Наша героиня, Елена Сергеевна работала медсестрой в районной поликлинике уже больше двадцати лет. Руки в следах от уколов, усталые глаза, но всегда спокойный голос. Пациенты её любили, коллеги уважали. Дома, в небольшой двухкомнатной квартире, на стенах висели фотографии сына. Данила был её единственным ребёнком. Муж ушёл, когда мальчику было три года, больше не появлялся. Елена растила сына одна, вкладывала в него всю душу.
Когда Даниле исполнилось восемнадцать, пришла повестка. Елена знала, что это случится. Готовилась. Но когда сын собирал вещи в армейский рюкзак, руки у неё тряслись так, что пришлось выйти на балкон. Стояла, смотрела на двор, курила одну за другой, хотя бросила много лет назад. Снова начала.
После проводов вернулась в пустую квартиру. Села на диван и не могла встать часа два. Просто сидела. Телевизор не включала, музыку не слушала. Тишина давила на виски. На кухне остались недоеденные бутерброды, которые она готовила сыну в дорогу. Выбросила их только через три дня.
Данила звонил редко. Раз в неделю, иногда реже. Говорил, что всё нормально, не волнуйся, мам. Голос бодрый, но какой-то чужой. Елена слушала и чувствовала, как внутри растёт холодный комок. Что-то было не так. Она не могла понять что, но тревога не отпускала. По ночам просыпалась в три часа, хватала телефон, проверяла сообщения. Ничего. Засыпала только под утро.
На работе коллега Людмила заметила, какая она стала. Спросила тихо, в курилке, когда никого не было рядом. Елена попыталась отшутиться, но голос сорвался. Людмила обняла её, погладила по плечу.
Знаешь, есть одна женщина, сказала она. Вера. Она гадает, многим помогла. Мне про зятя всё до точности рассказала. Может, сходишь, успокоишься хоть.
Елена никогда не верила в такое. В молодости ходила с бабушкой в церковь, но потом перестала. Жизнь закрутила, было не до того. А сейчас готова была на всё, лишь бы узнать, что с сыном всё будет хорошо. Что он вернётся живым и здоровым. Что этот холодный комок внутри просто глупый страх, а не предчувствие.
Вера жила на первом этаже старой хрущёвки. Открыла дверь быстро, словно ждала. Невысокая, полная, с мягким голосом и проницательным взглядом. В квартире пахло ладаном и чем-то сладким. Тяжёлые шторы, полумрак, на столе колода карт.
Садись, дорогая, сказала Вера. Расскажи, что тревожит.
Елена рассказала. Про сына, про армию, про то, что не спит по ночам и боится каждого звонка. Вера слушала, кивала, потом взяла колоду, перетасовала, начала раскладывать. Елена смотрела на карты и не дышала. Пальцы сжимали платок так сильно, что побелели костяшки.
Вера разложила карты, долго молчала. Потом вздохнула.
Вижу опасность, сказала она тихо. Что-то нависло над ним. Не могу сказать точно, что именно. Может, конфликт. Может, несчастный случай. Но чувствую, испытание будет тяжёлое. Тебе нужно молиться, ставить свечи. И приходи через месяц, посмотрим, как изменится.
Елена вышла от Веры с ватными ногами. Села в автобус, доехала до дома, не помня дороги. Дома легла на кровать и лежала, уставившись в потолок. Внутри всё оборвалось. Значит, она не ошибалась. Значит, её страх имеет основание.
На следующий день позвонил Данила. Голос весёлый, бодрый. Рассказывал про товарищей, про то, как научился разбирать автомат за тридцать секунд. Елена слушала и слышала только одно. Завтра стрельбы, мам. Мне это нравится, представляешь?
Она попыталась улыбнуться, но губы не слушались. Когда разговор закончился, пошла в ванную, открыла воду и заплакала, зажав рот полотенцем. Стрельбы. Оружие. Опасность.
Через месяц снова пошла к Вере. Постарела за это время, похудела. Под глазами синяки. Коллеги перешёптывались за спиной, но она не слышала. Вера посмотрела на неё долго, потом снова разложила карты. Те же карты. Та же опасность.
