не хватило аккумулятора плеера. И тут же заговорил он…
Впереди горел фонарь, единственный на всей улице, но лучше бы его не было вообще, потому что, проходя мимо окон заброшенного дома, какой-то кирпичной коробки с перебитым позвоночником крыши, я увидела в треснувших стёклах своё отражение. Увидела мельком. Если честно, я не могла не смотреть, голова всегда сама поворачивалась к зеркальным поверхностям, это было чем-то вроде нервного тика. И я видела отвратительный труп Джонатана. Он тащился за мной. Я была проклята. Я старалась не бояться, ведь уже давно привыкла. Но страх был глубинный. И заглушить его было нечем.
А когда Джонатан говорил… Какая злоба была в его голосе!
А иногда такая слезливость… Плачь несчастного мальчика, ничем не заслужившего всё то, что я сотворила с ним.
И когда музыка в плеере заглохла, я услышала именно этот жалобный голос.
– Меня ищет мать, она ночи не спит, уже целый год, она ищет меня, бродит по улицам…
– Я верну тебя! Поклялась же, что верну! – отвечала я в очередной раз. Отвечала вслух. Бывало, какой-нибудь прохожий становился свидетелем моих бесед с пустотой, и принимал меня за сумасшедшую.
– Ты же разрубила меня на части!.. – не останавливался Джонатан.
– Ты не мёртв, ты не как те, кто лежит на кладбище.
– Привезла меня в этот страшный район в чёрных мешках для мусора… – он часто припоминал это, будто старался, чтобы я не забыла, помнила о каждой жуткой детали случившегося.
– Я всё исправлю, я поклялась.
– Я выем тебя изнутри… Твоё парализованное тело будут рвать на части бездомные собаки… И у тебя останется разум, чтобы осознавать всё происходящее с тобой, как осознавал я… – вернулась его чёрная злоба. В такие моменты я даже начинала чувствовать холодные грязные пальцы у себя на шее сзади, и замолкала, с таким Джонатаном я говорить не могла.
– Я выем тебя, Мария… Я тебя выем…
Я и так была выедена. Кожа на костях. Ходила в поликлинику (не удивляйтесь, врачевать могут не все маги, это особый дар), порекомендовали лучше питаться. А обедала я раз в неделю. Жила на перекусах: самый дешёвый хлеб, самое дешёвое молоко, самое дешёвое всё. Родители делали банковский перевод раз в месяц. Небольшой. Я забирала и кое-как распределяла.
Пробовала «работать».
Сначала носила пиво в развратном ночном клубе, развлекала посетителей, ведь все официантки были оголены по пояс, ходили без верха, потом стала танцевать на сцене, сама вызвалась, менеджер посмотрел на меня и одобрил. На вид я была совсем подросток, симпатичная малолетка в чёрном латексном костюме. Вселенная не просто так дала мне притягательное тело. Это тоже сила, и я её использовала. Но я не позволяла к себе прикасаться.
В клубе проработала не долго, меня выгнали за пропуск смен. Я была перегружена на другой «работе», на которой мне платили не деньгами.
Молох, конечно, немножко денег давал, но ровно столько, сколько хватало на поддержание жизни в теле. Думаю, ему нравилось наблюдать, как я истончаюсь. Это было для него особым извращённым наслаждением. Но я зависела от этого мясника (мясника в прямом смысле, свой «бизнес» он начал с мясного киоска, лично резал и разделывал свиней), Молох был нужен, чтобы вернуть Джонатана.
Но не думайте, что мной двигало лишь нравственное стремление исправить страшную ошибку. Воскрешение Джонатан было моим новым удивительным экспериментом, экспериментом алхимическим, занимавшим все мои мысли. Я была фанатична тогда. Зная тайны бытия, смотрела сквозь людей, воспринимая их всего лишь как пыль, кружащуюся над дорогой подлинной истории мира, неведомой слепым и глухим миллиардным массам
– Распилила меня, обмотала плёнкой, разложила по пакетам... – хрипел Джонатан, мелькая в разбитых стёклах, хрустевших под ногами возле очередного заброшенного здания.
Да, я поступила с его телом именно так. Какое-то забвение легло на меня, когда я осознала, что Джонатан, которого я привела к себе домой, погиб в ходе моих опытов. В магической практике такое бывает, иногда объекты гибнут. И нужно было что-то делать. Видимо, тогда я была ещё очень зависима от эмоций, и в моей голове в режиме чрезвычайной ситуации включился холодный оперативный рационализм. Лишь спустя сутки после всего произошедшего, после всех предпринятых мною действий по сокрытию тела (никак не вытряхну из головы всю эту уголовно-правовую лексику…) я стала вспоминать детали.
Я разрезала его, распилила в ванной – потом всё отмыла бытовой химией, особенно помог отбеливатель. Распределила части тела, внутренние органы по пакетам для мусора, непроницаемым ни для запаха, ни для влаги, и сложила их в два больших крепких хозяйственных мешка, какие обычно используют для хранения картошки. Вызвала такси. Но не к дому, а на соседнюю улицу. Перетащила туда кое-как свою ношу. Сонный водитель, вроде узбек, спросил, что в мешках, я сказала, что с квартиры съехала, в мешках вещи. Этого ответа ему было достаточно. И взгляд у меня был пронзительный, чистый.
