Будильник снова не зазвонил вовремя. Анна проснулась сама… от привычного, въевшегося в подкорку чувства тревоги. Еще пять минут, всего пять минут тишины и неподвижности. Некоторое время она лежала, глядя в потолок, потом повернула голову. На соседней кровати, под особым ортопедическим одеялом, спал ее муж Сережа. Рядом, на тумбочке, стояли лекарства, влажные салфетки, кружка-непроливайка. Покой здесь был обманчив, хрупок, как тонкий лед. Еще секунда – и он треснет. Так и вышло.
— Анна! Я пить хочу. Сейчас же подай мне воды! — раздался раздраженный голос мужа.
Супруга вздохнула, беззвучно, чтобы он не услышал, что ее утренний покой нарушили. Встала, накинула старый выцветший халат.
— Сейчас, Сереж, сейчас.
Анна подошла, поднесла к губам мужа кружку, поддержала голову. Он сделал несколько жадных глотков, потом оттолкнул ее руку.
— Холодная. И много налила. Плескается. Вечно с тобой проблемы, — рассердился муж.
— Хорошо, в следующий раз налью меньше, — автоматически ответила Анна.
Она помогла Сергею повернуться на бок, поправила подушки, пошла на кухню ставить чайник. Супружеская спальня, некогда светлая и просторная, теперь была больше похожа на лазарет. И пахла соответствующе – лекарствами, мазями, неподвижностью.
На кухне Анну встретила свекровь. Тамара Ивановна сидела за столом, идеально одетая, с безупречной укладкой, и листала новости на планшете.
— Здравствуйте, Тамара Ивановна, — еле слышно пробормотала Анна.
— Доброе утро, — не отрывая глаз от экрана, буркнула мать Сергея. — Насте кашу, Сереже яичницу. Он вчера просил.
— Да, я помню.
— Смотри не пересоли. Он вчера ворочал носом.
Анна молча кивнула. Она достала сковородку, яйца, начала суетливо готовить. Руки сами помнили все движения. Пока жарилась яичница, налила себе чашку чая и прислонилась к столешнице, пытаясь продлить эти секунды относительного спокойствия. За окном просыпался город, где-то там люди спешили на работу, влюблялись, строили планы. А ее мир был заперт в этих четырех стенах и конца этому, казалось, не было. Вдруг из спальни донесся крик:
— Анна! Где мой синий халат? Опять тебе нужно напоминать, что он должен лежать на стуле? На стуле!!! Понимаешь?
Она бросила все и побежала. Халат висел в шкафу, на самом видном месте.
— Вот, Сережа.
— Без тебя вижу, — проворчал он, позволяя надеть на себя халат.
В дверях кухни показалась Настя, их шестилетняя дочка. В своей розовой пижамке, с растрепанными волосами, она была похожа на испуганного ангела:
— Мама, доброе утро, — прошептала она, подходя к Анне и обнимая ее за ноги.
— Солнышко моё, доброе утро, — Анна невольно улыбнулась. — Сейчас будем завтракать.
Тамара Ивановна в это время уже натянула пальто и застегнув сумку, торопливо произнесла:
— Я убегаю. Свежий компот для Сережи в холодильнике. И не забудь про массаж в одиннадцать.
— Хорошо, — кивнула Анна.
Дверь закрылась. На кухне стало чуть свободнее. Анна разлила по тарелкам овсяную кашу для Насти и для себя, поставила перед Сережей тарелку с пышной, идеальной яичницей.
Он ткнул в нее вилкой, поморщился.
— Опять эта овсянка! Ты что, мне, как ребенку, кашу сварила? — его голос, громкий и резкий, заставил Настю вздрогнуть и опустить глаза в тарелку. — Я хочу яичницу!
Анна замерла на полпути от плиты к столу.
— Сережа, вот же она, перед тобой.
— Вижу, не слепой. Ты ее на растительном масле жарила? Я сказал – на сливочном! Чувствуется, что на растительном! Не буду!
Он с силой толкнул тарелку, она со звоном заскользила по столу, и кусок яичницы упал на чистый пол. Анна с трудом проглотила ком, подкатывающий к горлу, хотела что-то сказать, но промолчала. Каждый день одно и то же.
— Папа, не кричи, — дрожащим голосом сказала Настенька.
— Взрослые разговаривают, Настя, не встревай. Ешь свою кашу, — пробурчал Сергей, не глядя на дочь.
Анна молча достала сковороду и так же молча начала готовить заново, переворачивая яичницу на шипящем масле. Она смотрела на желток, такой идеально круглый и солнечный, и вспоминала другие завтраки. Шумные, веселые. Когда Сережа, еще здоровый, сильный, подхватывал Настю на руки и кружил, а та визжала от восторга. Когда они пили кофе, спеша на работу, строили планы на выходные. Когда он целовал ее в затылок, проходя мимо...
Сергей был красивым мужчиной. Высоким, спортивным. А теперь... Теперь его тело, когда-то такое сильное, было беспомощным, а сам он прикован к инвалидной коляске, стоявшей в углу комнаты, а его душа, казалось, была парализована полностью. Озлобленность и обида на весь мир стали его единственной пищей.
