Как жил и творил отец «Славы КПСС» и «Живу — вижу»
«Совершенно революционным образом он изменил представление о пространстве картины, которая очень долго оставалась консервативным полем художественного высказывания. Ему удалось соединить два плана пространственного языка, пространственной речи», — отзываются эксперты об одном из ключевых художников современного российского искусства Эрике Булатове. Яркого представителя отечественного концептуализма не стало в минувшее воскресенье, 9 ноября, на 93-м году жизни. О его уникальном стиле, культовых полотнах, о том, почему не может быть «Булатова номер два», и новой выставке в казанской галерее современного искусства «БИЗON», где будут представлены работы Булатова, — подробнее в нашем материале.
«В своих поисках Булатов пошел дальше авангардистов»
Одного из ключевых художников российского концептуализма Эрика Булатова не стало 9 ноября. Он скончался в 92 года в Париже, где жил больше 30 лет. Булатов — один из последних титанов, который мыслил большими категориями, «переосмысливал контекст советского общества и выражал его средствами современного искусства», был очень авангардным художником-первооткрывателем, говорят о нем эксперты «БИЗНЕС Online».
Его часто называют в числе тех, кто основал соц-арт (жанр постмодернистского искусства 1970–1980 годов). Сам он это отрицал, называя себя больше реалистом. «Булатов говорил, что он никакой не художник соц-арта. При этом все, что он делал, очень легко ложится в эту канву. Он, так или иначе, перефразировал, переосмыслял советскую действительность. И это у него получалось», — говорит искусствовед, старший научный сотрудник ГМИИ РТ, преподавательница КФУ Разиля Ильясова. С одной стороны, добавила собеседница газеты, Булатов, как художник нонконформист, должен был противостоять (режиму — прим. ред.), быть каким-то диссидентом, но в то же время очень мягко, гибко, даже толерантно, умел работать и в официальном искусстве, занимался иллюстрацией детских книг, экспериментировал.
Булатов был одним из самых дорогих современных отечественных художников. Его хит «Слава КПСС» (первый ее вариант, написанный в 1975 году) продан в 2008-м на лондонском аукционе Phillips более чем за 1 млн евро. После его кончины, отмечают спикеры нашей газеты, стоимость его картин поднимется в 2 раза. Собственно, из-за дороговизны полотен Булатов скудно представлен в российских музеях. При советской власти музеи не покупали нонконформистов, отмечают эксперты, а после распада Советского Союза уже не могли себе это позволить. Сегодня большая часть его работ находится в иностранных частных коллекциях, в центре Помпиду, в Лувре. В собраниях российских музеев его работ всего несколько. В Русском музее — одна живописная работа, которую подарил немецкий коллекционер Петер Людвиг, и несколько листов графики.
В Третьяковкской галерее есть работы, которые им подарил сам Булатов и полотна от благотворительного фонда миллиардера Владимира Потанина. Среди самых известных работ «Разрез», «Горизонт», «Брежнев. Советский космос», «Брежнев в Крыму», «Единогласно» и многие другие. Любопытная история была с уже упомянутым произведением «Слава КПСС». Ее Эрик Владимирович написал дважды. Первое в 1975 году, которое продали в 2008-м на лондонском аукционе. Оно, рассказывал в одном из своих интервью художник, оказалась в руках человека, который не показывал работу, не давал ее на выставки, хотя обещал. Булатову «это надоело» и он повторил работу. Эта «Слава КПСС» из собрания Владимира и Екатерины Семенихиных подарена осенью 2016 года парижскому Центру Помпиду. Даже известный французский режиссер Гаспар Ноэ восхищался работами Булатова, называя его «величайшим русским художником» и «веселым и теплым человеком», в интервью российскому Forbes.
