Пыльный кабинет завален книгами и исписанными листами. Воздух густой от запаха старой бумаги и табака. Я очнулся здесь, в самом эпицентре истории, которую знал лишь по учебникам. Передо мной, за простым столом, сидел он - человек с усталым, испещренным морщинами лицом и пронзительным взглядом, в котором читалась вся тяжесть мира. Джордж Оруэлл. Только что была поставлена последняя точка в романе «1984».
Я знал, что у меня есть лишь минуты. Достав из кармана невесть откуда взявшийся смартфон, я быстро нашел нужную новость и протянул ему, как вещественное доказательство из грядущего.
- «Россиян призвали НЕ ОБСУЖДАТЬ личную информацию рядом с «умными» колонками, — прочел я вслух. - В Роскачестве заявили, что такие устройства постоянно анализируют звук и используют данные, чтобы составить точный профиль пользователя: его интересы, привычки и даже маршруты. Полную приватность можно обеспечить, только отключив микрофон.», - гласила последняя новость.
Оруэлл медленно отложил потрёпанную рукопись, затянулся сигаретой и смотрел на меня усталыми, но пронзительными глазами.
- Боже мой. Вы подтверждаете самый мой чёрный прогноз. Я писал о «телекранах» как о метафоре, как о логическом завершении тоталитарного импульса. Я думал, это будет грубый, топорный инструмент государства, который все будут ненавидеть и бояться. А вы говорите... «умные колонки»? Люди... «добровольно» ставят эти устройства в свои дома? В самые интимные уголки своей жизни? И платят за это свои деньги?
Он покачал головой, горько усмехаясь.
- Это даже не «двоемыслие». Это какое-то «добромыслие». Они сами протягивают руки за наручниками, убеждая себя, что это для их же удобства. Чтобы им предложили товар, который они ещё не успели захотеть. Министерство Правды не нужно, когда каждый сам становится своим собственным Большим Братом, добровольно делясь каждой своей мыслью, каждым капризом. И самое ужасное в вашей новости — не сам факт слежки. А то, что советуют «не обсуждать» рядом с устройством. Значит, они знают. Они осознают, что за ними следят, и это становится для них новой нормой. Они не вырывают «глаз» из своей стены, они просто шепчутся в углу, надеясь, что их не услышат. Это и есть принятие рабства. Спасибо, что принесли мне это известие. Оно ужасно. Оно доказывает, что моя книга была не предупреждением, а всего лишь... констатацией факта, который ждал своего часа. Телекран победил. И он оказался не страшным и чуждым, а удобным и милым. Вот что по-настоящему пугает.
Мне стало не по себе от его слов. В них была горькая правда, которую я, житель этого «будущего», предпочитал не замечать.
- Да, Джордж, мир изменился... Я очень полюбил твой роман, он стал одним из моих самых любимых. И так странно осознавать, что не смотря на осознание всей глубины твоей идеи, я сам пришел к «подобному комфорту». Понятие интимности, личного пространства, действительно будто полностью изжило себя и стало нормой.
Оруэлл глубоко затянулся, пепел сигареты упал на исписанные листы. Его взгляд стал не столько осуждающим, сколько полным тяжёлого понимания.
- Вы подтверждаете мою самую горькую догадку. В «1984» несогласные бунтовали. Они искали щели в стенах, уголки без глаз. Они ненавидели систему, даже когда подчинялись ей. Но вы... вы «любите» свой комфорт. И в этом - его окончательная, тотальная победа. Не нужно ломать души силой, если можно их... купить. Купить удобством. Подарить человеку ощущение связи, знания, развлечения — и попросить взамен лишь его душу, по крупицам, по миллиметру. И он сам, с благодарностью, будет отдавать её, пока не останется ничего, что стоило бы скрывать. Интимность... Личное пространство... Это были не просто понятия. Это была тренировка свободы. Умение быть наедине с собой - последний оплот независимого мышления. Если его нет, то и мыслить нечем, кроме как готовыми блоками, которые система подбрасывает тебе для твоего же «комфорта». Странная ирония: я боялся, что мир станет тюрьмой. А он стал... уютной клеткой. И самые страшные цепи - это те, которые ты перестал чувствовать на своих запястьях.
Желая отвлечь его и себя от мрачных мыслей, я задал вопрос, который давно вертелся у меня в голове. - А каким ты представлял себе будущее? Каким в твоем представлении должен был быть 2025 год?
Оруэлл отложил сигарету, тщательно погасил её о пепельницу. Его взгляд потерялся где-то за пыльным окном, за пределами его скромного кабинета.