— На сливочном. Как ты любишь, — еле сдерживаясь сказала Анна и поставила перед мужем новую порцию.
— Мам, можно я пойду рисовать?
— Иди, родная.
Девочка, словно боясь, что ее позовут назад, пулей выскочила из кухни. Анна села напротив мужа со своей остывшей чашкой чая.
— Сестре Наташе сегодня звонить будем? — спросила она, пытаясь найти нейтральную тему.
— А зачем? Чтобы послушать, как у нее все замечательно? Муж-бизнесмен, дом-полная чаша? — он бросил на жену колкий взгляд. — Чтобы еще раз напомнила мне, что я обуза для всех?
— Сережа, она так не думает...
— А как она думает? — Сергей резко отодвинул тарелку, хотя яичница была почти не тронута. — Все они так думают. И ты так думаешь.
— Нет, — Анна бессильно опустила голову. Она готова была расплакаться, но знала, что мужа это разозлит еще больше.
— Знаешь, о чем я думаю каждое утро? — голос Сергея стал тише, но от этого ещё ядовитее. — Я думаю о том, что если бы не твое дурацкое платье, я бы сейчас не сидел здесь, в этом проклятом кресле. Я бы ехал на работу, встречался с клиентами, жил.
У Анны свело живот. Этот упрек, прямо или косвенно, звучал почти каждый день.
— Сережа... это был несчастный случай. Ты же знаешь...
— Несчастный случай? — муж усмехнулся. — Ты попросила меня съездить за платьем в самый час пик, в другой конец города. Я спешил и из-за этого не заметил фуру...
Сергей замолчал и посмотрел в окно, лицо исказила гримаса боли. Анна не находила слов. Чувство вины, огромное и тяжелое, как бетонная плита, придавило ее. Да, она попросила. Это был ее день рождения. Она купила красивое платье, хотела сделать мужу сюрприз. Он поехал его забирать после работы и… больше не вернулся домой своим ходом.
В этот момент вернулась Тамара Ивановна – видимо, что-то забыла. Она услышала последнюю фразу и тут же встряла, как всегда.
— Сереженька, не терзай себя, — сказала мать, подходя к сыну и гладя его по плечу. Холодный, оценивающий взгляд свекрови упал на невестку:
— Да, если бы мой сын остался дома в тот день... Но кто ж знал. Судьба, видно, такая у нашего Сереженьки и винить тут некого, кроме судьбы. Анна ведь не специально… да, Анна?
Слова были вроде бы правильные, но свекровь произнесла их с таким ядовитым подтекстом, что стало ясно: виновата не судьба, а та, что сидит напротив с бледным лицом и дрожащими руками. Не в силах больше терпеть, Анна встала и пошла к раковине, чтобы помыть посуду. Она включила воду, и шум заглушил их голоса. Аня смотрела на струю, на пену, и перед ее глазами поплыли другие картины.
Больничный коридор… белый халат… быстрые шаги. Срочный вызов в реанимацию. Она – Анна Крюкова, медсестра хирургического отделения, уважаемый, ценный сотрудник. Ее руки ежедневно спасали жизни, а не мыли опостылевшие тарелки. Ее ценили, благодарили. Приветливые коллеги, подруга Таня, с которой они вместе учились и вместе пришли в эту больницу. Они пили кофе в ординаторской, смеялись, делились планами. Дежурства были тяжелыми, но она чувствовала себя нужной, полезной и на своем месте.
«Анна, срочно готовь операционную!»
«Крюкова, только Вы сможете поставить капельницу этому сложному пациенту».
«Ань,спасибо тебе огромное, без тебя мы бы не справились».
Эти воспоминания были такими яркими и такими болезненными, словно кто-то показывал ей фильм о другой, чужой жизни. О жизни, которая была у нее отнята.
Сначала, сразу же после аварии, она сама решила уйти с работы. Настя была маленькая, Сережа в отчаянии. Он не хотел, чтобы его видели чужие люди. Сиделки не приживались, поскольку муж был груб, требователен, срывал на них зло. А свекровь говорила: «Анна, семья – это самое главное. Ты должна быть рядом с мужем. Деньги заработаем мы с Виктором Петровичем».
И она осталась. Заперлась в этой квартире сначала из любви и жалости, потом из чувства долга. А теперь... она просто не знала, как отсюда выбраться. Эта квартира стала клеткой, а ее муж — мужчина, в которого она когда-то была так страстно влюблена, превратился в тюремщика, домашнего монстра, который изливал на Анну всю свою боль, злость и разочарование.
Когда Анна закончила мыть посуду, на кухне уже было тихо. Сережа, устав от собственного гнева, смотрел телевизор, Тамара Ивановна снова ушла в магазин, а свекор, как всегда, был на работе.
Анна вытерла руки и пошла в гостиную. Настя сидела на полу и старательно раскрашивала принцессу. Увидев маму, она улыбнулась.
— Мам, красиво?
— Очень красиво, солнышко.
Анна села рядом с дочерью на ковер, обняла за плечи и молча смотрела на золотистые волосы дочери, на маленькие, уверенные пальчики, и думала о том, что в следующем году Настя пойдет в школу. Новая жизнь для дочери, а для нее? Что ее ждет?
