Глава 2
Егор смутился, покраснел:
— У нас в селе батюшка учит: уважение — оно первое после веры. Слова должны быть чистые, как вода в колодце.
— Батюшка, говоришь… — оживилась бабушка. — Так ты, стало быть, в церковь ходишь?
Егор смутился еще сильнее, покраснел и тихо промолвил:
— Отец у меня — Михаил, настоятель в нашем храме. Я певчим помогаю, в хоре стою.
Марина ахнула, посмотрела на него уже иначе, серьезнее, прикрыла рот ладошкой, и в глазах ее мелькнул интерес:
— Вот это да? Так, может, ты и сам батюшкой станешь?
— Отец говорит, что стану, — вздохнул Егор. — А я… как Господь управит.
Бабушка кивнула одобрительно, будто сама себе:
— Управит, управит! Все как надо будет.
Когда рана была перевязана, чай выпит и пироги испробованы, Егор поднялся и поклонился:
— Спасибо вам, Евдокия Андреевна, за все. И вам, Марина. Я вас больше задерживать не стану. Дел у меня еще в городе много, а домой надо к вечеру поспеть.
Он потянулся за шапкой, но Марина вдруг встала перед ним, чуть смутившись.
— А ты… Вы, то есть, как в городе будете — сразу к нам, не стесняясь. Ладно? От вокзала близко, можно чуть передохнуть у нас, чайку попить. А потом и по делам. Зайдете? — волнуясь, спросила она.
Егор, будто и сам удивившись своим словам, ответил:
— Если Господь даст, и вы не против… — он с уважением посмотрел на Евдокию Андреевну, — я зайду.
— Ну вот и хорошо. Будем ждать, — улыбнулась бабушка. — Не против, а очень даже за.
Марина засветилась улыбкой, а бабушка добавила:
— Значит, не зря сегодня упал ты под нашими окнами.
Егор, смущенный и радостный, вышел на улицу, и холодный ноябрьский воздух показался ему теплее и мягче, чем утром.
По городу парень шел словно в тумане. Зашел в книжную лавку при церкви, заказал богослужебные книги, которые попросил отец, купил свечи, зашел в ГУМ: купил ленты, сахар и пряники. Потом вспомнил про нитки и про ситец.
Все делал быстро, но рассеянно, не вслушиваясь в разговоры продавцов, несколько раз ошибался с деньгами.
С ним рядом словно ходила невидимая тень Марины: он слышал ее задорный смех, видел ее глаза, даже чувствовал ее запах — нежный, цветочный. И эти звуки стояли у него в голове крепче городского гама.
Возвращаясь к вокзалу, где шумели трамваи и сновали люди, он не замечал ни мороза, ни толкотни. Только в груди билось новое, неведомое прежде чувство, от которого сам себе он казался и растерянным, и счастливым одновременно.
Поезд стучал равномерно, окна вагонов запотели, и за ними проплывали серые поля, перелески, деревушки. Егор сидел у окна, но ничего не видел: перед глазами снова и снова вставала Марина — ее взгляд, слышался голос, то, как она смеялась над его деревенской застенчивостью.
Когда электричка прибыла на его станцию, он вышел и зашагал знакомой дорогой к селу. Мороз хрустел под сапогами, в сумке бультыхались свечи и книги, другие покупки, а сердце было не здесь.
Каждая ель, каждая хата была знакома, его встречали как родного, но душа тянулась туда, в городскую квартиру с ковром на стене и бабушкиными пирогами.
Егор шел знакомыми тропками, кланялся встречным, а сам ловил себя на том, что улыбается без причины.
Никто в селе еще не знал, что его сердце уже выбрало — и выбрало не по воле отца и церкви, не по надобности, а неожиданно, нечаянно.
Дома его ждали. Матушка Евдокия, услыхав стук калитки, сразу выбежала на крыльцо:
— Ну как, Егорушка? Все ли справил? Не замерз? Все хорошо?
Он показал на полную сумку:
— Вот! Слава Господу! — и улыбнулся так, что у нее сердце дрогнуло: давно не видела сына таким. Что-то случилось в городе, и слава Богу — хорошее.
Девочки подскочили, расспрашивая о городе: какая погода, что видел, какие люди, ехал ли на трамвае, а на метро? А что в магазине еще было?
Он отвечал рассеянно, мягко гладя сестренок по головам, и снова та странная улыбка блуждала на его лице.
Отец Михаил сидел за столом, пил чай, поднялся, поздоровался с сыном, принял книги.
Он пристально посмотрел на Егора и сразу, как и жена, почувствовал — что-то изменилось. Взгляд Егоркин был не тот, что раньше: не сосредоточенно-церковный, а светлый, мягкий, как у человека, в сердце которого поселилась тайная радость.
— Ну что, сын, — сказал Михаил ровно, но с вниманием, — все ли в порядке? Не случилось ли чего в городе? Что-то ты какой-то не такой!
— Все в порядке, батюшка, — ответил Егор, опуская глаза. — Устал немного, можно я лягу?
Отец кивнул, Егор поспешил покинуть горницу, пока дозволено.
Отец еще некоторое время сидел, потом медленно перекрестился. Он понял: в душе сына зажглось новое чувство. Но что это за чувство и к чему оно приведет — того Михаил пока не знал.
…Дня два Егор ходил сам не свой: помогал как обычно в церкви, сестрам с уроками, матери по хозяйству, пел в хоре, но все делал будто через силу, словно мысли его все время ускользали куда-то вдаль.
Матушка снова заметила:
— Уж больно задумчив ты, сынок. Не хвораешь ли? Не случилось ли чего? — погладила сына по голове.
— Нет, матушка, — тихо ответил он, улыбнувшись, перехватил ее руку и поцеловал.
Но ночью он ворочался, долго лежал без сна, и сердце тянуло в город, к Марине.
На третий день он подошел к отцу, пряча глаза:
— Батюшка, книги-то я привез, да там в лавке сказали, что какие-то новые поступления будут на следующей неделе. Для певчих. Надо бы съездить еще, вдруг уже пришли?
Егору было невмоготу лгать, но еще больше невмоготу ему было не видеть Марину. Он мечтал хоть краем глаза, хоть на секундочку увидеть ее еще раз.
Отец Михаил взглянул пристально в лицо сына. Тот не сумел выдержать, отвел глаза моментально.
— Что-то ты зачастил в город? Вроде как не любишь? — спросил отец.
Егорушка смутился, покраснел:
— Не люблю… так ведь книги… может, что нужное нам… батюшка. Но коль не надо — так и не поеду.
Егор маялся. Михаил это видел, а потому позволил. Он верил своему сыну и точно знал: ничего плохого с Егором произойти не может.
— Ладно. Поезжай. Но смотри — не ради пустого едешь, а ради дела.
— Да, батюшка, — тихо ответил Егор, перекрестился и отошел.
И сердце его дрогнуло радостно: скоро он снова увидит ее.
Михаил же долго молился, прося Господа направлять его сына по пути праведному, пребыть с ним ангелами своими святыми и силой своей.
Татьяна Алимова