В начале ноября 2025 года в Telegram-канале «Два майора» появился видеорепортаж. Военкор Семен Пегов, показывает полпреду президента в Дальневосточном округе и заместителю председателя правительства Юрию Трутневу снятый в Угледаре полуразрушенный дом:
«Его называют “Домом Трутнева”».
По всему было видно, что Трутневу нравится такое сравнение, поэтому он не отрицает, не поправляет, не смутился. Наоборот — с лёгкой улыбкой и долей кокетства отвечает:
«Вы хотите совсем меня расшифровать? Я работал из этого дома. От дома этого почти ничего не осталось. Обстреливали нас там не раз и не два…»
Пауза. Затем — почти лирически:
«Я скажу честно: очень интересно было вернуться в освобождённый Угледар. Было здорово, когда ты появляешься с той стороны, появляешься с этой — и думаешь: “Господи, родной, тебя же видно было со всех сторон”».
Пегов, словно ведя интервью с боевым офицером, уточняет:
«Насколько я понял, противник обнаружил эту огневую точку и вёл по ней огонь? Насколько накалённой была ситуация в тот момент?»
На что Трутнев важно отвечает:
«Вы знаете, я не хочу бравировать, но не было ощущения, что кто-то нас победит».
Ни слова о том, что он делал в этом доме. Ни упоминания о том, был ли он в составе боевой группы, имел ли при себе оружие, был ли вообще в зоне непосредственного контакта. Только намёки: «работал», «обстреливали», «огневая точка». И — главное — полное молчание, когда его называют по имени: «Дом Трутнева».
При этом он мог и должен был поправить Пегова. Сказать: «Не стоит так говорить. Это дом наших бойцов. Я просто там побывал». Но он этого не сделал. Ему было приятно — и это читалось по интонации.
Между тем, сравнение с «Домом Павлова» в Сталинграде — не метафора, а оскорбление памяти.
Напомним: в сентябре 1942 года сержант Яков Павлов и группа бойцов заняли четырёхэтажный жилой дом у площади Ленина. В течение 58 дней они удерживали позицию, отражая атаки превосходящих сил врага.
Без подкрепления, почти без сна, питаясь разве что варёной пшёнкой и сушёной рыбой, они превратили здание в крепость. Немцы бросали на него танки, авиацию, артиллерию — и не взяли. Этот дом стал символом несгибаемой воли советского солдата. И никто из защитников никогда не требовал, чтобы его назвали их именем.
А сегодня — «Дом Трутнева». Чиновник, приехавший, судя по всему, с охраной, с командой, с возможностью в любой момент уехать на «Тигре», позволяет себе сказать: «было здорово», «очень интересно» — как будто вернулся с экскурсии в музей.
Даже если допустить, что лично Трутнев потратил все пистоны, перебил роту врагов, держался в осажденном доме до тех пор, пока подмога не подоспела, такая нескромность оскорбительна не только для павших защитников Сталинграда, но и для тех, кто сложил голову уже на полях бывшей Украины.
Поэтому и реакция в российском сегменте интернета — резкая и болезненная. В соцсетях и в чатах ветеранов СВО пишут:
«Мы там столько братишек потеряли, а тут вона как — из снайперской винтовки по пояс в гильзах, до последнего патрона…»
«А у Трутнева пистоны кончились, а потом папа сказал: хватит в войнушку играть — и собрал на совещание…»
«Ему “интересно” — а у нас бойцы без ног лежат. Он “работал из дома” — а наши там по два месяца в окопах стояли, без смены, без горячей еды…»
И в этих комментариях не зависть. Это боль. Боль тех, кто знает: война — не место для лёгких слов и эффектных кадров. Война — это кровь, потеря, ответственность. И когда чиновник, отвечающий за Дальний Восток, позволяет себе играть в фронтовика — это не только смешно, но и опасно. Опасно потому, что так обесценивается настоящий подвиг.
Подвиг — не в том, чтобы побывать в разрушенном доме.
Подвиг — в том, чтобы остаться в нём, когда все ушли.
Подвиг — в том, чтобы не уйти, даже когда видно со всех сторон.
Настоящий подвиг — молчит. Он не требует назвать дом его именем.
Он просто стоит — как Сталинград стоял.
А «Дом Трутнева»? Он — лишь напоминание: не всё, что снято на камеру, — правда.
И не всякий, кто говорит «мы», — действительно был рядом с нами.
Эта история — лишнее свидетельство беспомощности и бесхозности важнейшего направления в современной войне — информационно-пропагандистского. Если за эти годы мы научились воевать, производить современное оружие, освоили эффективную боевую тактику, то на информационном фронте по-прежнему проигрываем. И, самое прискорбное, проигрываем внутри страны.