- Честно? Я не представлял его вовсе. Я не был пророком, я был диагностом. Я видел раковую опухоль на теле нашего века - тоталитаризм, культ государства, уничтожение правды - и просто описал мир, в котором эта опухоль разрастётся и поглотит всё. Я думал, 2025 год... Он должен был быть либо «хуже», либо «лучше». Либо открытый, кровавый террор, опирающийся на грубую силу. Либо - очищение. Провал этой чудовищной машины. Возвращение к чему-то человеческому. Но то, что вы описываете... Это третий, самый коварный путь. Путь, которого я боялся, но не сумел предвидеть. Я представлял себе «Большого Брата» — отца, тирана, которого боятся и, по приказу, любят. Железный сапог на горле человечества. Но я не сумел предвидеть... «Маленькую Сестру». Невидимую, вежливую, услужливую. Она не требует любви к лидеру. Она предлагает тебе песню, которую ты хотел услышать, товар, о котором ты мечтал. Она не ломает тебя в подвалах Министерства Любви. Она просто... «знает» тебя. Знает лучше, чем ты сам себя. И, зная, направляет твои желания, твои страхи, твои мысли в нужное ей русло. Я думал, враг будет у ворот, и мы будем сражаться с ним. Я не думал, что враг войдёт в наш дом под видом слуги, и мы сами пригласим его выпить чаю. Так что нет. Я не представлял «этого» 2025 года. Я представлял диктатуру. А вы построили... опеку. И самое ужасное, что подопечные обожают своих опекунов. В этом ваше превосходство над моим мрачным воображением. Вы не боретесь с системой. Вы её обнимаете. И это - её окончательный и полный триумф.
Последний вопрос вырвался у меня сам собой, от всей накопленной тяжести этого диалога. - Что ты чувствуешь от этого? - спросил я.
Он медленно провел рукой по лицу, и в его глазах читалась не столько гнев, сколько глубокая, всепоглощающая усталость. Та усталость, что приходит не от работы, а от прозрения.
- Что я чувствую? Не триумф. Писатель, чьё самое мрачное предупреждение стало реальностью, не должен чувствовать триумф. Он должен чувствовать скорбь. Я чувствую... странную пустоту. Как будто я кричал «Пожар!» в толпу, а люди приняли мой крик за рекламу нового вида отопления и пошли покупать его в свои дома. Я боялся боли. Боялся страха. Боялся голода и пыток. Но я недооценил силу «скуки» и «удобства». Я думал, люди восстанут, когда у них отнимут свободу. Я не учел, что они с радостью обменяют её на развлечение и комфорт. Что они сами отдадут её за возможность не думать, не выбирать, не нести ответственность. И теперь, глядя на ваш мир... я чувствую горькое разочарование. Не в вас лично, поверьте. А в той человеческой природе, которую я, как мне казалось, понимал. Я думал, жажда свободы неистребима. Оказывается, её можно усыпить, подарив иллюзию выбора между тремя одинаковыми брендами мыла. Но больше всего... я чувствую одиночество. Одиночество человека, которого услышали, но не поняли. Мою книгу будут читать в вашем мире? Да. Но как исторический курьёз. Как описание «того, что могло бы быть, но, к счастью, не случилось». А то, что случилось на самом деле, оказалось гораздо тише, удобнее и.… банальнее. Вы не живете в моём кошмаре. Вы живете в его изящной, комфортабельной пародии. И от этого мои чернила кажутся мне ещё чернее, а эта комната — ещё холоднее. Простите. Сегодня я писать больше не смогу.
Он снова повернулся к окну, и я понял, что разговор окончен. Воздух в комнате стал тяжелым, как свинец, наполненным горечью пророчества, которое не просто сбылось, но было превзойдено банальной реальностью. Я снова почувствовал знакомое головокружение, и пыльный кабинет начал расплываться, возвращая меня туда, откуда я пришел. В наш удобный, комфортный, прозрачный мир.
_______________________________________________________________________
Мы добровольно купили себе «телекраны», приняли слежку как норму и назвали это комфортом. Самый страшный тоталитаризм - не тот, который ломает тебя извне, а тот, который ты сам впускаешь в свой дом, обменивая на него кусочки своей свободы, приватности и независимого мышления. Мы не живем в «1984», мы живем в его удобной, дружелюбной и оттого еще более тотальной версии.
P.S. А вы когда-нибудь задумывались, слушая свою «умную» колонку, что на другом конце провода может быть не только помощник, но и внимательный наблюдатель? Что вы думаете? Оруэлл был прав, предсказав суть, но ошибся в форме?
#Оруэлл #1984 #умныйдом #будущее #философия #технологии #слежка #приватность #дистопия #BigBrother #общество #Яндекс #Алиса