Из спальни снова донесся голос:
— Анна! Иди сюда! Что-то нога затекла! И таблетки пора!
Долг снова и снова звал ее. Аня медленно поднялась с пола, поцеловала дочь в макушку и пошла к мужу. Ее лицо снова стало пустым и бесстрастным, каким оно и было почти все эти несколько лет. Маской, скрывающей усталость, отчаяние и безмолвную мольбу о том, что когда-нибудь это закончится.
*****
Прошло несколько недель. Напряжение в доме ощущалось во всем: в слишком громком стуке посуды, которую Тамара Ивановна ставила на стол; в угрюмом молчании Сергея, которое было страшнее его криков; в испуганных глазах Насти, которая теперь предпочитала тихо играть одна в своей комнате.
Анна заметила, что свекор, Виктор Петрович, стал задерживаться на работе. Раньше он приходил к семи, теперь — к девяти, иногда к десяти. И дело было не в усталости, а в каком-то странном, лихорадочном блеске в его глазах. Отец Сергея начал чаще отвечать на звонки, уходя на балкон, и его низкий бас доносился оттуда смягченный, каким-то несвойственным ему заискивающим тоном.
Однажды вечером, когда свекор вернулся с работы, мир окончательно рухнул. В тот день, отец Сергея позвонил в дверь, вместо того, чтобы открыть ее своим ключом. Звонок был настойчивый и длинный.
Анна, которая в это время мыла посуду на кухне, вытерла руки и пошла открывать. На пороге стоял Виктор Петрович с какой-то коробкой в руках. Выглядел он устало и измученно.
— Виктор Петрович? Все в порядке? — удивилась Анна.
Проигнорировав вопрос невестки, свекор словно смотрел сквозь Анну. Он тяжело вздохнул и закричал:
— Тамара! Сергей! Надо поговорить.
По тону его голоса Анне стало не по себе. Это был голос человека, который собрался с духом для чего-то очень неприятного. Аня последовала за свекром в гостиную. Сергей с недоумением оторвался от телевизора, Тамара Ивановна настороженно приподнялась в кресле.
— Что случилось, пап? — спросил Сергей. — Опять проблемы на работе?
— Нет. Не на работе. — он сделал паузу, собираясь с мыслями. — У нас в семье случились... изменения. Я ухожу.
Тамара Ивановна замерла с открытым ртом. Сергей уставился на отца, не понимая.
— Ты... куда уходишь? В командировку едешь? — растерянно спросила Тамара Ивановна.
— Нет, Тома. Я ухожу от тебя. Навсегда. — слова прозвучали как приговор. — Я подаю на развод.
Анна, стоявшая в дверях, инстинктивно схватилась за косяк. Ей показалось, что пол уходит из-под ног. Этого не может быть. Сорок лет брака. Они всегда казались такой крепкой, незыблемой парой. Тамара Ивановна медленно поднялась с кресла. Ее лицо стало землистым.
— Ты... что ты несешь? — прошептала она. — Виктор, ты пьян?
— Я абсолютно трезв. Трезв, как никогда, — он наконец посмотрел на жену, и в его глазах не было ни капли сожаления. Только решимость и какое-то странное облегчение. — Я встретил другую женщину. Ее зовут Ирина. Мы будем жить вместе. Жить и воспитывать ее детей.
— Другую?! — закричал Сергей. — В твои-то годы детей воспитывать?! Папа, ты с ума сошел!
— Как ты мог! — крикнула Тамара Ивановна, и ее голос сорвался на визг. — После сорока лет! Я тебе жизнь отдала! Сына вырастила! И ты сейчас, когда нашему сыну хуже всех, ты бросаешь нас? Ради какой-то... ш…хи!
— Не смей так о ней говорить! — резко парировал Виктор Петрович. — Она не ш…ха. Она... добрая. А ее детям нужен отец!
— А мне разве отец не нужен? — закричал Сергей. — Папа, посмотри на меня! Я инвалид! О чем ты вообще говоришь, о чем думаешь?
— Я думаю о себе! — внезапно взорвался Виктор Петрович. — Впервые в жизни я думаю о себе! Сорок лет я был примерным мужем, отцом, добытчиком! Тащил на себе весь дом! А что я получил взамен? Вечные упреки, нытье, а теперь еще и... это! — он резким жестом указал на кресло Сергея. — Прости, сын, но я не могу больше. Я задыхаюсь здесь!
Анна с ужасом смотрела на свекра. Она никогда не видела его таким.
— Задыхаешься? — растерялась Тамара Ивановна. — А я не задыхаюсь? Я ночами не сплю, глядя на нашего сына! А ты... ты нашел себе молодую, да? Чтобы свою старость скрасить?
— Я ухожу, Тома, отпусти меня. Давай расстанемся как цивилизованные люди, — еле сдерживаясь, чтобы не расплакаться, произнес Виктор Петрович. — У Ирины дети, я их уже полюбил и я нужен им.
— Боже мой... — выдохнула Тамара Ивановна и без сил опустилась в кресло, закрыв лицо руками. Ее плечи затряслись от беззвучных рыданий….