«Булатов был первооткрывателем метода совмещения текста с реалистичным живописным пространством, в котором плоскостная шрифтовая композиция объединялась с перспективным изображением пейзажа, — говорит кандидат искусствоведения, старший преподаватель КГАСУ Гузель Файзрахманова. — Его рубленые слова „Живу — вижу“, „Стой — иди“, „Как идут облака“ уходят в перспективу, где две изобразительные системы взаимодействуют несмотря на свою разнородность». В этом, добавила Файзрахманова, Булатов продолжает поиски советских художников 1920 годов, художников русского авангарда со всеми их шрифтовыми композициями. «То‑то и оно», например, вообще перефразирует обложку поэмы Маяковского «Про это», сделанную Александром Родченко. Но Булатов в своих поисках пошел дальше авангардистов.
Сын партийного работника и польской эмигрантки
«Великий романтик, художник-моралист», как его называл в своей книге известный американский журналист Эндрю Соломон, родился в Свердловске (Екатеринбург) в семье партийного работника Владимира Борисовича и стенографистки Раисы Павловны, эмигрировавшей в 15 лет из Восточной Польши. Были ли у Булатова татарские корни? Все-таки фамилия с тюркской основой не может не вызвать этот вопрос. Как рассказывал в одном из своих интервью сам мастер, сведений о семье сохранилось немного. «Моя фамилия — не псевдоним. Отца звали Владимир Борисович Булатов. Семья из Саратова. Я почти ничего не знаю о своих корнях. Почему-то никогда не говорилось, кто наши предки, что за семья. Но и я никогда не интересовался», — поделился герой.
Именно папа заметил художественные способности сына. Когда Эрику было 8 лет, отец, уходя на войну, завещал жене не бросать рисование. После смерти мужа она решила выполнить его завет. Она показывала рисунки сына профессиональным живописцам, и сначала Булатов попал в кружок рисования, работающий в доме пионеров, а после — в художественную школу. Здесь он познакомился с будущим значимым русским художником-нонконформистом своего поколения Олегом Васильевым, дружба и сотрудничество с которым продолжились долгие годы.
Дальнейшее творческое становление Булатова связано с учебой на живописном факультете Художественного института им. Сурикова, куда он поступил в 1958 году. В студенческое время он сблизился с мастерами живописи старшего поколения, оказавшими решающее воздействие на формирование его мировоззренческих и творческих принципов. В 1953-м знакомится с мэтром абстрактного искусства Робертом Фальком, который поддерживал молодых живописцев. Второй судьбоносной встречей стало общение с классиком книжной графики Владимиром Фаворским. Художник признавался, что общение с Фальком и Фаворским позволило ему выработать самостоятельное отношение к соцреализму и актуальной художественной повестке.
Не имея в те годы возможности выставлять картины, Булатов начал рисовать иллюстрации для детских книжек. Сначала в небольшом издательстве «Малыш», куда его с Ильей Кабаковым привел и преподал первые уроки Олег Васильев, затем, уже к концу института, работал в «Детгизе» у Бориса Дехтерева - преподавателя в институте и главного художника издательства.
Булатов очень много делал как детский иллюстратор, как и все московские концептуалисты и когда-то он обратил внимание на такие простые надписи, как «Не переходите дорогу перед близко идущим поездом», «Не прислоняйтесь», «Опасно», говорит профессор школы искусств и культурного наследия Европейского университета в Санкт-Петербурге Глеб Ершов. Поскольку повседневная такая инфографика сопровождала как бесконечно инструктивный язык советского человека, то от него старались избавиться и как-то отмахнуться. «Да, они понимали, что именно с помощью этих вот лозунгов и словесных сигналов мы взаимодействуем с реальностью, может быть, опосредованно, не напрямую. И ему удалось эти слова, слоганы встроить в оптику человека того времени и обнаружить, дезавуировать мир, который с помощью этих включений, сигналов словесных обнаруживал тайные смыслы. То есть, Булатов фактически проложил в своей среде дорогу к работе с концептуальным пространством современности с помощью своего изобретенного приема он раскрыл глаза даже, если так можно сказать, на действительность», — пояснил искусствовед.
