Я живу в этой квартире два года. Ровно столько же, сколько и мой сосед напротив. Мы были идеальными примерами городского сосуществования: вежливыми, незаметными и абсолютно чужими.
Я знала о нем только три вещи:
- Он работает из дома (как и я).
- Он любит классическую музыку (тонкие струны доносились по вечерам).
- Он заказывает пиццу «Пепперони» каждую пятницу (мы постоянно сталкивались с курьерами на лестничной площадке).
Наши взгляды иногда встречались у почтовых ящиков. Мы кивали друг другу — сухое, вежливое движение головы. И всё. Ни слова за два года.
А потом случился Потоп.
В одну субботу потолок на моей кухне вдруг предательски потемнел, и с него закапало. Прямо на ноутбук. Я в панике вытерла клавиатуру, подставила тазик и, не зная, что делать, в отчаянии выскочила на площадку. И прямо перед его дверью замерла. Стучать? К кому-то, с кем ты два года не сказал ни слова?
Дверь открылась сама, будто он почувствовал мою панику. Он стоял на пороге в растерзанном свитере и с наушниками на шее.
— У вас… потоп, — глупо произнесла я, указывая пальцем на свою квартиру.
Он снял наушники.
— У вас? Или у меня?
— У меня! Но, кажется, источник у вас!
Он пригласил меня внутрь. Его квартира была удивительно уютной: книги до потолка, гитара в углу и тот самый запах кофе, который иногда просачивался в подъезд.
Источником оказалась лопнувшая труба под его раковиной. Пока он перекрывал воду, а я бегала за тряпками, лед молчания растаял. Мы были двумя взрослыми людьми, тушими маленький бытовой пожар вместе.
Когда всё было кончено, мы стояли посреди его залитого кухни, тяжело дыша.
— Мне так жаль, — сказал он, и я впервые услышала его голос. Он был низким и спокойным.
— Ничего страшного, — ответила я. — Зато наконец-то познакомились. Я Аня.
— Я Миша.
Он улыбнулся. И его лицо полностью преобразилось. Из строгого и отстраненного оно стало теплым и бесконечно добрым.
В качестве «компенсации» за потоп он предложил чай. Мы пили его, сидя на полу, потому что все стулья были мокрыми, и разговаривали. Оказалось, он не просто работает из дома, а пишет музыку для документальных фильмов. А классику, что я слышала, он не слушал, а сочинял.
Мы говорили три часа. О книгах, о том, почему он заказывает пиццу каждую пятницу (он ненавидит готовить), о моей работе переводчиком, о том, как странно, что мы жили так близко и так далеко друг от друга все это время.
На прощание он протянул мне флешку.
— Это я, — сказал он смущенно. — Моя музыка. Если хочешь… послушать.
Вечером я вставила флешку в компьютер. Зазвучала мелодия для фортепиано. Она была пронзительной и красивой. А потом началась вторая композиция. Она называлась «Девушка с третьего этажа». В аннотации было написано: «Навеяно звуком ее каблуков по лестнице по утрам».
Я сидела с широко открытыми глазами. Все эти два года он не просто молчал. Он слушал. И сочинял музыку о том, что слышал.
На следующее утро я не выдержала и позвонила в его дверь. Он открыл, снова в своем растерзанном свитере.
— Я слушала, — выдохнула я. — Почему ты никогда не заговаривал?
Он посмотрел на меня своими спокойными глазами.
— Боялся спугнуть. Ты всегда казалась такой… собранной и недосягаемой. Как нотный стан. Красиво, но страшно ошибиться.
Теперь наша история пишется не молчанием, а словами. И музыкой. Каждую пятницу мы заказываем две пиццы «Пепперони» и едим их вместе. То у него, то у меня.
Иногда я думаю, что тому потопу была нужна причина. Найти лопнувшую трубу, чтобы соединить два одиноких сердца. Или просто дать нам повод наконец-то посмотреть друг на друга. Не как соседи, а как два человека, которые шли навстречу друг другу целых два года, не решаясь сделать тот самый первый, главный шаг.