В одном сердце, что было подобно хрустальному сосуду, жили две души. Не сестры, но вечные спутницы. Одну звали Серафина, и была она подобна утреннему солнцу. Другую — Ноктис, и была она как безлунная ночь.
Серафина видела мир в сияющих красках. Каждая капля росы на паутинке была для неё алмазом, каждый встречный — носителем доброй вести. Она наполняла сосуд светлыми мыслями, и от этого он сиял изнутри, а по утрам в нём распускались цветы благодарности.
Ноктис же видела корни вещей. Она замечала паутину, а не росу, и знала, что алмаз можно обратить в осколок. Она собирала тени сомнений и семена печали, и в её углу сосуда клубился густой, чёрный туман. Она шептала: «Мир жесток. Людям нельзя доверять. Зачем любить, если всё равно будет больно?»
Шли годы. Соседние сердца дивились: как может один сосуд вмещать и сияющий день, и глухую ночь?
Однажды в сердце пришла Великая Буря — утрата, что повалила старые дубы надежды и размыла тропинки веры. Серафина, как всегда, попыталась увидеть просвет в тучах, но боль была так сильна, что её свет померк. Она лежала на дне сосуда, беспомощная и угасающая.
И тогда Ноктис, что всегда лишь пряталась в тени, вышла вперёд. Она не стала притворяться, что боли нет. Она обняла свою тёмную сестру и сказала: «Я знаю эту боль. Я помню каждую царапину, каждую слезу. Давай не будем убегать. Давай переживём это вместе».
Она не стала зажигать фальшивых звёзд. Вместо этого она стала глубиной, в которой можно утонуть и не разбиться. Она стала тишиной, что слышит самые отчаянные крики. Она взяла на себя всю тяжесть скорби, всю горечь слёз. И в этой глубине, в этой честности, случилось чудо.
Серафина, напившись этой тёмной, но чистой воды принятия, начала медленно возрождаться. Её свет стал иным — не слепящим и наивным, а тёплым, мудрым, прошедшим через тьму. А туман вокруг Ноктис рассеялся, и оказалось, что это не тьма разрушения, а бархатная ночь покоя, необходимая для отдыха и исцеления.
И хрустальный сосуд засиял по-новому. Уже не яростным полуденным светом и не мраком отчаяния, а мягким, переливчатым сиянием, в котором золотые лучи Серафины танцевали с серебристой мудростью Ноктис.
Сердце поняло, что оно цело не вопреки их противоборству, а благодаря их союзу. Светлая душа давала крылья, чтобы лететь к солнцу. Тёмная — корни, чтобы пережить бурю. И в их вечном танье, в их споре и примирении, рождалась та самая, единственная в своём роде, прекрасная и полная Душа.