По пути в Москву я стала незаметно выбрасывать разобранный сотовый телефон Джонатана в окно – открыла на всю, сказала таксисту, что мне душно и укачивает. Сначала в чёрную бездну полетела трубка, потом аккумулятор, потом сломанная сим-карта (сломала ещё в квартире). Я точно знала, куда надо вести останки. Было у меня одно место на востоке Москвы. Ходила туда ещё подростком, когда сбегала в столицу погулять, и ещё тогда я будто проектировала себе будущее, которого даже не могла предположить и не желала.
С родителями пришлось порвать все связи. Пришлось порвать со всем. Я не могла больше находиться рядом с отцом и матерью. Ведь из-за меня на мою тихую семью, жившую простыми вещами, пролился серный дождь. Местная милиция и прокуратура вцепились крепко. Меня обвиняли, допрашивали, обыскивали. Пропажу восемнадцатилетнего парня дни и ночи обсуждали на форумах в интернете. Мать Джонатана показывали по новостям. Она была готова скупить всё время на местном телевидении, только бы её мальчик нашёлся. «Миша». Я была последней, с кем его видели. И где-то в диапазоне моего дома навсегда пропал сигнал его мобильного телефона. Следователи разговаривали со мной много и долго. Но я не была совершенно бездарной, хоть случившееся с Джонатаном и ударило по моей самооценке. Я убедила их, что не имею к исчезновению никакого отношения. Убедила почти. Потому что меня всё равно подозревали и следили за мной. И я пропала в Москве.
И теперь, идя к своему тайнику (а посещать его приходилось каждые два-три дня), я и сама была чем-то неживым. Так я себя ощущала. Знаете ли вы, что такое в действительности состояние ожившего мертвеца? Это освобождение от всех условностей человеческого поведения, а кроме этого – ярчайшее созерцание бытия. Ты просто бредёшь, не разбирая дороги и тебе ничего не нужно, только твоя последняя, недостигнутая при жизни, цель.
Я сошла с обочины проезжей части и двинулась через гаражи. Потом своим обычным путём вдоль бетонной стены заброшенной автобазы и вышла к железнодорожному полотну. А дальше уже вдоль него.
К старой водонапорной башне…
В ту ночь её верх был невидим в мутном дождливом небе. Стояла как чёрная бутылка с отбитым горлом. Её красный кирпич давно потемнел. Днём, если смотреть издалека, даже было не понять, что это за чёрный каменный столб посреди промышленной зоны.
Её построили в середине 19 века, она обеспечивала водой все окрестности, но с развитием системы водоснабжения необходимости в ней больше не было, и сооружение стали использовать как придётся. Сначала это был дозорный пожарный пункт, потом складские помещения, затем голубятня… А в первые годы советской власти там разместился один из отделов управления городским хозяйством и помещения переделали под конторы. Позже управление вывели, а обезлюдевшую башню оборудовали под трансформаторную – подвели провода, огородили высоким забором, и объект стал центром электрификации ближайших предприятий. Но после пожара (в башню ударило несколько молний в небывалую бурю) она снова опустела. Какое-то время её для чего-то использовали железнодорожники, была там наверху и радиоантенна, а под конец века старую водонапорную башню забросили совсем. Остался лишь каменный призрак.
Приближаясь к ней, я всегда замедляла шаг. Слушала, нет ли кого внутри. Вход в башню напоминал церковный – высокая арка. Дверей не было, лежали упавшие, сорвались с проржавевших петель. Иногда приходилось ждать, когда уйдут какие-нибудь забулдыги. А один раз мальчишки-беспризорники привели туда какую-то алкашку с вокзала и долго пользовали её. Но это было летом. Насекомые любят тепло. Встретить же в моей башне кого-то поздней осенью было большой редкостью. Но я всё равно проявляла осторожность.
Не услышав ничего, кроме гуляющего ветра, я шагнула в тёмное каменное нутро. Тут же под ногой хрустнул какой-то шприц. Внутри башни всё было в битых бутылках, окурках, засохшем кале и разводах от мочи. Я достала из кармана плаща фонарик и разогнала темноту.
В глубине пространства стоял высокий железный шкаф, вплотную к стене. Словно большой сейф. Открыть его без специальных средств было невозможно. Я повесила толстенный замок, справиться с которым можно было только сваркой или болгаркой. А чтобы его никто не вскрыл, наполнила скважину монтажным клеем, приведя в негодность весь внутренний механизм. Даже я не могла открыть этот шкаф. Но мне и не нужно было. Потому что спрятано было не то, что внутри, а то что за ним. Шкаф надо было не вскрывать, а двигать. Правда, весил он много.
Но я справлялась.
Сила мага и в разуме. Это же мы были первыми изобретателями.
Шкаф стоял на металлическом листе. Его не было видно под слоем кирпичной крошки и битого стекла. И под самим листом было несколько сантиметров такого же подвижного грунта.
Недалеко у меня был спрятан тяжёлый лом.
