Если честно, я всегда думал, что моя жизнь - это формулы и схемы. Платы, проводники, тестеры, аккуратные чертежи и понятный результат: сломалось - нашел причину - починил.
Театр ворвался в эту систему как удар молнии в трансформаторную будку. Красиво, ярко, громко и очень разрушительно.
Он разнес в щепки мой первый брак, подарил вторую любовь, ради которой я, по сути, вошел в чужую семью и все там перевернул, а потом еще и буквально ударил по голове железной трубой в лифте.
В какой-то момент мне предложили простой выбор без подсказок: лежать или подниматься. Я поднялся.
Инженер, который ушел в актёры
Я родился в Ленинграде, в обычной семье, где о сцене никто даже не думал. В детстве у меня были нормальные мальчишеские интересы: хоккей, космос, техника.
Мне нравилось, когда все понятно, просчитываемо, когда есть четкий алгоритм. Логично, что я оказался в Ленинградском институте точной механики и оптики, на факультете электронных вычислительных машин.
Институт я закончил, диплом получил, три года честно работал по специальности. Это не легенда для резюме, а реальность: сидел за железом, искал поломки, чинил, проверял.
Мне и вправду нравилось, что в этой работе есть порядок. Никаких эмоций, никаких аплодисментов, только ты и система, которая либо работает, либо нет.
Но в моей жизни рядом с инженерией вдруг появилась еще одна линия - Народный театр. Сначала полушутя: попробовал, понравилось, вышел на сцену, услышал тишину зала перед твоей репликой и понял, что это то, чем я хочу заниматься всю жизнь.
В театре ничего нельзя посчитать до запятой, зато можно почувствовать, как живой человек реагирует на живого человека.
Чем больше я играл в Народном театре, тем яснее понимал: обратно в мир только железа я уже не вернусь. В итоге я собрал волю в кулак и пошел поступать в ЛГИТМиК, на курс Льва Додина.
Для многих знакомых это выглядело как сумасшествие: взрослый мужик, с дипломом, со стажем, вдруг уходит в "эти ваши актёры". Но для меня это был не прыжок в неизвестность, а шаг туда, где я наконец чувствовал себя живым.
В Малом драматическом театре я оказался не по случайной раздаче. Это была школа выживания и взросления. Репетиции до изнеможения, гастроли, ощущение, что ты часть чего-то большого.
Я быстро вписался, рос, учился. Громкие спектакли, уважение коллег, ощущение, что ты на своем месте. И параллельно - семья, сын, жена, которая ждет дома. Тогда я еще не понимал, какую цену за все это буду платить.
Как театр медленно "выедает" дом
Первый раз я женился рано. Мы с Валентиной познакомились еще в студенчестве, все было по классике: влюбились, расписались, родился сын Ваня.
На тот момент я был еще инженером, и наша жизнь выглядела довольно понятной: работа, очереди, детские болезни, общие планы.
А потом в эту конструкцию вошел театр. Сначала вроде аккуратно: репетиции, показы, какие то небольшие гастроли. Потом чаще, дальше, дольше. В МДТ я набирал обороты - спектакли шли один за другим, мы объездили полмира, я чувствовал, как у меня "растут крылья".
Проблема в том, что когда у тебя растут крылья, ты иногда перестаешь смотреть вниз. А внизу - кухня, коляска, уроки, бытовые мелочи, в которых жена одна. Я возвращался с гастролей уставший, но довольный.
Она встречала меня уставшая, но без аплодисментов. В какой то момент наши диалоги начали сжиматься до пары дежурных фраз.
Я этого тогда не осознавал. Считал, что все "временно", "так у всех", "надо потерпеть". На самом деле я просто постепенно исчезал из дома, даже когда физически там находился.
Валентина тащила быт и сына на себе, а я занимался тем, что влюблялся в собственную профессию и одно очень приятное чувство - когда тебя узнают, хвалят, зовут еще.
Когда стало понятно, что брак трещит по швам, было уже поздно что то чинить на ходу. Разговоры сводились к взаимным претензиям, к обидам, которые копились годами. Мы прожили вместе тринадцать лет и рассыпались на осколки. Я ушел из семьи и, по сути, оказался между гримеркой и чьими то диванами.
Мог бы сейчас сказать, что виноват театр, гастроли, жизнь артиста. Но если честно, театр сам по себе никого не разрушает. Разрушает то, что ты выбираешь его вместо дома и считаешь это нормой. Я так и делал.
Чтобы пережить эту яму, я выбрал не самый тонкий способ - бутылку в портфеле. Этот портфель я таскал с собой как талисман: пьеса, сценарий, блокнот, а на дне - водка.