— Пап, это просто жесть... — Сергей смотрел на отца с отвращением. — Ты променял нас, свою семью, на какую-то... и ее детей? Ты будешь воспитывать чужих детей, пока твой родной сын... — он не договорил, сжав кулаки.
— Я не променял! — упрямо сказал Виктор Петрович. — Я просто хочу жить! Квартира твоя, Тамара, я не претендую. Буду помогать деньгами. Но... — он запнулся. — Но больших денег не ждите от меня, зарплата... не резиновая. Тем более, мне нужно содержать новую семью.
— Содержать чужую семью! Чужую! — снова закричал Сергей. — Пока твоя собственная семья будет жить, постоянно нуждаясь! Да как ты мог так поступить?!
— Хватит! — рявкнул Виктор Петрович. — Я все сказал. Я зашел забрать последние вещи. — он указал на коробку в прихожей. — Больше я здесь не жилец. А ты, сынок…. не единственный, кто оказался в подобной ситуации, но люди живут, находят силы жить и даже обеспечивают свои семьи. Да, ты в инвалидном кресле, но голова, руки то работают. Приди в себя, ты же мужик!
Виктор Петрович повернулся и направился к выходу. Никто не пытался его остановить. Все были в ступоре, наблюдая, как рушится привычный мир, на котором много лет держалась их жизнь. Виктор Петрович надел пальто, взял коробку и, не оглядываясь, вышел за дверь. Щелчок замка прозвучал оглушительно громко в тишине квартиры. Первой очнулась Тамара Ивановна. Ее тихие рыдания перешли в громкий, исступленный плач.
— Боже мой... Боже мой... Что же это такое... Как же я теперь... Сереженька...
Сергей сидел, уставившись в одну точку. Его лицо было бледным и пустым. Казалось, слова отца добили его окончательно. Он потерял последнюю опору, кормильца, главного мужчину в семье.
Анна стояла, прислонившись к стене, и не могла пошевелиться. Ей было жаль и Тамару Ивановну, и Сергея, но сквозь этот шок и сочувствие пробивалось другое чувство — леденящий ужас. Финансовой стабильности больше не существовало. Это осознание, казалось, дошло и до других.
Тамара Ивановна внезапно подняла голову и уставилась на Анну. Ее заплаканные глаза были полны новой, свежей злобы. Теперь, когда объект основной ненависти ушел, ее взгляд был целиком направлен на невестку.
— Довольна? — сквозь зубы произнесла свекровь. — Довольна, ведьма? Теперь ты совсем нас в гроб вгонишь!
— Я... что я сделала? — растерялась Анна.
— Это все из-за твоего проклятия! — закричала Тамара Ивановна, вскакивая с кресла. — Из-за тебя и твоего платья мой сын стал инвалидом! Из-за этого стресса Виктор не выдержал и ушел! Это ты во всем виновата! Ты разрушила нашу семью!
Анна отшатнулась, словно от удара. Абсурдность обвинения была настолько чудовищна, что она не нашла слов.
— Мама, прекрати, — слабо попытался вмешаться Сергей, но его голос прозвучал неубедительно.
— Нет, не прекращу! — истеричка Тамара Ивановна подошла к невестке вплотную. — Теперь денег не будет, понимаешь? Никаких денег! Мой сын и твоя дочь будут нуждаться! Я не смогу одна всех вас содержать!
— Что... что нам делать? — растерянно спросила Анна, все еще не в силах осознать масштаб катастрофы.
— Что? — свекровь язвительно усмехнулась. — А ты подумай! Ты же тут самая молодая и здоровая! Сидишь на нашей шее все эти годы! Теперь пора и поработать!
Мысль о работе, о возвращении в тот мир, который она так любила, молнией пронзила сознание Анны. Это была искра надежды в кромешной тьме, но она тут же погасла, подавленная чувством долга.
— Но... кто же будет ухаживать за Сергеем? — осторожно спросила она.
— Я! — выпалила Тамара Ивановна, но тут же поняла, что не справится физически. — Нет... Мы... мы найдем сиделку! Как-нибудь! Но ты обязана работать! Слышишь? Обязана!
Сергей мрачно смотрел то на мать, то на жену. Он не сказал ни слова в защиту Анны. Его собственная жизнь рухнула, и ему было все равно, кто и что будет делать.
Анна перевела взгляд с разгневанной свекрови на опустошенного мужа и впервые за долгие годы ее голос прозвучал твердо и ясно:
— Хорошо. Я устроюсь на работу.
Уговаривать ее не нужно было. Это не было капитуляцией перед свекровью. Это было побегом и спасением, возможностью вырваться из этой тюрьмы хотя бы на несколько часов в день. Анна даже почувствовала что-то вроде легкого головокружения от внезапно открывшейся перспективы.
— В свою больницу вернусь, — добавила она уже тише, как бы самой себя. — В свое отделение. Меня много раз приглашали, просили вернуться.
Тамара Ивановна, не ожидавшая такого быстрого согласия, на мгновение опешила, затем фыркнула и вышла из комнаты, бормоча что-то под нос.
