В Москве прошла премьера долгожданного фильма Сергея Члиянца «Ветер», снятого по сценарию Петра Луцыка и Алексея Саморядова. Сергей Члиянц, один из самых успешных российских продюсеров нулевых, в этот раз сел в режиссерское кресло — и вместе с картиной стал лауреатом международного кинофестиваля «Дух огня», получив приз за лучший отечественный дебют.
В центре сюжета фильма — история простого парня Ивана, который отправляется на рыбалку, но в итоге оказывается перед экзистенциальным выбором, от которого зависит не только его судьба — но и жизнь любимой женщины.
Фото: Алексей Хлопков/предоставлено создателями фильма
— Сергей, перед показом вы сказали: «...к сожалению, я долго работал продюсером». Почему «к сожалению»? Вы вошли в кинематограф как режиссер: в 1992-м сняли свой первый фильм «По прямой». Но потом занимались исключительно продюсированием…
— Я как режиссер начинал и собирался им быть. У меня были замыслы, планы и возможности. Но я умирал с голоду, причем буквально, потому что приехал в чужую для меня тогда Москву. Да, у меня был прекрасный дебют, и предложения интересные тоже поступали, но жить все равно было не на что. И, когда появилась возможность оказаться чуть ближе к деньгам, чем режиссеру, я эту возможность использовал. А потом друзья втянули меня в руководство Киностудией имени Горького, потому что у меня был огромный производственный опыт. Я же трудился на очень сложных картинах еще в советский период, в 80-е годы. Так я стал генеральным продюсером киностудии. Я зашел туда на полгода, а потом трясина меня засосала…
Фото: Екатерина Чеснокова/РИА Новости
— Не пытались выбраться из этой «трясины»?
— Каждый год! Я говорил себе: вот мы закончим проект — и все, ухожу. Но дороги каждый раз обрывались. Плюс я человек со сложным характером и, главное, с убеждениями. К примеру, я считаю, работа в кинематографе должна сводиться к формуле «кино-смыслы-деньги». А большинство моих коллег живут по принципу «кино-деньги». Я же не смотрю на кинематограф как на бизнес — хотя хороший фильм деньги приносит. Поэтому я был самым бедным российским продюсером. Я отказывался от производства всякого фуфла, заказанного бандитами или олигархами. Я не стал строить большие компании, потому что в процессе переговоров выяснялось, что инвесторам эти компании нужны в качестве развлечений для жен или девушек. Но я же не родился обслуживать интересы чужих девушек! Поэтому многое мне просто не удалось сделать. И уже не удастся. Что жаль.
Кадр из фильма «Бумер» (2003)
Возможно, мне лучше было бы остаться работать режиссером, а не прятаться за спины других постановщиков. Но в любом случае мое взаимодействие с режиссерами всегда было сотворчеством, не побоюсь этого слова. И даже Кира Муратова пускала меня на свою территорию. А уж она-то продюсеров ненавидела люто.
— Сергей, а если бы «Бумера» вы снимали как режиссер, это было бы другое кино?
— Он был бы совсем другим по языку. Но по смыслам — тот же. У нас тогда неожиданно совпала воля четырех людей. Я в тот момент как раз искал похожий сценарий (не будь «Бумера», был бы «Мерин»). И тут вдруг ко мне приходит Петя Буслов со своей молодой энергией и говорит: «Эдгарыч, я нашел!» И я сразу понял, что для меня (как и для Пети) этот фильм станет личным высказыванием. Потому что он о том, как герой решил соскочить, решил бросить улицу. А я на улице был. И Петя был. Да все наше поколение было… Поэтому, если бы «Бумера» снимал я, его смыслы бы точно не изменились.
Кадр из фильма «Бумер» (2003)
Плюс «Бумер» невозможен без еще двух человек. Это Сергей Шнуров, который до сих пор спорит с Петей, кто из них больше сделал для фильм. И Даня Гуревич, оператор и Петин друг. Кстати, для меня Даня — соавтор фильма. Он тот человек, чьими глазами мы эту историю увидели. А его взгляд уникален и неповторим.
