«Но кто мог знать, что он провод, пока не включили ток?»
Борис Гребенщиков
Четырнадцать месяцев мы с группой медленно читали вслух Божественную комедию Данте Алигьери, обсуждали и пытались понять, каков смысл написанного. Мы поставили перед собой исследовательскую задачу: с помощью авторских религиозных метафор, убрав исторический контекст, посмотреть, что можно привнести в собственное мышление, о чем Божественная комедия для современонного читателя, если он не истинно верующий, не религиозный, а обычный человек.
Сложно было пробираться сквозь сбитые образы Данте Алигьери, на которых, в целом, держится крепкая часть мифологии (мышления) западной цивилизации. Читателю, не разбирающемуся в этом сюжете, сложно отделить, что есть на самом деле, что взято из Библии, а что картинки самого Данте. И самое главное, — что общего у всех этих сюжетных линий.
По ходу чтения я пришёл к выводу, что Данте ведёт повествование «от греха к праведности» подобно смещению внимания от вещей к отношениям, от предметов к процессу, от взгляда глазами к наблюдению «сердцем», то есть к проводимости между частями предельно большей системы (Бога).
Это кибернетическая траектория.
Попытка как-то увязать вот этот индивидуальный акт преобразования от «темноты к свету» с сетями отношений, в которых любой индивид постоянно пребывает, – и есть предмет этой статьи. То есть описание ниже построено так, как будто «Я» есть Герой.
В общих чертах можно понаблюдать следующие аспекты преобразования: чем ближе к финалу, тем меньше «существительных» и больше «глаголов» и «прилагательных», по ходу движения Герой всё меньше схватывает форм (тела–тени–духи), всё больше впечатлений, ощущений и тона. В конечном итоге, он не может увидеть то, за чем шёл, – Бога, то есть экстремума нет, тогда как Дьявол – чёткий, телесный, оформленный, экстремальный. Данте как бы теряет зрение. Но речь не про потерю физического зрения, а изменение органа восприятия с природного на разумное.
Ад: разгон с подкрепляющей обратной связью.
Примечательно: Герой не может сразу подняться к Вершине, ему нужно спуститься вниз, он не может сразу «решить свой вопрос», выбраться из сумрачного леса. Собирание целого начинается с наблюдения частей.
Ад устроен как галерея разорванных связей. Как каталог, витрина. В нём Герою всё отчётливо видно, никаких полутонов, всё разделено по полочкам: имена, проводники, деяния, реки (они выполняют роль границ, отделяют одних от других, так же как и этажи и стены). Каждое наказание – это наглядный плакат (подобный тем, что в поликлиниках висят) о том, как позитивная (подкрепляющая) обратная связь выходит из-под контроля, когда в ней нет корректора. Зависть наращивает зависть, гнев поджигает гнев, тщеславие кормит себя вниманием и растёт, гордость ведёт к «отработанной глухоте» и ещё большей гордости и так далее. Грегори Бейтсон, один из пионеров кибернетики, называл такие эскалации схизмогенезом: когда система подпитывает собственное отклонение, пока не потеряет устойчивость и не разрушится.
Ад – это музей причинения вреда целостным структурам через замкнутость на собственном «Я»: доверию, верности, мере и, конечно же, природе (чревоугодие или же содомия). Все грехи здесь показываются без корректирующего «обратного удара», в деяниях нет корректирующей петли обратной связи. Видеть это – первостепенно для автора, он говорит таким образом, что пока не видишь разорванность цепей системы, частью которой ты являешься, дальше пути нет. Поэтому различные паллиативы типа достижений целей, регалий и тому подобное лишь подкрепляют патологию. «Таков наш принцип: лечить симптом… чтобы в нашем мире патология чувствовала себя в безопасности» ( из книги Грегори Бейтсона «Священное единство: дальнейшие шаги в направлении экологии разума»).
Этот нарратив подкрепляется и через телесность происходящего: у автора пространство работает на эту логику – концентрические круги, ступени, объёмы, постоянное перемещение вглубь, форма множит разделённость.
Итак: Ад – это кибернетический музей дезинтеграции: связи порваны, корректирующих петель нет, каждый образ закрыт в себе и усиливает свою же патологию.