Анна скрестила руки на груди, подошла к окну и посмотрела на темнеющий город. Где-то там был ее бывший свекор, начинавший новую жизнь; где-то там была ее больница, ее прошлое и, возможно, будущее. Работать ей не привыкать. Несколько лет она ухаживала за, прикованной к постели бабушкой, которая слегла после смерти своей дочери – матери Анны. Сейчас, вот уже несколько лет, ухаживает за мужем - инвалидом. Так что, тяжелой работой в больнице ее не испугать. Наоборот, работа для Анны — отдых.
******
Утро началось как обычно — с капризов Сергея. Он ворочался, ворчал, что матрас неудобный, подушка горячая, таблетки горькие. Но сегодня Анна слушала мужа, застегивая на себе старый, но вполне еще приличный плащ. Под ним — простые черные брюки и темно-синяя водолазка. Она смотрела на свое отражение в зеркале шкафа и почти не узнавала себя. Последние годы ее униформой были потертые домашние штаны и растянутая кофта. А теперь... она снова выглядела как... она сама.
— Ты куда это так нарядилась? — сипло спросил Сергей, заметив ее приготовления.
— На работу устраиваться, Сережа. Мы же договорились, — спокойно ответила Анна, проверяя, все ли лежит в сумке: сменная обувь, паспорт, трудовая.
— Договорились... — муж наморщил лоб. — Быстро же ты собралась. Уж и не знаю, куда так стремишься.
Анна не стала отвечать. Она действительно стремилась. Внутри все трепетало от страха и предвкушения.
На кухне царила унылая атмосфера. Тамара Ивановна, с опухшим от слез лицом, хлопала дверцами шкафов, наливая себе кофе.
— На, — она грубо сунула Анне несколько купюр. — На такси доедешь, чтобы быстро решить все вопросы с трудоустройством и чтоб без опозданий назад. В четыре ты уже должна быть дома. У Сережи в пять массаж, а я одна не справлюсь.
— Спасибо, — тихо сказала Анна, забирая деньги. Она положила их в кошелек, где лежали ее старый пропуск в больницу и профсоюзный билет. Две жизни сталкнулись в одной сумке.
Она поцеловала Настю, которая с интересом разглядывала маму, и улыбнулась.
— Ты красивая, мама, — прошептала девочка.
— Спасибо, родная. Слушайся бабушку.
Выйдя из подъезда, Анна остановилась и сделала глубокий вдох. Воздух, прохладный и наполненный запахами города, показался ей пьянящим. На такси она не поехала, а пошла пешком до метро. Ей нужно было это время, чтобы прийти в себя, чтобы стряхнуть с себя липкую паутину домашней атмосферы.
*****
Больница была все такой же, какой Анна всегда ее помнила. Тот же запах — антисептик, лекарства, больничная еда и что-то неуловимо-металлическое, гул голосов, скрип тележек. И этот запах, шум... они были ей роднее, чем запах собственной кухни. Заметив девушку на ресепшн, Анна подошла к стойке:
— Добрый день. У меня сегодня вызов... к главному врачу...
Девушка подняла на нее глаза и улыбнулась.
— Анна Николаевна? Это Вы? Не сразу узнала Вас, богатой будете! Вас ждут, проходите.
Сердце бешено колотилось, когда она шла по длинному коридору. Двери в ее родное, третье хирургическое отделение, были распахнуты. Она мельком увидела знакомые лица медсестер, санитарок. Все смотрели с удивлением, кто-то узнавал и махал рукой.
Дверь в кабинет главврача, Петра Ильича, была приоткрыта, Анна постучала.
— Войдите!
Петр Ильич, седоволосый, внушительный мужчина, сидел за столом. Рядом с ним стояла ее бывшая старшая медсестра, Марина Степановна, и ее подруга, Таня, которая сейчас работала в этом же отделении.
— Анна! — обрадовался Петр Ильич. — Ну, здравствуй, дорогая! Что, решила вернуться? Приветствуем такое решение!
— Здравствуйте, Петр Ильич, — смутилась Анна и искренне улыбнулась.
— Мы очень рады видеть тебя, Анечка, — сказала Марина Степановна. — Как чувствует себя твой муж? Как дочка? Растет?
— Ничего, справляемся, — коротко ответила Анна, боясь расплакаться. Она уже и отвыкла от этих голосов коллег, заботы…
— Ну, раз «ничего», значит, можешь приступать к работе, — бодрым голосом произнес Петр Ильич. — Место для тебя есть в твоем же отделении. Татьяна все уши прожужжала, что тебя надо вернуть в хирургическое отделение. Говорит, мол, лучшей медсестры у нас не было и не будет.
— Так и есть. Аня, мы так рады! Особенно я, — Татьяна весело подмигнула подруге.
— Документы принесла? — спросила Марина Степановна.
Анна молча достала из сумки папку. Руки слегка дрожали.
— Не волнуйся, — улыбнулась Марина Степановна. — Сегодня посидишь с Таней, вольешься в ритм, а там видно будет.
Оформление заняло не больше часа. Когда Анне выдали новый, блестящий пропуск с ее фотографией, она сжала его в руке, как талисман.
Первый день пролетел как один миг. Ее сразу бросили в гущу событий — помощь с обходом, перевязки, капельницы, раздача лекарств. Сначала она путалась в новых протоколах, забывала коды к дверям, но Таня и другие медсестры тут же подсказывали, помогали.