С конца 1980-х Булатов жил за рубежом: сначала в Нью-Йорке (с 1989 года), затем — в Париже. Несмотря на это, художник активно участвовал в выставках в России, по его эскизам реализовывались крупные арт-проекты. Лет 5-7 назад он начал создавать металлические скульптуры в виде букв. Например, 18-метровая работа «Вперед» на бывшем военном заводе на юге Франции, 7-метровая «Все не так страшно».
12 декабря в казанской галерее современного искусства «БИЗON» будут представлены работы Булатова. По словам арт-директора пространства Александра Шагулина, теперь эта экспозиция приобретает совершенно иное измерение. «Для нашего города, для каждого, кто ценит подлинное искусство, наш будущий проект станет чем-то бо́льшим, чем просто событие в культурном календаре. Это будет возможность не только увидеть знаковые работы мастера, но и осмыслить его наследие в свете произошедшего. Уверен, что произведения Булатова продолжат говорить с нами, вдохновлять и тревожить, напоминая о величии человеческого духа», — отмечает он.
«Работы его устарели, причем случилось это еще лет 20 назад»
В беседе с «БИЗНЕС Online» эксперты рассуждают, чем запомнится Булатов и какой вклад внес в культуру.
Глеб Ершов — профессор школы искусств и культурного наследия Европейского университета в Санкт-Петербурге:
— Совершенно революционным образом он изменил представление о пространстве картины, которая очень долго оставалась консервативным полем художественного высказывания. Ему удалось соединить два плана пространственного языка, пространственной речи — глубинный и плоскостный. План сообщения плакатной или инструктивной графики советской и трехмерной плоскости, трехмерного пространства ренессансной картины. И он, собственно, создал живопись, где есть возможность для внедрения текста в сам сюжет картины.
Есть такое понятие как «русский леттризм». Булатов и был новатором работы с текстом на плоскости. То есть, как наставить, как сделать так, чтобы текст был не просто сообщением, а еще и был соединен с изображением. Булатов создал такой жанр, как критическая картина — картина, которая дезавуирует или обнаруживает критику в самой себе. Это картины парадокса, где разные пространственные планы вступали в парадоксальную связь, когда изображение на плоскости оказывалось таким же окном, как и то изображение, в котором эта плоскость присутствует. Для будущих поколений художников плюс в том, что он сумел соединить классическое искусство и поп-культуру, примирил два типа языка.
Сергей Насекин — директор дизайн-студии «Айбат», коллекционер:
— Я работы Булатова в первый раз увидел, еще не зная, чьи они, будучи студентом, где-то в конце 1980-х. Тогда, конечно, они произвели впечатления на меня. Потому что было и свежо, с одной стороны. Но главным образом поразило то, что они были построены на шрифтах, близкие к графичному дизайну. Так же они чуть-чуть перекликались с советским конструктивизмом, русским авангардом. Но прошло время и я считаю, что работы его устарели, причем случилось это еще лет 20 назад. Сейчас они представляют чисто культурно-исторический интерес. Это не останется в истории искусства никак. Это даже не Константин Васильев, размышлять в работах Булатова не о чем. Они, что называется, были на злобу дня, на злобу момента. Вдохнуть в свое искусство вторую жизнь, новое дыхание, как это смогли некоторые выдающиеся художники, Булатову, на мой взгляд не удалось. Да и пытался ли он это вообще делать.
Разиля Ильясова — искусствовед, старший научный сотрудник Государственного музея изобразительных искусств, преподавательница КФУ:
— Эрик Булатов, конечно, создал свой авторский живописный язык — социалистическое искусство, которое возникло и характерно именно для позднесоветского искусства. И заключалось это искусство в том, что, используя, казалось бы, действующие фигуративные, соцреалистические методы и формы художественного языка, он еще добавлял туда, как и дуэт «Комар и Меламид», элементы соц-арта. Заключалось это в утрировании, иронии. Конечно, он повлиял на очень большое количество художников. Многие пытались его и копировать, и просто на основе его творчества что-то разрабатывать свое. Но Эрика Булатова № 2 не появилось.