Чистилище: этап коррекции через отрицательную обратную связь.
Здесь начинается починка контуров через попытку не терять или восстанавливать связи отношений. Чистилище похоже на мастерскую по настройке корректоров, а не “отстойник” для душ. Это проходит с помощью ритуалов, песен, ритмичности, то есть смещения формы с ситуации на связи их между собой. В Чистилище уже не так объёмно, разделённость всё ещё есть, но в рамках одной лестницы, души уже без плоти, но ещё оформленные в тени – это как бы интерфейсы между плотью и духом, переходные модели. Автор так показывает выход из жёсткой дискретности предметов, делает сдвиг в сторону отношений. Всё больше растёт доля информации об отношениях по сравнению с информацией о вещах. Примеры персонажей показывают, как, сбившись с пути, они находили способы скорректировать движение и получить шанс к спасению.
Связывая Ад и Чистилище, можно увидеть, как происходит работа по «исправлению»: в Аду не меняется способ выбора реакций на поступающий стимул в контексте проблемы, в Чистилище же замечается контекст, в котором есть реакция, и делается попытка её изменить.
Рай: переход от частей к процессу.
В Раю всё меняется местами: отношения первичны, объекты, имена, картинки – следствия. Они не выпуклы. Появляются метафоры непрерывности или связности: свет, музыка, круги (сферы), согласованность движения. Всё в Раю происходит гармонично и в унисон. Данте весь путь в Раю восхищается и теряет дыхание. Формы уже теряют объёмы: концентрические круги, остаётся непрерывный процесс, который не имеет начала и не имеет конца.
Конечно, Данте гуляет не в пространстве-времени, это акт переосмысления. От «сумрачного леса», как объяснения распада, к свету, к полной интеграции трех уровней: индивидуального – межличностного – экологического.
Величие Данте еще и в том, что он видит: сложное целое складывается из частей. Предварительного деления не избежать. Потому и сюжет разложен на Ад, Чистилище и Рай, и миры – на души, персонажей, лики, образы, песни, места. Но все это соединено и звучит вместе, как музыка и ноты.
Можно представить себе Ад, где группа музыкантов, и все в ней солируют, кричат инструментами, доминируют, никто никого не слушает. Связи потеряны. В Чистилище же рисуются репетиции, гаммы, используется метроном, работа слуха, договорённости между участниками. Рай – музыка-джаз, – это импровизация, когда каждый слышит тон, ловит стиль другого, видит целое, поддерживает изменения других, не подавляя и не выпячиваясь, оставаясь включённым. И эта третья фаза без первых двух невозможна.
И так же легко ускользает, как ускользает перед Данте сам Бог:
«Но чтобы ты, в надежде углубиться,
Стремя крыла, не отдалился вспять,
Нам надлежит о милости молиться,
Взывая к той, кто милость может дать…»
(Рай, песнь XXXIII, пер. М. Лозинского).
Проделав этот путь, Герой сразу же эту интеграцию теряет:
«Здесь изнемог высокий духа взлёт;
Но страсть и волю мне уже стремила,
….
Но видев эту цельность, быв частью оной, пропуская через себя всю эту красоту, любовь, он сможет этот акт повторять.
….
Как если колесу дан ровный ход,
Любовь, что движет солнце и светила.»
(Рай, песнь XXXIII, пер. М. Лозинского)
В конце у героя «взгляд сместился в сердце». Это не романтический ход, а строго кибернетический. Сенсорный канал восприятия не только меняется, но расширяется. Для зрения нужны все три: глаза, форма, сердце.
Итогом такого чтения может быть не спор «религиозный это текст или нет», а инструкция: заметив в своей жизни «тёмный лес», можно начать замечать эскалации без коррекции, разделённость индивидуального, межличностного и экологического уровней. Можно создавать формальные ритмы, ритуалы и корректирующую обратную связь, можно тренировать внимание к контексту, в котором «тёмный лес» зарождается; можно смещать внимание с предметных картинок и объектов на отношения, можно позволять процессу происходить через «Я», не начиная и не заканчивая его насильно, просто поддерживая проводимость системы. Когда включается ток, можно быть проводом.
Автор: Семен Черноножкин
Канал: https://t.me/chernonoz
#НеДиванныйКультуролог