— Анна Николаевна, вам к пациенту в 314-ю, катетер поставить, — обратилась к ней молоденькая санитарка. — У мужчины, вены плохие, никто не может попасть.
Анна кивнула и поспешила на помощь.
В ординаторской, во время обеда, за кружкой чая, Таня расспрашивала Анну обо всем.
— Ну как ты? Честно? Дома-то как? Свекровь совсем заездила, я смотрю?
Анна вздохнула, глядя на пар из своей кружки.
— Тяжело, Тань, очень. Сергей стал совсем другим человеком. А сейчас, после ухода Виктора Петровича стало еще хуже. Тамара Ивановна винит во всем меня, — грустно улыбнулась Анна и пожала плечами.
— А ты сваливай оттуда! — горячо прошептала Таня. — Собирай вещи, с Настей — и беги! Зачем тебе этот ад?
— А куда мне идти? Наш дом в райцентре совсем разрушен, да и… не могу я, Тань, — еле шевеля губами сказала Анна. — Я… виновата перед ним.
— Ну и что, что разрушен? Квартиру сними! Ты ни в чем не виновата, Ань, — Таня широко открыла глаза от удивления. — Ты что, всю жизнь в рабстве из-за этого проживешь?
— Не знаю, — честно призналась Анна. — Но сейчас... сейчас у меня хотя бы есть работа, — она обвела рукой ординаторскую. — Здесь я могу дышать.
Рабочий день закончился слишком быстро. Переодевшись в раздевалке, Анна с тоской смотрела на свой халат, аккуратно повешенный в шкафчик. Ей не хотелось уходить, возвращаться домой, в давящую атмосферу, но другого выхода не было.
Анна пришла домой без десяти минут пять. Дверь открыла хмурая Тамара Ивановна.
— Ну, нагулялась? — встретила свекровь упреком. — Сережа весь день нервничал. Еле уговорила поесть. Иди к нему, заждался тебя.
Анна кивнула и направилась в спальню, где ее поджидал муж.
— Как день? — тут же спросил он. — Весело в больнице среди коллег?
— Да, нормально, — Анна повесила сумку на стул. — Тяжеловато, конечно, но вроде втянулась.
— Наверное, мужиков там много? — с фальшивой небрежностью поинтересовался Сергей. — Врачей всяких, санитаров... Небось, обрадовались, что новенькая на работу устроилась?
— Сережа, ты о чем говоришь? — с замиранием сердца спросила супруга.
— О том! — Сергей резко обернулся, в глазах его вспыхнули огоньки злости и ревности. — Мама права! Сразу сказала, что выпустим ее на волю, теперь загуляет! Сидишь тут, делаешь вид, что святая, а сама, наверное, уже глазки строишь кому-нибудь!
— Что ты несешь?! — не выдержала Анна. — Я целый день на ногах, пахала как лошадь! Какие глазки?!
— Ага, пахала! Крутилась перед мужиками целый день! Понятное дело, устала — язвительно усмехнулся Сергей.
Слова мужа были такими грязными, несправедливыми, что у Анны перехватило дыхание. Она смотрела на Сергея и видела не того мужчину, за которого выходила замуж, а изуродованное подозрениями и болью существо.
— Я пошла, посмотрю как там Настенька, — тихо сказала она и вышла из комнаты.
Анна прислонилась к стене в коридоре, закрыв глаза. Всего несколько часов назад она чувствовала себя человеком, а теперь... дома стала потенциальной изменщицей в глазах собственного мужа….
В детской было светло и спокойно. Настенька сидела над тетрадкой и старательно что-то разукрашивала, прикусив кончик языка. Увидев маму, девочка обрадовалась:
— Мама! Ты пришла! Как у тебя на работе? Ты кого-нибудь спасла?
Анна села на кровать рядом с дочкой:
— Пока нет, солнышко, но я стараюсь.
— Мама, а тебе нравится твоя работа? — спросила Настенька.
— Да, родная, очень нравится. Мне нравится и моя работа и то, что я помогаю людям. Пойдем, солнышко, я помогу тебе лечь в кроватку.
Анна уложила Настю спать и вернулась на кухню, чтобы снова погрузиться в рутину. Рутина была все та же, но сейчас она чувствовала что, что-то изменилось. Анна почувствовала, как внутри разгорается упрямы огонек мира, где ее уважали, где ее слово что-то значило и она была нужна.
Тамара Ивановна, проходя мимо, бросила:
— Смотри у меня, Анна. Работа работой, а семья — это святое. Не забывай, зачем тебя туда отправили — деньги зарабатывать для семьи, а не глазки строить.
Анна промолчала. Она знала, что подозрения Сергея и нападки свекрови станут только сильнее, но теперь у нее было место, где она могла укрыться и снова стать собой. Этот глоток свободы был так сладок, что ради него можно было вытерпеть многое. Она держалась за него, как тонущий за соломинку и не собиралась отпускать.
Прошло три недели с тех пор, как Анна вышла на работу. Эти недели стали спасением и адом одновременно. Спасением — потому что восемь часов в сутки она жила другой жизнью. Жизнью, где она была уважаемым профессионалом, чьи руки творили чудеса, а спокойный голос умел утешить самых тревожных пациентов. Но стоило ей переступить порог дома, как ад накрывал с головой, и с каждым днем становился все жарче.
