Что может быть общего у советского школьника, воспитанного на научной фантастике, и «западных сказок» про эльфов? Оказывается, очень много. Пока одни книги учили меня покорять Вселенную, другие — понимать человеческую душу. И сейчас, спустя десятилетия, я уверен: именно эти жанры стали моими главными учебниками по жизни.
Здравствуйте мои дорогие и любимые читатели, подписчики и гости канала. Во всех книгах есть своя прелесть, найдите её и наслаждайтесь чтением.
Продолжаю писать о том, как книги учили, заставляли думать и творить.
Стальные сны о деревянных мечах
В восьмидесятые на окраине нашего городка с четырьмя военными заводами мир был чётким, как чертёж в учебнике по черчению. Он делился на светлое коммунистическое будущее, которое было где-то там, за горизонтом, и на серую повседневность, пахнущую борщом из столовой и махоркой в подъезде. Я был тем самым «трудным» ребёнком, для которого эти два мира не сходились. Руки чесались не к точным наукам, а к чему-то, что могло бы разорвать эту унылую ткань бытия. Моим окном в иное стала фантастика. Но не та, что была под запретом, а та, что была дозволена — с маркой «научная».
Её печатали в журналах «Юный техник» и «Техника — молодёжи». Это была особая порода фантастики — «фантастика ближнего прицела». Она не обещала сказочных королевств. Она обещала, что через двадцать лет мы будем покорять Венеру на атомных ракетах, строить города под куполами и лечить все болезни лучом лазера. Это был техно-оптимизм, одобренный ЦК КПСС. Миры Ефремова, Стругацких, Казанцева были полны инженеров, кибернетиков и отважных космонавтов. Они спорили о моральном кодексе строителя коммунизма, преодолевая пространственно-временные барьеры.
Я читал эти журналы до дыр, сидя на подоконнике в панельной хрущёвке. Я верил в эти стальные сны. Но в них не хватало крови. Не хватало тайны. Не хватало личного, а не коллективного подвига. Герои Ефремова были прекрасны, как статуи, но у них не было шрамов, не было тёмных углов в душе. Они не были похожи на меня — «трудного» пацана, который знал, что в подворотне иногда приходится драться не по правилам, и что в мире есть не только свет знаний, но и тень от сломанного фонаря.
И тогда, будто по какому-то тайному радиоканалу, сквозь эфир разрешённой фантастики начали пробиваться иные сигналы. Слово «фэнтези» мы тогда не знали. Для нас это были «волшебные сказки», «героическое фэнтези». Оно пробиралось контрабандой. Его привозили моряки-загранплавания, его перепечатывали на пишущих машинках в пяти экземплярах, его пересказывали друг другу вполголоса. Так было в нашем городке, хотя, говорят, на большой земле фэнтези появилось гораздо раньше.
Помню, как я впервые увидел не «Туманность Андромеды», а самодельную книжку с картой Средиземья на обороте обоев. Это был шок. Там не было ракет. Там были мечи. Не было логичных инопланетян — были древние, своевольные эльфы. Не было коллективного разума — был одинокий хоббит, который шёл в Мордор, потому что должен был это сделать. Не за идею, не за светлое будущее, а потому что иначе тьма поглотит всё, что он любит.
И я понял: вот оно. Научная фантастика, которую я любил, говорила: «Человек может всё, если будет опираться на разум и коллектив». А фэнтези, украдкой просочившееся с Запада, шептало: «Человек — ничто, но, сделав выбор, он может стать всем». Оно признавало существование зла как метафизической силы, а не просто пережитка прошлого. Оно признавало магию — ту самую, иррациональную, неподконтрольную комитету по науке и технике силу, которая могла спасти или погубить.
Я по-прежнему читал «Технику — молодёжи» под партой. Научная фантастика строила мне будущее из стали и стекла. А фэнтези, как древний алхимик, варило в котле душу. И это был самый главный реактор.
Две правды
Годы перестройки стали временем великого смешения. Как и всё в стране, моё чтение раскололось надвое. С одной стороны — официальная фантастика, которая пыталась говорить о новых, доселе запретных темах: о сталинизме, о бюрократии, о кризисе идей. С другой — хлынувший с Запада поток, где фэнтези было уже не контрабандным шепотом, а оглушительным рёвом.
Я, студент химико-технологического техникума, сидел в читальном зале с учебником по механике, а под столом у меня лежала «Голова профессора Доэля» Александра Беляева, а рядом «Путешествие Иеро» Стерлинга Ланье. Это было странное время, когда будущие инженеры, воспитанные на Ефремове, запоем читали про магов, вампиров и тёмных владык. Мы словно пытались наверстать упущенное, впитывая всё подряд: и «Гиперион» Симмонса, и «Эммануэль» Арслан.