— Среди других ваших громких проектов — «Живой» Александра Велединского (2006), история ветерана чеченской войны, который общается с призраками своих сослуживцев. Невероятно актуальный фильм до сих пор…
— Это шедевр. Я начал его делать на свои собственные средства, которые у меня остались от «Бумера». И я никогда не понимал, зачем вообще нужно снимать кино, если в нем нет лично тебя. В «Живом» я был. Он важен для меня, потому что в юности я откосил от службы в Афганистане. А мои товарищи по двору и по школе там погибли. И всю жизнь я жил с чувством вины, понимая, что как-то «не по-пацански» получилось. Когда же прочел сценарий, то увидел в нем все то, что меня мучило: увидел боль человека, который вернулся с войны. Поэтому не взяться за такую картину я просто не мог.
Кадр из фильма «Живой» (2006)
— Как бы то ни было, потом вы ушли из кино на 10 лет…
— Ушел, громко хлопнув дверью.
— Почему?
— Потому что для меня не осталось места. На одном полюсе российского кинематографа оказался «Чебурашка», на другом — унылое фестивальное кино. Первое снимается за условные два миллиарда, второе — за два рубля. А я-то ни там, ни там. Я бы с огромным удовольствием снимал проекты за 200 миллионов. Но таких фильмов нет, их никто не снимает, хотя именно на таких проектах держится весь мировой кинематограф. А не на блокбастерах или на занудных авторских драмах.
Кадр из фильма «Ветер» (2025)/предоставлено создателями фильма
— Но сейчас вы вернулись…
— Я вернулся не продюсером, а режиссером. Мне захотелось реализовать то, от чего я когда-то ушел. И я начал искать материал, который позволил бы мне еще раз дебютировать. И сказать своим коллегам, что я тоже есть, что я тоже умею снимать кино. Вот, мол, посмотрите, я снял дебют, поставьте мне оценку. Это была абсолютно прикладная задача.
Кадр из фильма «Ветер» (2025)/предоставлено создателями фильма
— Я подслушала разговоры зрителей после показа «Ветра». Говорят, что вы сняли очень красивое кино.
— Для меня это, к сожалению, не комплимент, красота в данном случае не важна. Но «Ветер» очень точен по натуре. Изначально мы собирались найти какое-то место, где можно будет отснять все сцены. Это оказалось невозможным, поэтому мы, как цыганский табор, мотались по всему югу России. В итоге в фильме нет ничего найденного, все построено руками художников-постановщиков. Они даже камыши сажали — там, где нужно было.
— А как бы вы определили жанр «Ветра»? Притча?
— Я бы сказал, что это злая сказка — именно так ее и писал Саморядов. И был момент, когда мы даже собирались презентовать «Ветер» как сказку. Но у нас нет ни Бабы-Яги, ни Змея Горыныча, ни богатырей… А в сознании аудитории сказки без них невозможны. Поэтому от этой идеи мы отказались, но назвать «Ветер» притчей я тоже не могу.
Кадр из фильма «Ветер» (2025)/предоставлено создателями фильма
— Вы сказали, вы не занимаетесь фильмами, если в них нет ничего личного. Что личное в «Ветре»?
— Гордыня. Для меня «Ветер» — история гордыни. Так выходит, что я в своей жизни с нею борюсь всегда. Как только ты начинаешь думать, что ты свое кино снимаешь сам, а не провидение, не воля Божия, — ты сразу же разрушаешься и из твоих рук выходит пустышка. Но лесть, комплименты, награды и прочее — не могут в тебя не проникать. Поэтому приходится нелегко.
Один раз я серьезно согрешил, согласившись снимать «Бумер 2». Под давлением друзей я пошел наперекор своим убеждениям и решил — почему бы не заработать денег?! А потом за это горько расплачивался. И за то, что согласился, и за то, что не добился хорошего сценария, и за многое другое. Да, мне говорят, что фильм хороший, но я понимаю, что это не «Бумер».
Кадр из фильма «Ветер» (2025)/предоставлено создателями фильма
Что касается «Ветра», то гордыня — самое слабое место Ивана. Он был уверен, что управляет своей жизнью и собою. И до поры до времени именно так и было. Но когда он столкнулся с ситуацией, которую не может контролировать, чуть с ума не сошел. Поэтому фильм не только о том, на что готов мужчина ради женщины. Он о пути к Богу. Ведь жить без веры и без Бога для Ивана оказалось невозможным. Как и всем нам.
Фотографии: Владимир Гердо/ТАСС