Не ушла, сказала Вера. Вижу, что он в центре чего-то серьёзного. Приходи ещё через три недели. Я сделаю специальный обряд, это поможет.
Елена заплатила больше, чем в первый раз. Согласилась на всё. Купила в церкви свечи, икону, святую воду. Начала каждое утро читать молитвы, хотя слова путались, а смысл не доходил. Просто повторяла, как заклинание. Господи, спаси и сохрани. Господи, спаси и сохрани.
Купила книжку про гадание на картах, начала сама раскладывать. Сначала неуверенно, потом всё чаще. Каждый вечер, как только приходила с работы. Карты становились центром её жизни. Они показывали будущее, они знали правду. Она верила им больше, чем словам сына. Когда Данила звонил и говорил, что всё хорошо, она не верила. Карты ведь показывали другое.
С подругами перестала видеться. Разговоры с сыном стали короче. Она боялась услышать что-то страшное, боялась лишних вопросов. Данила чувствовал эту холодность. Мама, что с тобой? Ты какая-то странная. Всё ведь нормально.
Нормально, отвечала она быстро. Просто устала. Работа. Ты главное береги себя.
За месяц до дембеля пошла к Вере последний раз. Вера разложила карты и побледнела. Среди них была карта с изображением скелета с косой. Вижу перемену, сказала она медленно. Что-то закончится. Не могу сказать, что именно. Молись. Ставь свечи каждый день.
Елена вышла от неё и поняла. Он не вернётся. Вот о чём говорили карты всё это время. Вот что она чувствовала. Он погибнет там, и она ничего не может сделать. Только молиться и ждать.
Последний месяц тянулся бесконечно. Каждый день был как год. Она не спала почти совсем, только дремала урывками. На работе делала всё на автомате. Коллеги предлагали взять отгул, но она отказывалась. Дома было ещё хуже. Пустота давила, карты лежали на столе, и она раскладывала их снова и снова, пытаясь увидеть хоть какую-то надежду.
День дембеля настал. Елена убрала квартиру до блеска, приготовила всё, что Данила любил. Пироги, котлеты, салаты. Руки тряслись так, что нож выпадал из пальцев. Села на диван, смотрела на дверь и ждала. Каждый шорох в подъезде заставлял вздрагивать.
Дверь открылась. Данила вошёл. Загорелый, возмужавший, с огромным рюкзаком. Живой. Здоровый. Улыбался широко.
Мам, я дома!
Елена не могла пошевелиться. Смотрела на него и не верила. Потом вскочила, бросилась обнимать, плакала так, что не могла остановиться. Данила смеялся, гладил её по голове. Ну что ты, мам, ну всё хорошо же. Я целый, смотри.
Первые дни прошли в радостной суете. Пришли родственники, друзья. Смеялись, поздравляли, рассказывали истории. Елена улыбалась, накрывала на стол, слушала. Но не могла расслабиться. Внутри всё ещё сидел тот холодный комок. Она смотрела на сына и боялась, что он исчезнет. Что это сон.
Через неделю Данила собрался встретиться с друзьями. Вечером, в кафе. Елена услышала и почувствовала, как внутри всё сжалось.
Не ходи, сказала она. Останься дома. Давно не виделись.
Данила посмотрел на неё удивлённо. Мам, ну я же только вчера весь день дома сидел. Хочу ребят увидеть, столько не виделись.
Пожалуйста, повторила она и схватила его за руку. Не надо.
Данила резко отдёрнул руку. Мама, что с тобой? Весь год ты была какая-то странная. Даже в письмах. Одна тревога, одни вопросы. Я там старался не думать об этом, а ты словно хоронила меня заранее!
Я волновалась, прошептала Елена. Я боялась за тебя.
Нет, сказал Данила тихо, но жёстко. Это ты не понимаешь. Я вернулся. Живой, здоровый. А ты всё ещё там, в своём страхе. Мне с тобой некомфортно, мам. Честно.