Гузель Файзрахманова — кандидат искусствоведения, старший преподаватель КГАСУ:
— Настолько значительная фигура Эрика Булатова была, есть и останется для современного искусства, что все художественное сообщество переживает его уход как личную утрату. Даже люди, которые не знали Эрика Владимировича лично, но восхищались его творчеством, жизненной позицией и талантом. В дискуссии о том, что считать современным искусством, некоторые считают, что ныне живущий художник, наш современник, является представителем современного искусства. Я же согласна с теми искусствоведами, которые это мнение не разделяют, потому что можно быть современником физически, но ментально оставаться в XIX веке, начале XX или середине XX века, и мы видим множество тому примеров. Но именно Эрик Булатов был современен и в 70.90.1960-е годы, и конечно же, и сейчас. Особенно в контексте искусства Советского Союза.
Какое влияние оказало его творчество на современное искусство? Я не скажу, что были какие-то прямые последователи искусства Булатова. Да и это практически невозможно — настолько уникальным был его подход и работать в этом же ключе, значит, повторять авторский метод, копировать его, что бессмысленно. При этом, разные художники включают текст в свои живописные и скульптурные произведения, но совсем иначе.
Когда в 1991 году в Центре Жоржа Помпиду открылась одна из первых больших персональных выставок Булатова, французские зрители были восхищены его работами, хотя и не знали русского языка. Но советский контекст очень важен, потому что многие тексты воспроизводили запретительную советскую инфографику, например, в работах «Входа нет», «Стой-иди» и др. В его работах есть преодоление, поскольку эти условные табличками из советской действительности парят на фоне голубых небес с облаками, которые показывают, насколько безгранична свобода фантазии художника и человека, живущего в авторитарном советском обществе.
В апреле прошлого года мне повезло побывать на только что открывшейся выставке «Живу дальше. Лаборатория художника» в московском «Мультимедиа-арт-музее» (ММАМ). Выставка была подготовлена ММАМ и Фондом культуры «Екатерина», в коллекции которого находится собрание Булатова. Дело в том, что художник уехал за рубеж буквально за 2 года до распада СССР и с этого времени жил сначала в Нью-Йорке, затем, с 1991 года в Париже, то есть, российские музеи не закупили большое количество работ Булатова, его произведения в основном находятся в частных коллекциях. Среди экспонатов были и живописные картины, и большое количество рисунков цветным карандашом, которые ни в коем случае нельзя рассматривать как эскизы для больших живописных полотен. Они имеют свое вполне самостоятельное графическое значение, показывают блестящее владение Булатова графической и живописной техниками. Будучи выпускником Суриковского института у него была хорошая реалистическая школа. Булатов — один из последних титанов, который мыслил большими категориями, переосмысливал контекст советского общества и выражал его средствами современного искусства. Он был очень авангардным художником-первооткрывателем.
Дина Ахметова — искусствовед:
— У Эрика Булатова мне нравится фраза: «Я хотел всегда доказать, что социальное пространство ограничено, оно имеет границу, и свобода — всегда за этой границей». Он парадоксальным образом смешивает пространство традиционной картины и текст, а слово расширяет пространство. Его искусство одновременно сложное для восприятия, понимания смыслов и простое в этих посылах. Художник работал как фотореалист, его пространство максимально узнаваемо, но соединение элементов социальной действительности, в первую очередь, плакатов, рождает новые значения. Зрителю всегда есть, о чем рассуждать.
Эрик Булатов — художник узнаваемый, со своим оригинальным стилем, а это на самом деле большая редкость в искусстве. Его часто называют концептуалистом и родоначальником соц-арта в искусстве. А ведь это тоже огромное достижение — начать что-то делать первым. У него немало подражателей в современном искусстве, но он — первый. Мне в нем импонирует то, что сам он делал отсылки на русский авангард — того же Малевича, Эль Лисицкого, Родченко. Булатов — шестидесятник, в период его становления русский авангард переживал возвращение к зрителю, и Эрик Булатов не прошел мимо этого явления, а как истинный постмодернист вступил с ним в диалог на равных.
Эльвира Самигуллина, Ева Малиновская, Альфред Мухаметрахимов