И тут я сделал для себя открытие. Научная фантастика и фэнтези — не враги. Это два разных способа говорить об одном. Просто один — через метафору технологий, другой — через метафору мифа.
Научная фантастика спрашивала: «Что будет, если мы создадим искусственный разум?» И отвечала: «Мы получим или помощника, или тирана». Фэнтези спрашивало: «Что будет, если мы призовём древнего демона?» И отвечало то же самое: «Мы получим или слугу, или повелителя».
Но в фэнтези была одна важная для меня, «трудного» ребёнка, черта. Оно признавало ценность одиночки. В научной фантастике герой почти всегда был частью системы — учёным, космонавтом, сотрудником института. Его сила была в знаниях, в доступе к технологиям. Сила же героя фэнтези часто была в нём самом — в его воле, в его крови, в его личном выборе. Для парня, выросшего в уверенности, что он — винтик в огромной машине, эта мысль была бунтарской.
И ещё одна вещь. Фэнтези позволяло себе быть мрачным. Оно не обязано было заканчиваться победой добра. Герой мог погибнуть. Тьма могла победить. В разрешённой советской фантастике такое было немыслимо. Светлое будущее было гарантировано, как бесплатное образование. Фэнтези же говорило: ничто не гарантировано. Будущее — это поле битвы, где можно и проиграть. И эта суровая правда была мне ближе сладких грёз о всеобщем счастье.
Так, бок о бок, они и жили на моей полке — «Трудно быть богом» и «Властелин Колец». Две правды о мире. Одна — о том, каким он должен стать. Другая — о том, каков он есть в своей вечной, вневременной сути. И обе были мне нужны.
Вечные категории в кожаных переплётах
Сейчас, глядя на подросших детей и на собственные седые виски, я понимаю, что так и не сделал окончательного выбора между научной фантастикой и фэнтези. Моя библиотека — это содружество миров, где «Сердце Змеи» Ефремова мирно соседствует с «Колесом Времени» Джордана.
Но если спросить, какая из этих двух сестёр ближе моей душе, я, не колеблясь, укажу на фэнтези. И причина тому проста: фэнтези — это симулятор бытия, очищенный от шелухи технологий и социальных условностей. Оно оперирует вечными категориями, которые не зависят от того, есть ли у тебя звездолёт или ты скачешь на коне.
В мире фэнтези нет прокуроров и адвокатов, кодексов и декретов. Там есть Добро и Зло, Чести и Предательство, Мужество и Страх. Эти понятия высечены не на бумаге, а в сердце. Когда рыцарь даёт клятву защищать слабых, он рискует не тюремным сроком, а жизнью. И этот риск делает его выбор абсолютным, кристально чистым.
Фэнтези — это та самая «школа мужества», которой так не хватало нам, советским мальчишкам, воспитанным на парадах и пионерских линейках. Оно не воспевало абстрактный «коллективный подвиг». Оно показывало личную ответственность. Хоббит идёт в Мордор не по приказу Совета Мудрейших, а потому что иначе его дом, его Шир, будет уничтожен. Это понятно любому, у кого есть свой, пусть даже самый маленький, уголок для счастья.
И сейчас, в нашем сложном, цифровом, запутанном мире, фэнтези остаётся для меня компасом. Когда я вижу, как в жизни стираются границы между правдой и ложью, как подменяются понятия, я открываю книгу о драконах и магах — и там всё расставлено по своим местам. Там чёрное — это чёрное, а белое — это белое. В этом есть не детская наивность, а мудрая ясность.
Фэнтези не уводит от реальности. Оно, как увеличительное стекло, позволяет разглядеть её суть. Оно напоминает, что под слоем цивилизации, политики и технологий в человеке бьётся всё то же сердце воина, мага или простого землепашца, способное на великую любовь и на великую жертву.
И когда я заканчиваю очередной роман, я закрываю книгу не с чувством завершённого побега от реальности. Я возвращаюсь в свой мир — но возвращаюсь чуть более смелым, чуть более честным с собой и чуть лучше понимающим, что значит быть человеком. А это, в конечном счёте, и есть самое великое волшебство.
А вы, дорогие мои читатели, подписчики и гости канала, в детстве читали «Юный техник» или «Технику — молодёжи»? Какие фантастические повести из них запомнились больше всего?
До свидания! Пусть фантастика приближает нас к совершенству технического прогресса!