Не запои, не черная полоса, но регулярное "отхлебнуть, чтобы не так болело". Это не помогает. Просто на время делает тише внутренний шум, а потом возвращает его громче.
Странным образом при этом я не отстранился от сына. С Иваном мы продолжали общаться, я приезжал, интересовался его жизнью, видел, как он растет, тянется к той же профессии.
Возможно, именно это не позволило мне окончательно превратиться в мужчину, который "снялся" из собственной семьи и забыл, что у него есть ребенок.
С Валентиной мы не стали врагами. Наверное, потому, что оба понимали: не было одного злодея и одной жертвы. Был процесс, в котором каждый где то недодал, где то промолчал, где то не дожал. Театр стал ускорителем этого процесса, но нажимал на газ я сам.
Я ее отбил у другого
После развода у меня начался тот период, который снаружи может выглядеть как "творческий поиск", а изнутри напоминает болото. Работа есть, имя есть, театр есть, а дома по прежнему никого нет.
Ты возвращаешься после спектакля в пустую квартиру или в очередную съемную комнату и вдруг понимаешь, что играть умеешь, а жить - не очень.
Вытащила меня оттуда вторая профессия - режиссура. Я поступил на режиссерский, начал думать не только о своей роли, но и о всей конструкции спектакля.
Захотел поставить "Фрёкен Жюли" и стал собирать команду. Нужен был сильный художник. Так в моей жизни появилась Елена Дмитракова.
Сначала я увидел ее работы - точные, нервные, без лишней красоты. Потом ее саму - спокойную, ироничную, с очень живыми глазами. И довольно быстро понял, что это не просто коллега. Проблема была в одном - свободной она не была.
Я мог бы сейчас аккуратно сгладить формулировки, но смысла нет. Я действительно "отбил" ее у другого мужчины. Осознанно, без иллюзий. Поставил на карту репутацию, отношения с людьми, все, что было.
Я понимал, что делаю больно, и все равно шел вперед, потому что впервые за долгое время чувствовал, что живу не в роли, а по настоящему.
Лена оказалась тем человеком, который не только принял меня с моими тараканами, но и начал потихоньку выгонять их из головы. Она увидела, что я сползаю в алкогольную привычку, и не стала играть в воспитателя.
Просто была рядом и не отпускала. Казалось бы, фраза "требуется помощь" для мужчины звучит как слабость. Я тогда честно признался: мне правда нужна помощь. И получил ее.
Мы поженились, начали строить общий дом с нуля - без оглядки на прошлое, но и без попытки его вычеркнуть. В 2002 году родилась наша дочь Ева.
Этот маленький человек очень быстро расставил акценты: можно сколько угодно играть суровых следователей и полковников, но настоящий экзамен - это ночи без сна, температурящие дети и умение не сорваться, когда ты сам устал до предела.
Лена давно не "жена при актере". Она главный художник Театра на Васильевском, профессионал с большим именем. У нас с ней нет творческой ревности.
Наоборот, дома можно прилететь с репетиции, вывалить на кухню всю свою актерскую или режиссерскую нервотрепку и получить честный разбор полетов. Не по принципу "ты гений", а по принципу "здесь круто, а здесь халтура, подтяни".
Конечно, у нас не сахар. Мы умеем и поссориться, и помолчать, и дверью хлопнуть. Но в отличие от моей первой попытки семейной жизни, сейчас я не бегу от разговора.
Могу признать, что был неправ, что перегнул, что снова ушел в работу с головой. И самое главное - у меня больше нет желания исчезать из дома, когда становится тяжело.
Удар
Есть события, после которых ты уже не можешь жить по инерции. Для меня таким событием стало нападение в подъезде. Август, обычный день, обычный лифт в доме на Камышовой улице. Я захожу внутрь, двери начинают закрываться, и в этот момент по голове прилетает что то тяжелое и металлическое.
Дальше - обрывки. Кровь, гудящий череп, попытка дойти до квартиры. Вспышками помню коридор, испуганное лицо Лены, сирену скорой. В больнице врачи сделали то, что должны были сделать, - трепанация, пластина, долгий отходняк.
Но самый странный эпизод случился где то между этажами. Как будто выключили свет, а потом где то в темном пространстве я очень ясно услышал: "Вставай, ты еще не все сделал".
Не громко, не пафосно, без труб и ангелов. Просто как констатацию факта. И я действительно поднялся.
Позже стало понятно, что эта история тянется ниткой из прошлого. За какое то время до нападения я вмешался в конфликт вокруг Валентины и ее второго мужа.