Его сплюснутый конец я вставила в пространство между стеной и шкафом у самого основания и по чуть-чуть расширила щель. Несокрушимый шкаф отодвигался по сантиметру. Я увеличила пространство до ширины моей головы и остановилась. Дальше и не получалось. Не хватало ни длины лома, ни силы рук.
(Таким же образом я возвращала шкаф в исходное положение, но работать ломом уже нужно было с другой стороны, воткнув его между листом и каменным полом).
За шкафом в стене был узкий проход к тайной лестнице, ведущей в подземную часть башни. Спускаясь, я всегда старалась как можно быстрее поймать носом дымок, который должен был тянуться мне на встречу. Горит ли внизу фитиль?.. И когда этот запах мне удавалось поймать, моё напряжение исчезало, я шагала спокойно, навстречу тёплому тусклому свечению.
Помещение моей лаборатории было небольшим, три на три метра, не больше. Не знаю, каково было назначение этого места, когда башню только-только выстроили, но было видно, что раньше эта комната сообщалась с каким-то соседним пространством, но почему-то проход туда был замурован.
Этот подвал подходил мне идеально, был именно таким, какой нужен.
– Сумасшедшая... – прошипел Джонатан.
– Прекрати, ты знаешь, зачем я сюда прихожу. У меня за пазухой в стеклянной банке буквально твоя жизнь.
Под низким потолком горела масляная лампа. Медная. С боку у неё было крохотное отверстие, как прокол от иглы, и тянулся тонкий желобок, по которому каждые несколько секунд скатывалась жёлтая капелька и падала…
Падала в большую металлическую бочку. Заполненную больше чем на половину.
Я нашла эту бочку возле ближайшей автозаправочной станции. Старая, даже марку топлива было не разобрать, все логотипы и фирменные цвета стёрлись, но она была целее остальных. Я притащила её в свой подвал, промазала изнутри битумом, а снаружи обложила листами старого рубероида. В округе их валялось множество – сбрасывали с крыш, когда обновляли настил, и не вывозили. Я ещё со школы умела работать с паяльной лампой. Напрашивалась помогать отцу латать крышу нашего дачного домика.
(Папа меня везде таскал с собой. И в гараж, и на рыбалку, и в лес за грибами… Глупо для мага, но я хотела бы снова побыть рядом с отцом и матерью)
Масло в бочке чуть-чуть бурлило, будто вот-вот закипит, но не закипало. Лишь мелкие пузырьки поднимались, преодолевая густую мутную массу. На дне лежали фрагменты головы Джонатана, словно разбитая тыква. Я не знала, на какой стадии процесс, сквозь масляную муть ничего не было видно. Вероятно, голова уже срослась, магическая соль должна была связать все части. Над головой были обрубки и обрезки рук, ног, туловища, а выше плавали внутренние органы. И где-то в центре всего этого, в самой гуще – бурлило сердце. Я уверена, что даже великий римлянин Вергилий высоко оценил бы мою работу. Я чётко следовала его рецепту, описанному в составленной Джоном Доусборком «Книге о жизни Вергилия, о его смерти, и о многих чудесах, которые он совершил благодаря колдовству и некромантии при помощи дьяволов преисподней».
Из глубокого внутреннего кармана плаща я достала литровую стеклянную банку, замотанную для сохранности в обрывок толстого махрового полотенца. В банке было масло. Но необычное. Оно пузырилось, шевелилось, словно что-то живое, будто некая светящаяся жёлтая медуза. И было горячим. Оно не остывало никогда, не остыло бы даже на морозе. Я открыла её. Пахло чудесно, такой мягкий нежный аромат. Очень свежий.
Для меня было непостижимой загадкой, каким образом Валентин Молох, это жестокое быдло, быдло от магии, готовил эту волшебную жидкость...
Это масло и было тем, чем Молох платил мне за мою службу.
Я медленно и аккуратно стала подливать масло в лампу, ни в коем случае не тревожа горящий фитиль – лампа должна была гореть постоянно. Вылила всё до капли, наполнила доверху и поставила пустую банку на пол. Их там было уже больше сотни.
Заглянула ещё раз в бочку, убедилась, что всё идёт как надо, и покинула подвал.
Я уже приближалась к выходу из башни, за порогом хлестал дождь, всё стянуло сумраком, и вдруг что-то почувствовала… Вернее – кого-то. Ни носом, ни ухом, ни кожей, а моим внутренним магическим ощущением.
Остановилась. Ощущение было стойким. Но я махнула рукой, мало ли кто тут в округе бродит.
Натянула капюшон, подняла ворот плаща и двинулась быстрым шагом сквозь дождь.
Но чувство не отпускало. Незнакомец был в башне. Я почему-то знала это точно. Я подняла на неё глаза. Волны дождя разбивались о кирпичную кладку как о чёрную скалу.
Я ощущала незнакомца так сильно, что мне казалось, он стоит рядом со мной. Так можно было чувствовать только другого мага. Или же человека с очень сильными медиумическими способностями…
– Боишься? – произнёс Джонатан.
