В предыдущем посте я описал кусок истории одного поляка, и вспомнилась мне ещё одна история о приключениях поляков в России, тем более об этом шляхтиче мы знаем гораздо больше и даже можем проследить немножко его жизнь.
У Николая Гумилёва есть замечательное стихотворение «Капитаны», напомню фрагмент:
На полярных морях и на южных,
По изгибам зелёных зыбей,
Меж базальтовых скал и жемчужных
Шелестят паруса кораблей.
Быстрокрылых ведут капитаны,
Открыватели новых земель,
Для кого не страшны ураганы,
Кто изведал мальстремы и мель,
Чья не пылью затерянных хартий —
Солью моря пропитана грудь,
Кто иглой на разорванной карте
Отмечает свой дерзостный путь
И, взойдя на трепещущий мостик,
Вспоминает покинутый порт,
Отряхая ударами трости
Клочья пены с высоких ботфорт,
Или, бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвёт пистолет,
Так что сыпется золото с кружев
С розоватых брабантских манжет.
Пусть безумствует море и хлещет,
Гребни волн поднялись в небеса,
Ни один пред грозой не трепещет,
Ни один не свернёт паруса.
Мне кажется, что он очень здорово передал портрет искателя приключений раннего Нового времени. И я сейчас не только про капитанов, но и, например, про конкистадоров, таких как Кортес и Писарро. Про морских ястребов английской королевы Елизаветы или просто про искателей приключений, которые продавали свои шпаги и мушкеты тем, кто им больше заплатит, а судьба их забрасывала в такие дальние дали, которые обычный европеец мог представить лишь в очень сильных грёзах (или в белой горячке).
В нашей стране именно такие люди участвовали в освоении Сибири, и вот про одного искателя приключений, судьба которого занесла ни много ни мало аж в русскую Сибирь, и будет сей рассказ.
Итак, знакомьтесь: герой моего очерка — пан Павел (иначе Бальцер) Хмелевский. Откуда он происходил, история покрыта мраком, но совершенно точно известно, что появился он в России из Речи Посполитой во время Смутного времени. Он приехал продавать свою саблю Лжедмитрию Второму в Тушинский лагерь. Поскольку воином он был, видимо, хорошим, то был с радостью принят на службу. В 1607 году он из Каширы ходил с отрядом «тушинского вора» под Коломну. Позже, в связи с подписанием мирного договора между королём польским Сигизмундом и боярским правительством, перешёл на службу к коронному гетману Жолкевскому и оказался в польском гарнизоне Московского Кремля.
Долгая осада Москвы силами Первого ополчения, невыплата жалованья польскому гарнизону и потеря веры в победу в войне с Россией привели к тому, что пан Хмелевский рассорился с начальством гарнизона и перебежал на службу к русским. Вероятно, он переходил на службу не один, а со своим отрядом, которым командовал.
Переход Хмелевского высоко оценили: назначили земельный оклад в 1000 четей земли и жалованье в 150 рублей. (простые ратники второго ополчения получали окладыв размере 20-30 рублей) Тогда же пан, вероятно, принял православие.
Звёздный час Павла наступил во время отражения Вторым ополчением попытки прорыва гетмана Ходкевича в Кремль для деблокирования польского гарнизона.
Во время второго дня сражения Хмелевский оказался под командованием Кузьмы Минина, который с несколькими дворянскими сотнями нанёс решающий удар по польской армии в районе Крымского двора (сейчас — район Крымского моста в Москве). Атака была, видимо, настолько удачной, что после воцарения Михаила Фёдоровича на царство новое правительство пожаловало польскому пану уже 2000 четей земли в Вологодском уезде. Кроме этого, он получил поместья в Костроме и на Рязани. В Москве его дом находился на Арбате.
В общем, можно сказать, что жизнь солдата удачи на русской службе удалась, или, как писал сам герой нашего рассказа, «служба моя была царю известна».
Но если бы он на этом успокоился, то я бы об этом, наверное, и не писал. Павел, видимо, отличался вспыльчивым и неуравновешенным характером, к тому же привык к превратностям боевых действий и вольной жизни в Тушинском лагере. В общем, служба у русского государя с его строгой иерархией и порядком ему не очень понравилась.