Однажды вечером, вернувшись после сложной смены — было несколько экстренных поступлений, и она задержалась на час, — Анна едва успела разуться, как из спальни донесся истошный крик Сергея:
— Наконец-то! Где шлялась?! Уже семь часов! Я с пяти тебя жду!
— Сережа, были срочные пациенты. Предупредить не могла, телефон в шкафчике оставила.
— Срочные пациенты! — передразнил муж. Его лицо было искажено злобой. — Знаю я этих «срочных пациентов»! Молодой врач, наверное? Красивый? Помогал тебе, «спасать» пациентов?
— Хватит, — тихо, но твердо сказала Анна. Она была слишком измотана, чтобы терпеть это сегодня. — У нас сегодня умер мужчина на операционном столе, а ты мне тут про каких-то молодых врачей.
Она уверенно прошла мимо мужа на кухню, где Тамара Ивановна с каменным лицом разогревала ужин.
— И тебе не стыдно? — начала свою привычную «песню» свекровь, не глядя на невестку. — Муж дома один, больной, а ты…
— Я работаю! — не выдержала Анна. — И зарабатываю на жизнь! Или Вы снова хотите овсянку на ужин, потому что денег на мясо нет?
Тамара Ивановна презрительно фыркнула и отвернулась, но слова невестки попали точно в цель. Денег действительно не хватало. Пенсия Тамары Ивановны, пособие мужа и зарплата Анны уходили на коммунальные услуги, лекарства для Сергея и скромную еду. О прежнем уровне жизни не было и речи.
Перед тем, как лечь спать, Анна попыталась сделать Сергею массаж. Едва она приготовилась, как муж вдруг сказал:
— Мама права — голос Сергея был тихим, но очень раздраженным.
— В чем же?
— Она сказала: «Смотри в оба, Сереженька. Как бы твоя Анька не загуляла. В больнице-то вокруг мужики — и пациенты, и доктора. А она баба молодая, ласки хочется. Ты же ее не удовлетворяешь».
— Что?! — Анна отпрянула, как будто ее окатили кипятком, в ушах зазвенело. — Она… да как она смеет?
— А что, разве мама не права? — Сергей с вызовом посмотрел на Анну. — Может, и вправду, кто-то уже нашел способ тебя «утешить»? Какой-нибудь санитар или, может быть, врач? Ты же там со всеми такая... добрая, внимательная.
Впервые за долгие годы Анне захотелось ударить мужа, схватить что-то тяжелое и бросить в это изуродованное подозрениями лицо. Вместо этого она встала и дрожащими пальцами поправила прядь волос:
— Я... я не могу это слушать. Это мерзко.
— Правда глаза колет? — он не унимался. — Приходишь домой, как каменная. Если и подходишь ко мне, то только целуешь в лоб, как сестра милосердия! Может, тебе уже противно к инвалиду прикасаться?
Это было уже за гранью — грязные подозрения, вкладываемые в голову Сергея его же матерью отравляли последнее, что у них оставалось — призрачную надежду на какое-то человеческое общение.
С этого дня война перешла в новую фазу. Теперь это была не просто борьба с болезнью и бытом, а борьба с гнусными инсинуациями. Каждый вечер Сергей встречал жену одним и тем же вопросом: «Ну что, как твои ухажеры?» Каждый поздний приход, каждая случайная улыбка, адресованная коллеге-мужчине, становились поводом для скандала.
И чем невыносимее становилось дома, тем больше Анна ценила свою работу, тем сильнее она погружалась в нее. Больница стала ее ковчегом, плывущим по бушующему морю ее личной жизни.
Именно в это время в их отделении появился новый врач. Андрей Николаевич Фокин был высококлассным хирургом, его перевели из другой больницы в отделение, где работала Анна. Мужчине было лет сорок, он был высоким, спортивным, со спокойными серыми глазами, уверенными движениями и женская половина коллектива сразу же как-то оживилась. Все девушки воспряли духом, начали более тщательно ухаживать за собой. Все, но не Анна.
Анна даже не заметила появление нового врача в отделении, ее мысли были заняты совершенно другим. Впервые они столкнулись в ординаторской. Анна спешно пила чай, у нее через пять минут была перевязка.
— Извините, Вы не подскажете, где тут картотека на пациентов Петина и Полякова? — раздался рядом новый, низкий голос.
Анна подняла глаза. Андрей Николаевич стоял рядом, в руках у него были свежие истории болезней.
— В компьютере все, — ответила она, отодвигая чашку. — Логин и пароль у старшей медсестры, но я могу и без этого поставить Вас в курс дела. Полякова — диабетическая стопа, перевязка два раза в день. Петин…
— Спасибо, — перебил доктор и кивнул. — Вы... Крюкова, да? Анна Николаевна? Мне про Вас Татьяна рассказывала. Говорила, что Вы лучшая в отделении по внутривенным инъекциям.
— Таня преувеличивает, — смутилась Анна.
— Вряд ли, — он улыбнулся, и в уголках его глаз собрались лучики морщинок. — Я видел, как Вы вчера катетер ставили в 412-й. Виртуозно.