– С чего мне бояться? Просто мне не нужны новые знакомства. Я и так знаю слишком многих. И не выношу их…
– Великая Мария-Геката боится. Сейчас убежит. Думает, другой маг её обидит… Трусливая школьница Маша…
– Никогда я не была трусливой!
Он постоянно пытался меня задеть.
– Тренировки силы воли прошли впустую. Ты даже со мной заговорить боялась. Пришла тайком на мою тусовку, ко мне домой. Сидела с банкой пива в тени… Великая Мария-Геката.... Растрёпанная жалкая дура, не знающая, куда себя деть…
– Я найду способ запретить тебе копаться в моих воспоминаниях.
– Лучше найди способ защитить от чужака свой тайник. Тот, кто сейчас наблюдает за тобой из окна башни, наверняка подсмотрел, как ты вылезала из-за шкафа…
– Невозможно. Я почувствовала его только сейчас. Он не осматривал первый этаж…
– Ты не медиум, чтобы видеть оставленный кем-то след. А вот я вижу.
Он был прав. Я логик. Я черпаю силу в знаниях. Моё искусство – точное исполнение магических церемоний. Мне всегда был нужен медиум, чтобы видеть то, что своим физическим зрением я увидеть не могу. (Медиума мне очень не хватало. Тем более, что следующей ночью мне предстояло провести сложнейший ритуал…). Мои же собственные ощущения и чувства часто меня обманывали.
Но мог обманывать и Джонатан, он не хотел мне добра. Это совершенно иррационально, но этот призрак жаждал моей гибели куда сильнее, чем своего возвращения в физический мир.
Но в этот раз я послушала его и вернулась в башню. Я не могла допустить, чтобы кто-то представлял угрозу для моего эксперимента. Я должна была найти чужака и… если он действительно угроза…
Мне почему-то сложно признаваться в этом сейчас, но я ходила с ножом за пазухой. Ночные улицы Москвы сделали меня безжалостной.
И если незнакомец действительно угроза… То всё очевидно.
– Сумасшедшая… – повторил Джонатан.
Я включила фонарик и нашла лестницу, ведущую наверх. Её пролёты были в дырах, ступени местами просто обвалились и можно было мгновенно оказаться внизу со сломанной спиной. Где-то мне удавалось перешагивать, а где-то приходилось прижиматься к стене, чтобы ступать по коротким обломкам. Время сильно покалечило каменного гиганта, в его верхних помещениях даже шёл дождь, не было крыши, и можно было представить, во что год за годом зимние морозы, летняя жара и межсезонная сырость превращали кирпич, бетон и железо.
Ступень захрустела под моей ногой, чуть не обрушилась…
Но я успела переступить на следующую.
Сердце колотилось.
Джонатан мерзко, по-старушечьи, заскрипел смехом.
– Мерзавец! Смешно тебе? Во всём мире никто не знает, где ты, а если найдут, даже не подумают, что тебя можно воскресить! Мать тебя просто зароет в землю и будет ходить плакать на могилку!
Джонатан умолк. Иногда у меня получалось его заткнуть.
«Зароет в землю…»
Задумывались ли вы, что наша культура на стадии варварства? Представлений о сакральном нет в умах людей, они даже не допускают, что человек – это не только мясо и кости. Да, есть «верующие». Точнее – лжеверующие. В действительности же, я убеждена, все они совершеннейшие материалисты.
Правду знают только маги. Но нас так мало. Ну и те, что вроде Молоха… которых лучше бы не было вообще.
Ступени закончились, я наконец-то была наверху.
Сквозь провал в стене было видно мутную, мерцающую Москву. Подъём плохо мне дался и меня замутило от этого дождливого пейзажа.
Я постояла немного и пошла с фонарём по замусоренным помещениям старых контор. Перегородок между ними уже почти не было, лежали грудами, а те, что ещё стояли, были все дырявые, обвалившиеся и мельком напоминали уродливые человеческие фигуры.
– Выходи! – обратилась я к темноте.
Но никто не вышел.
– Ты наблюдал за мной. Ты здесь. Я тебя чувствую.
И вдруг моё ощущение его присутствия изменилось.
Я почувствовала страх. Чистый, естественный страх перед чужаком.
Очень юный страх...
– Здравствуйте, – раздался в темноте голосок.
Я направила свет фонаря в дальний угол, смахнула со лба дождевую воду, попадающую в глаза, и увидела девочку в тёмно-зелёной куртке. Ей было лет десять.
– Ты что здесь делаешь? – спросила я, став приближаться.
Девочка испугалась, смотрела куда убежать.
– Не бойся, – остановилась я.
– Я боюсь не вас, а тень за вами.
– Ты… Ты видишь моего спутника? – удивилась я.
– Нечётко.
– Он не причинит тебе вреда. И я не причиню, – сказала я спокойным, ровным голосом, с чистым, ясным взглядом, даже фонарик отвела в сторону, а свободную руку держала раскрытой, показывая, что у меня нет ни опасных предметов, ни опасных намерений.
Девочка немного успокоилась. Я приблизилась ещё, остановилась метрах в четырёх, положила фонарь на кирпичи, чтобы не слепить ребёнка.
– Как тебя зовут? – спросила.