Кроме этого, его постигла неудача в личной жизни: от него бежала в Вязьму «девка-литовка», о которой он сильно грустил и посылал, чтобы она вернулась, зовя её под венец. Сохранилось его письмо в русском переводе:
«Я у ножик твоих, братесенку упаду, коли того доступишь, есть ли для меня и ты для матушки своей, чтоб нам обоим вместе быть; за тем сердцем твоим можешь кровне служить; а нужной смерти своей и в мочные руки свои, Софьюшка, поручаюся; а я не запомню милости твоея и слов твоих в том не отчаюсь, а от тебя желаю всего добра, Софьюшка, сердце мое».
В то же время казаки увели у него табун в восемь лошадей.
Сразу видно, у человека началась чёрная полоса, и именно в этот момент Павел начал думать о возвращении в Литву. И не просто думать, а обсуждать с двумя другими поляками — Томашем Суворовским и Иваном Староховским. Они, правда, домой возвращаться не рвались. А вот Павел попробовал отправить в Смоленск анонимное письмо с просьбой о переходе.
Тут надо оговориться, что если в Европе в то время переход на службу в другое государство воспринимался нормально, то в России это однозначно рассматривалось как государственная измена и предательство. Так что поляк сам себя подвёл под трибунал: на него в царские приказы поступил донос. Автором доноса стал слуга Хмелевского, немец Александр Карпов, которого ясновельможный пан, видимо, заколебал до печёнок своим тяжёлым характером.
Ну как характером — в одну из их размолвок Павел посек его саблей, правда, потом приказал лечить. Но немец не стал ждать дальнейшего развития событий и просто сбежал от своего господина. Сбежал к царскому воеводе, чего уж мелочиться.
Хмелевского пытали, и после пыток он сознался, что хотел бежать в Литву, в Смоленск.
24 января 1614 года состоялся указ о ссылке Павла вместе с подельниками в сибирские города. Как известно, царь милостиво разрешает всем желающим покинуть русское государство, но не согласно их желаниям на запад, а на восток. Кстати, любопытно, что примерно через 50 лет о том же намекнули шотландцу на русской службе Патрику Гордону, когда он собрался покинуть территорию нашей страны. Шотландец оказался более понятливым и про отъезд больше не заговаривал.
Итак, наш незадачливый поляк получил приговор и отправился в дальние края, а дальше сложно тогда было придумать, а именно в славный город Тобольск.
Тобольск был столицей русской Сибири, центром русской экспансии на восток и главным перевалочным и транзитным пунктом. Известно, что прибыл Хмелевский в Тобольск 23 марта 1614 года.
Неизвестно, сколько он сидел в остроге и сидел ли вообще, однако острая нехватка людей и крайняя необходимость в административных кадрах привели к тому, что его освобождают из заточения.
Мы не знаем точных условий освобождения и когда оно произошло, но через некоторое время Павел становится тобольским сыном боярским. То есть на государеву службу его зачисляют с самым высоким чином сибирских служивых людей.
А в 1622 году его вообще назначают управлять вновь основанным Енисейским острогом, правда, недолго.
В 1625 году его посылают провести проверку деятельности Мангазейского воеводы. Забавно, что вчерашнему колоднику и государственному изменнику поручалась ревизия деятельности воеводы одного из богатейших сибирских городов.
Ревизию он провёл успешно, но вместе с ревизией очень неплохо обогатился. Воистину его план больше подходит Бендеру из «12 стульев», а не польскому шляхтичу XVII века.
С собой в Мангазею он захватил 4 больших бочки вина, частью купленного на свои, частью на ссуженные деньги, и винные котлы для производства вина на месте. Трубы для винокуренных аппаратов он делал на Турухане (поселение недалеко от Мангазеи).
В Мангазее государева кабака не было, и операция с торговлей вином, особенно в Турухане, где бывал «большой торг» торговых и промышленных людей, принесла Хмелевскому неплохую выгоду. Даже совсем неплохую.
На вырученные деньги им приобреталась мягкая рухлядь (так тогда называлась пушнина) или просто менялся бартером алкоголь на шкуры. Всего это предприятие принесло ему 1177 рублей (это оценка стоимости конфискованных шкур у Хмелевского). Денег и заёмных средств было затрачено 15–20 рублей.
Прокололся он на Обдорской заставе, когда не разрешил досмотр своих пожитков прибывшему на лодке таможенному голове. А мы помним, что путь из Мангазеи шёл по рекам. Таможня доложила о происшествии в Тобольск, и на специально собранной комиссии, возглавляемой архиепископом тобольским, выяснилось, что часть администрации была с Хмелевским в доле.