Он ушёл, хлопнув дверью. Елена осталась стоять посреди комнаты. Потом медленно опустилась на диван. Посмотрела на полку, где лежали карты. На икону. На святую воду. Всё это время она молилась, гадала, искала ответы. А что получила?
Сын вернулся живым. Здоровым. Счастливым. А она потеряла его. Не армия забрала. Не опасность. Её страх. Её недоверие. Вместо того, чтобы поддерживать его, верить в него, она боялась. Боялась так сильно, что построила стену между ними. Каждым звонком, каждым письмом она транслировала ему этот страх. И он чувствовал это даже за тысячу километров.
Карты не показывали будущее. Они показывали её страх. А она приняла этот страх за реальность.
На следующий день Елена встала рано. Собрала все карты, амулеты, записи раскладов. Вынесла во двор, к старой металлической бочке, где жгли мусор. Разожгла огонь. Карты горели медленно. Она стояла и смотрела, как уходит дым.
Прости меня, Господи, шептала она. Прости, Данила.
Потом пошла в церковь. Первый раз за много лет. Поставила свечу. Не за упокой, как мысленно делала всё это время. За здравие. С благодарностью. Спасибо, что вернул. Помоги мне быть матерью, а не надзирателем. Помоги любить, а не бояться.
Вечером Данила вернулся поздно. Елена не звонила ему, не писала. Просто накрыла на стол, как раньше. Чай, пироги. Он вошёл, удивился.
Мам, ты чего не спишь?
Хотела поговорить, сказала она. Садись.
Они сели. Елена долго молчала, подбирая слова. Потом начала.
Даня, прости меня. Я боялась потерять тебя. И этот страх сожрал меня изнутри. Я гадала, ходила к гадалке, верила картам больше, чем тебе. Больше, чем Богу. Карты говорили об опасности, и я верила. А должна была верить в тебя. В твою силу. В то, что ты справишься. Я сожгла эти карты. Теперь я верю только в тебя. И больше не буду строить стены из страха.
Данила молчал. Потом встал, подошёл, обнял её крепко. Голос дрожал.
Мам, мне там было тяжело. Не из-за службы. Из-за того, что я чувствовал твой страх. Даже на расстоянии. Я думал, что подвожу тебя. Что делаю что-то не так.
Нет, сынок, прошептала Елена. Это я подвела тебя. Но теперь всё будет по-другому. Обещаю.
Прошёл месяц. Елена научилась спрашивать не где ты, с кем, а как ты, что тебе нужно. Данила снова открылся. Делился планами, рассказывал о работе, которую нашёл. Хотел поступать учиться. По вечерам они разговаривали легко, просто, как раньше.
Однажды вечером Данила собрался на встречу с друзьями. Елена проводила его до двери, обняла. Иди, хорошо проведи время. Он ушёл. Она подошла к окну, смотрела, как он уходит. Раньше сейчас дрожала бы, гадала на картах, названивала каждые полчаса. Теперь просто верила. Верила, что он справится. Что он сильный. Что жизнь это не карты, а наш выбор.
Закрыла окно, пошла на кухню. На столе лежала Библия. Открыла на закладке. Прочитала. Любовь не боится, всему верит, всего надеется.
Через несколько дней встретила на работе Людмилу. Та спросила, сбылось ли то, что Вера говорила.
Люда, знаешь, ответила Елена спокойно. Я поняла, что задавала не тот вопрос. Не что будет со мной и сыном. А что я могу дать своему сыну. Не вернётся ли он живым. А как я могу поддержать его сейчас. Вот в чём настоящая вера.
Людмила задумалась. Может, и мне стоит...
Стоит, улыбнулась Елена. Любить страшно. Но это единственное, что по-настоящему защищает.
Вечером, когда Данила вернулся, они сидели на кухне, пили чай, разговаривали. Смеялись над чем-то. На окне стояла небольшая икона, которую Елена купила вместо карт. Не как оберег. Как напоминание.
Я больше не гадаю, думала она. Я живу. Люблю. Верю. И это единственная настоящая сила, которая работает.