– Ева.
– Надо же, какое у тебя волшебное имя. А я Мария-Геката. Что ты здесь делаешь, Ева?
– Мне пришлось уйти из дома, – ответила она, опустив глазки. Её лицо было заплаканным, вид болезненный, под глазами тёмные мешочки.
– А почему ты пришла именно сюда? Ты представляешь, как здесь опасно, и каких личностей здесь можно встретить?
– Уже встретила, – произнёс Джонатан, указывая на меня.
– Я знаю это место, – сказала Ева. – Я видела его издалека с дороги, из папиной машины. Тут что-то есть. Мне это снилось. Здесь что-то важное. И горит огонёк.
Какие сильные медиумические способности были у этой девочки…
– А почему ты убежала из дома?
Она не стала отвечать.
– Ева, что ты будешь здесь делать, когда я и мой спутник уйдём? Не собираешься же ты здесь ночевать?
– Я не знаю. Попробую уснуть. У меня голова болит.
Девочка давно не ела, и шапка её промокла.
– А что если мы пойдём ко мне? Ты хочешь есть? У меня с собой немного денег, чего-нибудь купим. Давай?
Она внимательно посмотрела на меня. Думала, доверять мне или нет. Читала меня. И ответила:
– От тебя веет мраком и тайной…
«Какие высокие слова из уст такой малышки!..» – подумала я.
– Первое впечатление не всегда верное. Ты посмотри, где мы с тобой встретились – в мрачной таинственной башне. Вот и впечатление такое. Не бойся меня. Пойдём. В тепло. Тебе нельзя оставаться под дождём.
Девочка молчала, думала. Всё пыталась что-то во мне разглядеть. Я же добродушно улыбалась. Но свой взгляд постепенно делала пронзительнее и концентрировалась на точке над переносицей Евы. Я всего лишь хотела поторопить события. И в её тёмных глазках (тёмно-зелёных) стало проявляться доверие.
– Пойдём? – спросила я ещё раз.
– А ты далеко живёшь?
– Надо ехать на метро.
– Ну поехали, – согласилась она.
– Дура! – прохрипел Джонатан. – Беги, пока можешь!..
Я жила далеко от своего тайника. На другом краю Москвы.
На западе.
Даже Битцевский лес был не так уж и далеко…
Жила в общежитии. Когда-то рабочем, теперь же семейном. Меня туда поселил Молох.
На часах уже было почти четыре, когда мы с Евой ушли из башни. Подождали до пяти утра, когда откроют станцию метро. Протиснулись через турникеты за каким-то мужиком, чтобы не платить. Всегда так ездила. Девочку это даже развеселило. Она такого не делала никогда. Выглядели мы странно, редкие люди в вагоне на нас посматривали. Бомжеватого вида я, вся в тёмном, с лицом наркомана, и этот уставший голодный ребёнок.
Недалеко от общежития зашли в круглосуточный продуктовый. Попросили взвесить нам пельменей. Самых дешёвых. Ещё взяли полтора литра дешёвого молока, буханку, самого дешёвого печенья, и ещё я добрала рассыпного чая, не помнила, остался ли дома. Когда я отсчитывала мелочь, чтобы расплатиться, Ева положила целую купюру, довольно крупную. Девочка ушла из дома не с пустыми руками.
Попасть в моё жилище через центральный вход общежития было нельзя. Нужно было подниматься по старой пожарной лестнице, идущей зигзагом по торцу здания.
Я жила на чердаке.
Так получилось, что Валентину Молоху принадлежало всё чердачное помещение, огромное пространство под высокой покатой крышей. Где-то за год до моего появления в Москве, одна из компаний Молоха (он чем только не занимался помимо своего большого мясного супермаркета), строительная (ООО «Сатурн и Марс»), осуществляла там какие-то работы, а потом забрала себе чердак. По-моему, в качестве уплаты долга.
Я занимала всего уголок, больше мне и не нужно было. Но этот уголок определил мне Молох. У него на всё был свой расчёт и скрытый смысл. Сказал, что в этой части чердака больше тёмных сатурнических энергий, которые мне надо впитывать, чтобы быть ему полезной.
Позже я поняла, в чём тут дело.
В 80-ых там кое-что произошло. Кое-что страшное.
В то время чердак тоже был жилым, но не как сейчас, с одной мной, а по-настоящему. Были комнаты, общий коридор и места под банно-прачечные нужды. И жила там одна неприятная женщина. Алкоголичка. Ермолаева. К тому же состоявшая в беспорядочных половых связях со всякого рода маргиналами – уголовниками, бездомными и такими же алкоголиками. Бичи. И были у неё дочки от разных отцов. Десятилетняя Света и восьмилетняя Оля. Девочки с матерью не жили. Находились под опекой государства в школе-интернате. Но матери иногда позволяли забирать их к себе домой на выходные. Это происходило, когда женщине удавалось оклематься от беспробудного пьянства, выгнать из комнаты сожителей и привести себя в более-менее приличный вид.
Сложно судить, что именно сработало в голове у этой безумной, когда она забирала к себе девочек в самый последний раз…
Света и Оля гуляли. Сначала мать позвала домой старшую. Якобы мыться.