По распоряжению из Москвы Хмелевский был бит кнутом нещадно, и вся рухлядь была конфискована. Но других взысканий не последовало. В XVII веке сквозь пальцы смотрели на некоторые злоупотребления и мелкие нарушения.
Павел не только был оставлен на своей должности в Тобольске, но в 1630 году его снова послали в Мангазею с государевыми хлебными запасами. По прибытии он оказался втянут в конфликт между двумя местными воеводами.
Воеводы Григорий Иванович Кокорев и Андрей Фёдорович Палицын друг друга, мягко говоря, не переносили, и дело шло уже к вооружённому противостоянию. Хмелевский принял сторону Палицына. Несмотря на все свои предыдущие злоключения, он опять привёз в Мангазею спиртные напитки. На этот раз он несколько умерил аппетиты и привёз «всего лишь» 20 вёдер вина да меду 10 пудов. К этому умудрился ещё позаимствовать у местных воевод: у Кокорева взял бочечку вина вёдер в 5, а у Палицына бочечку вёдер в 7.
Видимо, предпринимательская жилка у нашего поляка была сильной. В общем, по словам самого Павла, на этот раз за шкурки он выручил 400 рублей денег — конечно, не так много, как в прошлый раз, но всё равно неплохо.
К тому же в этот раз, ожидая навигации (на зиму движение по рекам останавливалось), Хмелевский принял участие в разборках местных воевод. Сместил верного Кокореву приказного человека в Туруханске, перехватывал гонцов на большую землю. Война воевод окончилась вничью, и вскоре Павел вместе с Палицыным вернулись в Тобольск.
А в это время на него снова написали донос. К тому же руководство в Тобольске поменялось, и одним из воевод стал Фёдор Иванович Погожев. Деятельность одного из его родственников Хмелевский успешно расследовал в Мангазее.
В итоге самым тяжёлым обвинением в доносе (кроме самоуправства и винной торговли) было то, что Павел распускал слухи о неспокойном состоянии в Москве. Следствие по доносу велось в 1634 году, но в этот раз ничего доказано не было. Кроме этого, Хмелевский бил челом государю, чтобы его возвратили в Москву.
И всё бы ничего, и, возможно, вернулся бы наш поляк пред государевы очи в Москву. В 1638 году пришёл ответ на челобитную с приказом отпустить Павла в Москву. Но тут его опять угораздило ввязаться в очередное противостояние, на этот раз между очередным воеводой Тобольска князем Темкиным-Ростовским и Саввой Францужениным.
Савва тоже очень интересный персонаж, возглавлял партию иностранцев в Тобольске. А Темкин-Ростовский, наоборот, иностранцев не любил и всячески их ущемлял. В это время архиепископом Тобольским был назначен Нектарий — видимо, спокойный и скромный человек. Естественно, высшая духовная власть всячески поддерживала власть светскую в лице воеводы.
Поэтому, когда на двор архиепископа пришли двое слуг Хмелевского с жалобой на своего хозяина (один был весь в крови, второй «жжён огнём»), начав разбираться в обстоятельствах, архиепископ получил от Хмелевского обвинения в том, что он его слуг и подговорил, и вообще всё — ложь и провокация.
Вообще складывается ощущение, что у Хмелевского постоянно были «тёплые» отношения со слугами. Не выдержав напора поляка, к коему присоединился и Савва Француженин с обвинениями о сговоре архиепископа с воеводой, Нектарий подал челобитную о защите царю.
Царь прислушался к жалобам архиепископа. Возвращение Хмелевского в Москву отменили, посадили на неделю в тюрьму и отправили служить в Томск с сохранением, правда, полностью хлебного, денежного и соляного жалованья.
По дороге в Томск Павел Хмелевский и умер.
Вот такая вот история о поляке, поступившем на русскую службу и нашедшем свой покой в далёкой Сибири. Сложно представить, сколько пользы он принёс, если бы не тратил свои силы и энергию на постоянные свары и интриги. В любом случае его биография похожа на какой-то детективный приключенческий сериал. Может, когда-нибудь что-нибудь про него и снимут.
Писано по статье замечательного советского историка Бахрушина Сергея Владимировича. Статья так и называется Павел Хмелевский. Также у него есть статья о Андрее Федоровиче Палицыне. И много научных работ о Мангазее, всем рекомендую.