Там было все: угрозы, "качки" в подъезде, испорченные шины, разговоры на повышенных тонах. Я не пошел тогда в милицию, решил, что разберусь сам. В итоге получил железкой по голове уже от других людей.
Следствие сначала шло вяло. Записи с камер долго никого не интересовали. Потом нашлись люди в погонах, которые все таки занялись этим всерьез, и виновного нашли. Правосудие, как принято говорить, восторжествовало. Но для меня главным стало не это.
После операции я долго ходил в кепке, пряча шрам. Сначала стеснялся, потом привык. Этот шрам и пластина внутри стали постоянным напоминанием: жизнь может закончиться в один абсолютно бытовой момент, в тупике лифта.
И если ты до этого момента жил не так, как хотел, то с претензиями будет обращаться не к режиссеру, не к театру, не к судьбе, а исключительно к самому себе.
Я стал внимательнее относиться к тому, куда трачу время и силы. Меньше играю в героя в тех ситуациях, где нужен закон, а не "мужской разговор". Быстрее говорю "люблю" тем, кого люблю, чтобы потом не жалеть о том, что не успел.
И по другому смотрю на каждую возможность выйти на площадку или сцену: это уже не рутина, а бонус. Мне один раз очень конкретно показали, что никто не обязан его продлевать.
Последний вагон
Мой роман с кино начался поздно, но как то очень по моему. Я долго держался за театр, как за родной дом, и на камеру смотрел с осторожностью. На "Ленфильме" я оказался вовсе не как "звезда", а как человек, который пришел искать работу, потому что дома ему сказали простой текст: "Иди и работай".
Сначала были маленькие роли, эпизоды, участие "по касательной". Потом меня свела судьба с кастинг директором Инной Шлионской. Это тот редкий случай, когда один человек действительно может изменить чужую профессию.
Я уже почти махнул рукой на кино, а она буквально затолкала меня в так называемый последний вагон. Так я попал в "Тайны следствия".
Сначала планировалась небольшая роль, без особых перспектив. Но в процессе все развернулось так, что я стал Леонидом Кораблевым - оперуполномоченным, который по уши влюблен в Марию Швецову. И здесь отдельное спасибо Анне Ковальчук.
Да, я к тому времени давно играл в театре, был взрослым человеком, но на площадке многому учился у нее. Она никогда не давила, не "учила жить". Просто показывала, как можно работать в кадре честно, точно, без фальши.
После "Тайн..." ко мне прилипли мундиры. Я смеюсь, что инженер во мне нашел в погонах нужную структуру.
Подполковник в "Улицах разбитых фонарей", следователь в "Ментовских войнах", начальник колонии в "Гончих", Бабушкин в "Ментовских войнах", журналисты, бизнесмены - мужчины, которые принимают решения и отвечают за них.
В жизни это удается далеко не всегда, зато на экране у тебя есть шанс сыграть того, кем ты в глубине души хотел бы быть.
Иногда зрители забывают, что ты - актер, и воспринимают героя как живого человека. Пишут письма не Игорю, а Кораблеву, просят "не бросать Марию", переживают за его любовь. Это дорогого стоит. Значит, ты сумел провести линию так, что человек на другом конце экрана поверил.
Параллельно живет и другая моя роль - отец. Сын Иван пошел в ту же профессию, служит в "Театре post". Смотреть на него со зрительного зала - отдельная гордость и отдельная боль.
Хочется подойти и начать раздавать советы, как когда то раздавали мне, но я стараюсь держаться. Это его дорога. Я могу быть рядом, но не вместо него.
Дочка Ева выбрала другой путь. Она пробовала журналистику, думала о психологии, теперь идет в медицину. Меняет решения, пробует, ищет. Мне это нравится. Значит, у человека есть внутренний двигатель, а не только чужие ожидания.
Дома у нас сейчас все просто. Театр, кино, собаки, кухня, обычные разговоры. Мы с Леной стареем, дети взрослеют, и это нормально. После всего, что уже случилось, мне хватает очень простого набора: работа, которую я люблю, люди, к которым хочется возвращаться, и шрам на голове, который не дает зазнаваться.
Я правда могу сказать, что счастлив. Не потому, что у меня идеальная биография. А как раз наоборот - потому что со всем этим кривым маршрутом, с разрушенными и построенными семьями, с ошибками и поздними успехами я все равно пришел туда, где мне хорошо.
Этот текст - художественная стилизация под интервью, основанная на открытых интервью, биографических материалах и известных фактах про героя.
Если вам понравился данный формат, прошу поддержать 👍