И в ванной зарубила её топором.
Потом позвала младшую.
Зарубила и её.
Это произошло 27 августа 1984 года.
Тела дочерей мать сложила в ванной.
Эта ванная до сих пор стоит на своём месте.
Я пользовалась ей, живя на том чердаке.
Убийцу признали вменяемой и приговорили к высшей мере. Добиться от Ермолаевой объяснений не удалось. Молчала. И как-то странно глядела на всех.
Девочек похоронили в одном гробу.
Я их часто замечала. Краем глаза. В полусне, когда была очень уставшей. Одна обычно улыбалась откуда-нибудь, другая подкрадывалась сзади, когда я засиживалась над чтением. Серенькие, мёрвенькие лица, серая, мёртвая одежда, в которой их погребли. Но я не боялась. Я их понимала. Они бы уже давно покинули нижние зоны астрала, если бы люди, живущие в этом общежитии, отпустили их. Каждый церковный праздник на могиле сестрёнок вырастает гора конфет.
Видел девочек и Джонатан, а они видели его. Первое время они часто крутились возле него. Но мой мрачный спутник не обращал на них внимания.
Увидев моё жилище, Ева замерла. Водила взглядом по тёмному пространству. Свет лампочки, которую я включила над дверью, не дотягивался до другого конца чердака, и Ева не понимала, куда я её привела. Это место было не похоже на то, что в её представлении являлось домом.
– Проходи, разувайся.
Девочка мешкала.
– Ты вглубь чердака не смотри. Я туда не хожу даже. Моя территория вон, – я показала на расставленную мебель (соседский хлам). У моей «квартиры» не было стен, а внутри неё не было перегородок, и могло показаться, что это просто склад старой мебели.
– Куртку можешь оставить здесь, вон на крючок повесь.
Я сняла плащ.
Ева разулась и пошла за мной, шаркая мокрыми штанинами широких джинсов по тёмно-синей дорожке, ведущей к моему жилому пространству. Там у меня весь пол был слоями в коврах, паласах, дорожках. Хоть какой-то уют. Классического мага устроил бы и бетонный пол, мысль об уюте – мещанство, но в Москве на чердаке этого общежития мне нужно было хоть что-то по-домашнему тёплое.
– Туалет с ванной там, если надо, – я указала на чёрную дверь.
Ванная комната (та самая) была единственным местом, отделённым от остального пространства стенками.
Я зажгла свет над кухонной зоной.
– Сейчас пельмешек сварю, умираю с голоду, а ты, наверное, так вообще, – я набрала в кастрюлю воды из-под крана и поставила на плитку, старую, двухкомфорочную, расположенную у опорного деревянного столба крыши. Когда-то на этом месте была общая кухня.
Ева осмотрелась и поняла логику моего жилища. Различила спальню – койку с матрасом на пружинах – отгороженную от кухни двумя старыми платяными шкафами. Прошла в рабочую зону, где стояли письменный стол, кожаное чёрное кресло, советский торшер с жёлтым абажуром, стеллажи с книгами, которых в Москве у меня стало ещё больше, и красный раскладной диван, с порванной в нескольких местах обшивкой.
– Кстати, на нём тебе и спасть, – крикнула я.
– У тебя здесь нет ни одного зеркала, – сказала Ева.
– Да, ни одного.
– А зачем тебе оружие? – Ева увидела шпагу, подвешенную в ножнах на гвозде с боку стеллажа.
– Об этом потом, если интересно будет.
– Ладно.
Периметр «квартиры» был обозначен старыми комодами (по большей части пустыми), какими-то сундуками, стульями и другой никому не нужной мебелью. Жильцы общежития смотрели на меня как на ненормальную, даже просили участкового проверить, не устою ли я наверху пожара.
– Мария, ты живёшь одна? – спросила Ева.
– Я Мария-Геката. Ну да, живу одна. А разве я не показалась тебе одиноким человеком?
– Нет. У тебя тень за спиной. И отбрасываешь её не ты. Она сама по себе. А вон там, – Ева указала пальчиком за пределы «квартиры», – какие-то две девочки смотрят.
– Наверное, ты видишь Свету и Олю… Не бойся их, они живут в тёмной части чердака и очень редко заходят сюда.
– Кто они?
– Я тебе расскажу, но позже. Это слишком страшная история.
Ева посмотрела на дверь ванной и ничего не ответила.
Я поставила на стол кастрюлю.
Девочка села. Я напротив. У меня был кухонный стол персон на десять. Примерно столько же стояло стульев. Самых разных. Но гостей я не ждала никогда. Мне нравилось, что можно сесть в любом месте.
– Я не хочу есть, – сказала Ева и зевнула. Она хотела спать. На улице уже светало.
– Ты ослабла за день. Съешь хоть три штучки. И пойдёшь ляжешь. Мясо, если оно в этих пельменях есть, поможет укрепить астральное тело.
– Есть чай?
– Сейчас поставлю.
Ева зацепила вилкой пельмень и откусила. Подняла глаза на косую крышу, тянущуюся над головой, и увидела мои плакаты и картины.