Фокин взял свой кофе и вышел, а Анна, со странным ощущением теплоты внутри. осталась сидеть на месте. Вроде бы простая, профессиональная похвала, но она прозвучала так искренне, так непохоже на все, что она слышала в последние годы.
Следующая встреча с доктором Фокиным произошла в палате у того самого Петина. У молодого парня внезапно поднялась температура, и Андрей Николаевич пришел его осмотреть. Анна ассистировала.
— Нужно дренаж прочистить, — спокойно сказал Андрей Николаевич, осматривая шов. — Анна Николаевна, подготовьте, пожалуйста, все необходимое.
Она быстро и без суеты собрала все нужное. Работали молча, понимая друг друга с полуслова. Андрей Николаевич провел манипуляции быстро, четко и Анна понимала, что перед ней настоящий профессионал своего дела. Андрей же, то и дело бросал быстрые, но очень пристальные взгляды на женщину.
— Спасибо. Очень четкая работа.
— Вам спасибо, — кивнула она.
С этого дня они стали чаще пересекаться. Андрей Николаевич всегда был вежлив, корректен, но в его взгляде Анна начала улавливать что-то еще. Не назойливое, не похабное, а... заинтересованное. Он стал обращаться к ней за советом по сестринскому делу, спрашивать мнение о состоянии того или иного пациента. И всегда слушал ее ответ внимательно, не перебивая.
В один из дней, когда Анна заполняла журналы, задержавшись после смены, к ней подошел Андрей Николаевич:
— А Вы все еще на рабочем месте? — удивился он. — Ваша смена уже давно закончилась..
— Нужно доделать кое-какие дела, Андрей Николаевич, — не отрываясь от документации, ответила Анна.
Андрей продолжал стоять рядом, как будто хотел что-то сказать, но не решался. Наконец, он набрался смелости:
— Я собираюсь перекусить в кафе… если Вы не против, хотел бы пригласить Вас составить мне компанию.
Анна замерла. Она уже обдумывала как бы отказаться, но когда подняла глаза и увидела его взгляд, то не увидела в нем ни двусмысленности, ни давления. К собственному удивлению, женщина услышала свой голос как будто со стороны:
— Хорошо. Дайте мне пять минут, и я освобожусь.
— Заканчивайте свои дела, а я Вас подожду, — улыбнулся Андрей, — в этом заведении лучший кофе в городе, поверьте.
Андрей Николаевич развернулся и быстро пошел в сторону ординаторской, а уже минут через пятнадцать они сидели в уютном кафе, пили очень крепкий кофе и никак не могли наговориться. Говорили о работе, о пациентах, о новых методиках. И для Анны все это было... невероятно. Говорить с умным, интересным мужчиной не как с источником угрозы или объектом для подозрений, а как с равным.
В зале звучала какая-то старинная мелодия, заставляющая ностальгировать о детстве, юности. Анне было до того хорошо, что когда пришло время уходить, она взгрустнула. Покидать это уютное место совершенно не хотелось.Она смеялась над его рассказом о курьезном случае из практики, и сама удивилась звуку своего смеха.
— Анна, я заметил, что Вы часто задерживаетесь после рабочей смены. Неужели Вы такой ответственный работник? Или дело в другом? — спросил мужчина, наблюдая за каждым движением. — Я рад, что Вы улыбаетесь. Ваша улыбка — такая редкость. Да, и это я заметил, тоже…
— Просто… просто небольшие неприятности. Черная полоса в жизни затянулась и никак не хочет становиться белой, — грустно усмехнулась женщина.
— Семейные проблемы? — прищурился доктор Фокин и тут же ответил, не дожидаясь ответа, — что ж, понятно.
Чувствуя как к горлу подкатывает ком, Анна решила просто кивнуть. Она понимала, что стоит только произнести слово, как не выдержит и расплачется. Видимо, Андрей Николаевич тоже понял это, потому что поспешил прекратить неприятный для Анны разговор.
Когда пришло время уйти из кафе, Андрей проводил Анну до остановки, пожал руку, едва коснувшись пальцев и слегка улыбнулся:
— Я прекрасно провел время. Вы очень приятный собеседник.
— Спасибо Вам, Андрей Николаевич, — ответила она и быстро села в автобус.
Всю дорогу домой она чувствовала себя так, словно совершила что-то запретное. На самом же деле, это был простой, человеческий разговор, внимание, уважение и… больше ничего.
Но все хорошее настроение улетучилось, едва Анна вернулась домой. Здесь ничего нового не происходило: Анна закрыла за собой входную дверь и сразу же нарвалась на скандал:
— Нагулялась?!! — закричал на весь дом Сергей. — Я звонил в отделение полтора часа назад, но тебя там не было! Интересно, как ты будешь оправдываться?!
Уважаемые читатели, на канале проводится конкурс. Оставьте лайк и комментарий к прочитанному рассказу и станьте участником конкурса. Оглашение результатов конкурса в конце каждой недели. Приз - бесплатная подписка на Премиум-рассказы на месяц.
Победители конкурса.
«Секретики» канала.
Самые лучшие и обсуждаемые рассказы.