– Ты рисуешь?..
– Как видишь.
– Но это… какие-то абстрактные картины. Я их не понимаю.
– Это магические картины. Магнетические. Талисманы в форме художественных произведений. Видишь вот эту? – я указала на изображение нутра золотого вихря. – Видишь там буквы по углам и в центре? Это иврит. В центре буква «Тав». На каббалистическом Древе сфирот есть сфира Тиферет, она связана с Солнцем и его оккультной функцией в нашем мире. Солнце – это и сознание, и связь с твоим Ангелом Хранителем, это и сосредоточие славы, здоровья, богатства, радости. Картина привлекает это к своему владельцу. Такова магнетическая сила этого талисмана. Магия может дать абсолютно всё, что ты захочешь.
– Мария-Геката, но у тебя же нет ни славы, ни здоровья, ни богатства, ни радости…
– Да, нету, – согласилась я. – Пока.
– Твой талисман точно работает?
– Думаю, тут нужно время.
– А что такое Дерево Сефирот? – Ева взяла на вилку вторую пельмешку.
– А вон оно, – я указала на свой старый плакат, раньше висевший у меня в комнате в Туле. – Это Древо Жизни. В нём запечатлена история и одновременно с этим сакральная карта нашего бытия. Десять сфир, как десять сфер и десять стадий эманации. Понимаешь, что такое «эманация»?
Ева, жуя и внимательно слушая, помотала головой.
– Это отпадение меньшего от большего. Видишь кружок в самом верху? Это сфира «Кетер». Это отражение высшего мира, мира божественного света, это начало бытия, это акт творения. Когда-то в начале всего Бог (бестелесное существо, трансцендентно пронизывающее всё, всем и являющееся) задал сам себе вопрос: «Кто я?». И началось великое обрушение. Первичное вещество бытия стало усложняться, появились уровни и грани Вселенной, без чётких границ, но каждая со своей доминантой, это сложно объяснить, но назвали эти области – сфирами. Божественный свет отражался от одной к другой, возвращался и опускался ниже, это был божественный дух, осознававший себя на разных уровнях и в разных ипостасях, пока система не замкнулась, сформировав десть сфир, связанных между собой двадцатью двумя каналами. И в самом низу – наш мир, сфира «Малкут». Мир материи. Слепой мир. Здесь происходит рождение и смерть. А выше нас – сфиры Есод, Нецах, Ход. Это «территории» нижнего астрала, или просто астрала. В книгах магии на этот счёт большая путаница. И я понимаю почему. Книги пишут логики, а мы, логики, я тоже логик, ходим с чёрной повязкой на глазах.
– Получается, мы в худшем из миров?
– Нет. Не думаю. Пожалуй, в самом простом, но не в худшем. Мы тоже отражаем божественный свет. Когда-нибудь мы воссоединимся с Богом. В этом смысл. Свет стремится вверх по Древу, к истоку, и мы духовно развиваясь, совершаем восхождение, постигаем божий замысел, открываем для себя все грани бытия и так приближаемся к высшему миру. Мы, маги, в авангарде этого движения. Маг должен познать каждую из сфир. И мы должны вести за собой человечество. И если смотреть на схему Древа Сфирот с самой практической стороны, то для мага это алгоритм самопознания и саморазвития. И путь исправления.
– Исправления?
– Да, Ева, наш мир и все люди в нём нуждаются в исправлении. Они забыли свою духовную родину, забыли самих себя. Они сношаются и заводят семьи, размножаются и существуют в сумраке неведения до самой смерти. А затем их души сыплются в астральный бульон, и их переваривает небытие. А потом их снова изрыгает в материю, но уже расчлененных, перемешанных и заново слепленных. Испорченные, искажённые образы истинного Человека.
– А кто нас перемешивает? Бог?
– Ну… он наше бытие. Всё внутри него.
Ева задумалась.
– А он добрый или злой? Бог.
– Это не важно. Он просто наша необходимость. Бог. И наша неизбежность. Потому что альтернатива ему ещё страшней.
– Какая?
– Зло. Истинное и чёрное. Зло без начала и без конца. Это тьма, которая была ещё до божественного света. А когда свет пролился, она осознала себя и поняла, что конечна, и стала сопротивляться. Зло – это сопротивление свету. И оно повсюду. Как и свет. Оно слабее света, а поэтому – изощрённее.
Пока разговаривали, Ева съела целую тарелку пельменей. И я тоже.
– Спасибо, что расплатилась за всё это, – сказала я.
– Да там и не дорого было. Можем ещё пойти купить, если хочешь.
– Ты ведь очень домашний ребёнок. Думаю, из хорошей, обеспеченной семьи. Что же тебя заставило бежать?
Ева не ответила, опустила глаза.
– Ты же не укокошила какого-нибудь задиру-одноклассника? – улыбнулась я.
– Я учусь на домашнем... – произнесла она как-то стыдливо.
– Мне бы так в своё время, на домашнем. Счастлива была бы.
– Почему?
– Потому что никогда не понимала, почему я должна проводить полдня среди людей, которые мне омерзительны.
– Понятно…
И замолчала.
– Ну и… – снова начала я, – … почему ты сбежала?
Но девочка так и не ответила.
Допытываться я не стала.
Понимала, что она и сама всё расскажет. Со временем. Сейчас же мне нельзя было на неё давить. Ни малейшего негативного чувства у этой девочки ко мне не должно было быть, иначе замысленное мною осуществить не получилось бы.
– Можно я у тебя поживу? – спросила она.
– Да пожалуйста!
– С ума сошла… – прошипел Джонатан.
– Оставайся. Тебе со мной будет очень интересно.
– Ты же похищаешь её, дура!.. – навис надо мной Джонатан.
– Ты сможешь стать первоклассным медиумом, которого я ищу. Ты сможешь испытать невероятные ощущения, когда я введу тебя в состояние гипнотического транса. Настоящий экстаз просветления и прозрения.
Ева не поняла.
– Медиумы, – сказала я. – Ты знаешь, кто это? Люди с медиумическими способностями… Нет?
– Экстрасенсы?
– Ну вроде того. Представь, ты сможешь видеть как наяву то, что происходит вдалеке от тебя, проникать в мысли других людей, путешествовать по астральным сферам, общаться с духами и душами умерших…
– А у меня получится?
– Конечно! Я буду направлять тебя. И ты станешь моей помощницей.
– А что надо делать?
– Расскажу. Но сначала мы должны выспаться. У нас впереди ещё одна бессонная ночь. Я возьму тебя с собой. Думаю, ты мне поможешь выполнить одну работу.
– Какую?
– Вечером расскажу. Когда проснёмся. Давай ложиться.
Я постелила ей на диване и ушла. Упала на койку. Оставила небольшой свет –торшер с накинутой чёрной тканью –чтобы видеть Еву. И стала засыпать.
Но Джонатан не давал мне забыться.
– Зачем тебе этот ребёнок?.. – его свисающие чёрные волосы почти касались моего лица. – Ты сошла с ума, ты будешь отвечать перед людьми за похищение ребёнка. Мало тебе расчленённого меня!
– Она сама пошла со мной.
– Это ты её привела!
– Уйди от меня, дай выспаться!
– Но я не могу, – послышался голос девочки.
Я открыла глаза. Чёрная маленькая тень приближалась ко мне.
– Ева, – приподнялась я, – это я сказала не тебе. Это я… злой тени своей, что вечно рядом.
– Мне страшно. Ты бормочешь. И Света с Олей подходят ко мне, когда я закрываю глаза...
– Ну не собираешься же ты залезть ко мне под одеяло?
Девочка промолчала.
– Господи… Иди тащи одеяло и подушку, разместимся валетом.
– Валетом?..
– Игральные карты видела? Ты головой в одну сторону, я в другую.
Кое-как улеглись.
– А кто он? – вдруг спросила Ева, теперь ещё и она не давала мне уснуть..
– Кто?
– Джонатан.
– Ты уже и имя его знаешь?
– Мне кажется, ты его так называла при мне.
– Называла. Но только в мыслях.
– Кто он?
– О, он целая история моей жизни. Когда-то мне казалось, что он воплощение образа идеальной любви.
– Это как?
– У нас от рождения в сознании есть образ тех, кто подходит нам идеально. Как осколок к осколку. Мы ведь части единого целого, разбросанные и перемешанные. Этот образ смазанный, очень неясный. Но когда нам кажется, что мы встретили того единственного или ту единственную, образ проясняется. Этот волшебный светлый момент мы называем влюблённостью. Но можно ошибиться. Я ошиблась с Джонатаном. Теперь он тот, из-за кого в моём доме нет зеркал. Найти в этом мире человека, высеченного в сердце твоем, свое второе "я", практически невозможно. Папюс говорил, что лишь немногим избранным удавалось сыскать такое великое счастье на земле. Но кому удавалось – тот обретал великую власть. Два человека, держащиеся друг за друга, могут много в этом мире. А если честно, хорошо, что я ошиблась с Джонатаном. Давай спать, Ева, – зевнула я.
– Почему хорошо, Мария-Геката?
– Я сплю.
– Ну расскажи, мне интересно.
– Потому что это омут, бездна. Любовь – великая сила, но страшная. Как красота по Достоевскому. Красота и любовь – это близкие вещи. Любовь очень опасна. Особенно для мага. Ради земной любви некоторые маги отмахиваются от тайн посвящения, отворачиваются от жизни вечной, от знаний, дарующих власть над небом и землей. Нельзя испытывать страсть к человеку более сильную, чем к посвятительным тайнам. Сексуальными позывами управляет низшая из сфирот. Маг же должен заставить себя перешагнуть это. Это его первое испытание в этом мире. И первое преодоление на пути самопознания и саморазвития. Сен-Мартен женился на Софии, аллегории Мудрости, и отринул Шарлотту де Беклин, женщину из плоти и крови. Леви женился и, наученный горьким опытом, предупреждал: «Не становись рабом любви». Преодолев страшное притяжение к Джонатану, я смогла разделить своё сердце на две части. Я научилась любить саму себя. Любовь к своему альтер-эго – это оптимальная конструкция для мага.
Уснули.